Святой Рейтинг - Александр Домовец

Девушка звонко рассмеялась, наморщив модельный носик.

– Тогда уж лучше Кирой. А впрочем, как угодно… Разрешаю. В первый раз вижу воина, которому не нравится имя девы-воительницы.

«В первый раз вижу…» Значит, были и другие, менее привередливые воины?! Чугунное копыто ревности больно лягнуло в сердце. Фёдор стиснул зубы. Ну, что ж… Лишнее подтверждение тому, что в борьбе за девушку ждёт не лёгкий бой, а тяжёлая битва. Хорошо бы подарить ей сейчас букет луговых цветов… Только что-то не видать их: ни василька, ни ромашки…

Между тем, зевая и щурясь, из палатки выползли Лефтенант и профессор. Профессор выглядел помятым, невыспавшимся и смотрел по сторонам совершенно мизантропическим взглядом. Полковник даже в тренировочном костюме ухитрялся оставаться подтянутым и элегантным.

Валькирия позвала Фёдора умываться. Неподалёку протекал то ли большой ручей, то ли мелкая речушка. Вода была прохладная, голубовато-чистая, и, как выяснилась, очень вкусная. Со дна поднимались кустики травы, взад-вперёд сновали мальки.

– Отвернитесь и не подглядывайте, – нестрого приказала девушка. Фёдор с трудом повиновался.

Пока Валя-Кира приводила себя в порядок, боец разделся до плавок, и, не подглядывая, вошёл в воду по пояс. Более глубокого места не было. И не надо! Втайне он радовался, что может ненавязчиво предъявить мощный торс и тем самым намекнуть, что с таким не пропадёшь.

Искупавшись, сын эфира собрался выйти на берег, как вдруг левая нога наступила на какой-то предмет. Фёдор окунулся, порылся в донном песке и достал его. Предмет оказался бутылкой довольно архаичных очертаний. Такие бутылки доводилось видеть в исторических сериалах из жизни двадцатого века. В них разливали «Портвейн», «Вермут», «Солнцедар», «Плодово-ягодное» и другие элитные напитки далёкой эпохи.

– Какая красивая! – воскликнула Валя-Кира, проводя пальцем по вытянутому горлышку.

– Раритет, ёксель-моксель, – солидно сказал Фёдор, соображая, как бы потактичнее презентовать его девушке.

Самое интересное, что бутылка была тщательно закупорена. Фёдор наскоро очистил её от ила и мелких ракушек. А вдруг внутри вино? Тогда ей просто цены нет. Это сколько ж времени прошло…

Действительно, в бутылке что-то было, но не вино. Сквозь тёмное стекло смутно виднелся какой-то бурый предмет неясных очертаний. Фёдор нахмурился.

– Давайте вернёмся к нашим, там и откроем, – предложил он.

Заинтригованная девушка поспешила следом.

Осторожно повертев бутылку, профессор нашёл на донышке какую-то метку и пришёл в первобытный восторг.

– Это же одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой год! Какая редкость! Ну и повезло тебе, лейтенант! Знаешь, сколько нам за неё коллекционеры отвалят?

– Нам? – искренне удивился Фёдор, деликатно отнимая бутылку у распалившегося Мориурти.

С этими словами он достал нож и осторожно срезал пластмассовую пробку.

Послышался негромкий хлопок. Бутылка сильно вздрогнула, и, вырвавшись из рук изумлённого Фёдора, упала на траву. Горлышко издало то ли шипение, то ли свист.

– Ложись! – негромко скомандовал Лефтенант и лёг. В руке у него блеснул пистолет. Фёдор, не раздумывая, заслонил собой Валю. Профессор спрятался за них обоих.

Однако ничего страшного не произошло. Хотя кое-что всё же произошло.

На глазах поражённых участников экспедиции из горлышка вылезло какое-то мелкое существо. Существо начало быстро увеличиваться в размерах и превратилось в хлипкого мужичонку, завёрнутого в звериную шкуру неопределённой расцветки.

– Джинн?! – тихо взвизгнул профессор.

– Ага, с тоником, – огрызнулся мужичонка. – Ну, чего уставились? Лешего не видели, что ли?

Глава седьмая

Те же и леший

– Не видели, – честно признался Фёдор, как только вернулся дар речи.

– Видели, – негромко сказала Валя-Кира.

Ах, да! Лесная колдунья…

Фёдор во все глаза смотрел на нового персонажа.

Откровенно говоря, мужичонка доверия не вызывал. Несимпатичный он был какой-то, хоть убей. Что маленький, хлипкий – ладно, бывает… Но черты лица отталкивающие; взгляд маленьких глаз бегающий; волосы и борода с усами свалялись, точно войлок; цвет кожи землистый, как у профессионально пьющего человека… И эта засаленная шкура, точнее, полушубок из медвежьей шкуры, в которую мужичонка зябко кутался, хотя день с утра обещал быть жарким… И зыркает, зараза, подозрительно, исподлобья, словно успел записать присутствующих в личные враги…

Взаимное молчаливое разглядывание продолжалось до тех пор, пока ситуацию не взял в руки Лефтенант. Для этого ему пришлось убрать пистолет подмышку.

– Так, – веско сказал он.

Командный тон и звучный голос полковника произвели на лешего заметное впечатление. Он вздрогнул и втянул мелкую голову в плечики.

– Будем знакомиться, – внушительно продолжал начальник экспедиции. – Полковник Лефтенант. Да вы присаживайтесь, нам с вами беседовать и беседовать.

– О чём это? – подозрительно спросил мужичонка.

– О разном, – отрезал полковник. – Присаживайтесь, говорю, вот соответствующий пень… Фёдор, веди протокол.

При слове «протокол» мужичонка рухнул на пень и потерянно обхватил голову руками. «Твою же мать…», – невнятно донеслось из-под рук.

– Имя, отчество, фамилия? – строго спросил полковник.

– Оглобля Корней Михеевич, – угрюмо сказал мужичонка.

– Возраст?

– Не считал, – огрызнулся беседуемый.

– Происхождение?

– Из нечистых…

– Род занятий?

– Лешие мы…

– Так и записывать? – сдержанно спросил Фёдор.

– Так и записывать, – невозмутимо ответил Лефтенант. Повернувшись, к лешему, он продолжал: – Ну-с, о месте проживания не спрашиваю – ручей, наверняка, безымянный… А теперь самое интересное: вы с какого перепугу в бутылку полезли, господин Оглобля?

Леший неожиданно вскочил на ноги.

– А ты откуда знаешь, начальник? – сдавленно спросил он, тараща глаза на контрразведчика.

Фёдор с Валей переглянулись. За компанию переглянулся и профессор.

– Мы знаем всё, – многозначительно сказал полковник. – А всё остальное нам рассказывают в порядке чистосердечного признания… Повторяю вопрос: с какого перепугу…

– Так именно что с перепугу! – закричал леший. – С такого перепугу, что и вспоминать-то страшно…

– А придётся, – по-доброму сказал Лефтенант. – Мы слушаем вас очень внимательно.

Леший рванул на груди полушубок и со словами: «Пропади оно всё пропадом!» – приступил к скорбному рассказу.

Корней Михеевич Оглобля был потомственным лешим из местных.

Лешие живут долго. Ещё совсем молодым Корней застал коммунистическую партию и советскую власть. Потом пришли демократы во главе с этими… ну, как их… один на танке, а другой рыжий такой, во всём виноватый. Их сменила вертикальная диктатура. Мяконькая такая. Потом были ещё кто-то, разве всех упомнишь?

Впрочем, при всех режимах Оглобле жилось примерно одинаково. При любой власти люди ходили в лес за грибами, ягодами, дровами. А охотники! А любители пикников! А лесоразработчики! В общем, было общество. Было кого пугать, путать, заводить в непроходимую чащу. В жизни присутствовал смысл.

Наступившую телевизионную эру леший не одобрил. Слишком изменились люди вместе с нравами и привычками. Если раньше после работы народ стремился на природу, то теперь, отбыв положенные часы, все кидались к видеопанелям. Лес опустел. Стало скучно и тоскливо. От нечего делать, Корней начал курить мох и траву, и даже сватался к кикиморе, но, к счастью, получил отказ. Пустая жизнь тянулась долго и бессмысленно.

А потом стало страшно.

Нельзя сказать, что страх пришёл да и взял за горло в одно мгновение. Ничего подобного. Он возникал ниоткуда, он таился за каждой веткой, и постепенно, по капле, просачивался в лесную атмосферу. В воздухе повисла какая-то жуть. Пугливыми стали кабаны. С оглядкой пробирались в чаще волки. Медведи старались вылазить из берлог как можно реже. Даже лягушки, и те в своей болотной вотчине ушли в тину и квакали через раз.

Хозяин леса, сызмальства знавший каждую былинку, Оглобля хватался за голову. С лесом происходило что-то непонятное.

Во-первых, он быстро разрастался и густел. Зато со всех лужаек и полянок почему-то исчезли цветы.

Во-вторых, в лесу начали появляться неведомые существа. Они шлялись без видимой цели, никого не трогали, но от них исходила такая угроза, что никто не рисковал попадаться им на пути. Это были и не звери, и не люди, но – и звери, и люди одновременно. Как описать? Представьте, например, здоровенного мужика с жабьей мордой, с кожей, усеянной ядовито-зелеными наростами, с проваленным носом, и ртом до ушей, из которого торчат клыки и сочится мерзкая слюна, а позади у него длинный хвост… Или того хлеще: баба (ну, по всем признакам баба), со змеевидной головой и выпуклыми узкими глазами, поперёк которых, словно враспор, торчат кошачьи зрачки… Впервые увидев такого зверечеловека, Корней долго не мог отдышаться…