В поисках П. Д. Успенского. Гений в тени Гурджиева - Гэри Лахман

«Tertium Organum» не только развивал идеи Хинтона и других о четвертом измерении. Целью Успенского было убедить нас, что есть веские доказательства существования «невидимостей», которые наука считает несуществующими. В сущности он утверждает, что они даже более реальны, чем материальная реальность, которая, по утверждению науки, их объясняет. Со времен Уильяма Блейка, который очистил двери восприятия и увидел мир в песчинке, поэты так или иначе приходили к той же мысли – как романтики прошлого, так и символисты поколения Успенского. Успенский только подкрепил их аргументы философией.

При этом Успенский выделил себе место в анналах высшей математики и последующих обсуждениях гиперпространства. На самом деле еще одна область, где регулярно появляется имя Успенского (помимо книг о Гурджиеве и Четвертом пути), – это популярные научные работы о других измерениях. Иногда доходит до смешного: например, в «Гиперпространстве» физик Мичио Каку отмечает глубокий интерес Успенского к многомерному пространству и влияние, которое его идеи оказали на таких писателей, как Федор Достоевский[75]. Учитывая, что Достоевский умер в 1881 году, когда Успенскому было всего три года, влияние последнего должно было быть действительно очень велико, чтобы проявиться задолго до того, как он написал свои книги.

Однако даже без подобных ошибок ограничивать Успенского нишей философа гиперпространства значит игнорировать половину, а то и больше, его высказываний. В «Tertium Organum» Успенского привлекает идея чудесного, чувство, что существует целый иной мир, в котором мы действуем, но не осознаем его. Успенский пользуется геометрическими аналогиями, потому что они помогают логически прийти к озарениям, которые превосходят логику – или, по крайней мере, превосходят искусственные ограничения, поставленные позитивизмом. После того, как мы преодолеваем эти пределы, невидимое четвертое измерение внезапно оказывается повсюду.

В природе, например: «Перемена времен года: первый снег, начало весны, дождливые и теплые летние дни, запах осени… На некоторых мистически действует гроза, на других восход солнца, третьих точно гипнотизирует и втягивает в себя море, четвертых поглощает, заполняет и подчиняет себе лес, пятым бесконечно много говорят и притягивают к себе скалы, шестые подчинены огню», – так Успенский воспринимает чувства, мысли и настроения «таинственного существа»[76].

В сексе тоже: «Голос секса также содержит значительную часть этого мистического чувства природы. Чувство секса помещает человека в самые тесные отношения с природой. Чувство женщины мужчиной и наоборот часто сравнивают с чувством природы. И действительно, это одно и то же чувство, которое вызывает лес, степь, море, горы, только в данном случае оно ярче; оно пробуждает больше внутренних голосов, касается больше внутренних струн»[77].

Любовь тоже обитает в невидимом мире. Это «космический феномен, в котором люди, человечество – всего лишь случайность»[78]. Любовь – это творческая сила, которая открывает в мужчинах и женщинах те стороны, о которых они не знали. Люди, которые «бегут от любви, бегут ради того, чтобы сохранить свои маски». Самая важная часть любви – «то чего нет, что полностью не существует в обыденной повседневной материалистичной точке зрения»[79].

Повседневные вещи, «обыденное», на самом деле порталы, которые открываются в четвертое измерение, невидимый мир значений:

Мачта корабля дальнего плавания, виселица, крест в степи на перекрестке дорог… могут быть сделаны из одинакового дерева. Но в действительности это разные предметы из разного материала… Это только тени реальных вещей… Тени матроса, палача и подвижника могут быть совершенно одинаковы… Но это разные люди и разные предметы… Поэт понимает… разницу камня из стены церкви и из стены тюрьмы… Он слышит голос безмолвия. Понимает психологическое различие молчания. Понимает, что молчание может быть разное[80].

Такое поэтическое понимание вещей нужно развивать, говорит Успенский, потому что только благодаря ему мы можем войти в контакт с реальным миром. Средство для этого – искусство, потому что все искусство занимается воссозданием «различий», которые позитивистская мысль, сосредоточенная исключительно на измеримом, отрицает. «На нынешнем этапе развития у нас нет других средств восприятия мира причин, столь же могущественного, как тот, который предлагает искусство»[81]. Вторя поэту Артуру Рембо, Успенский говорит, что художник должен стать «прорицателем, он должен видеть то, чего не видят другие»[82]. Он также должен быть магом и заставить других видеть то, на что иначе они не обращают внимания.

Художник помогает увидеть различия между вещами, которые ускользают от измерительных устройств науки. Он напоминает, что у нас есть внутренние средства измерения вещей – эмоции. Эмоции, как утверждает Успенский, – это «витражные стекла души». А самая сильная эмоция – стремление к неизвестному. В определенном смысле всю последующую работу Успенского по развитию сознания можно рассматривать как попытку развить и обуздать энергию эмоций. Определенные знания, как он будет говорить позднее, нельзя получить, не достигнув определенного эмоционального состояния.

Одно из средств укрощения силы эмоций – мораль, которая на самом деле является формой эстетики. С помощью морали мы организуем свои эмоции и видим, как они на самом деле связаны с нашей жизнью; мы культивируем безличностные, объективные эмоции, которые могут увеличить познания о реальности вещей, и мы ограничиваем рост исключительно личных, субъективных эмоций, которые показывают только искаженный взгляд на мир. Мораль может также помочь связать наши мысли с поступками, действия со словами. Посредством морали, которая подпитывается осознанием невидимого мира, мы можем объединить свою жизнь и больше никогда, думая одно, не делать другое, больше не называть «цивилизованным» общество или нацию, которое только на словах поклоняется любви, миру и толерантности, но посвящает энергию и инвестиции войне.

Я выделяю эти аспекты «Tertium Organum», потому что очень легко забыть, что, даже несмотря на свое увлечение высшей математикой, Успенский остается поэтом и романтиком. Его замечания о природе, сексе и любви, комментарии об искусстве и поэзии легко мог бы сделать Иван Осокин. И хотя Успенский считал, что получил мало по-настоящему важных результатов в ходе своих экспериментов с веселящим газом, взгляды в высшее сознание и короткие путешествия в неизвестное явно наделили его внутренним компасом и сильным чувством направления. Высшее сознание, четвертое измерение, неизвестное – вот аспекты реальности, которые стали доступны новому типу личности, который Успенский, пользуясь терминологией своего времени, считал сверхчеловеком. Именно к состоянию сверхчеловека он постепенно приближался.

Он был не единственным. В дополнение к Уильяму Джеймсу, Чарльзу Х. Хинтону и разнообразным теософским авторам, таким как мадам Блаватская, Анни Безант, Ч. В. Лидбитер, Дж. Р. С. Мид и Йохан ван Манен (а также менее известные русские мыслители – М. В. Лодыженский и друг Успенского А. Л. Волынский), Успенский опирался на двух англоязычных авторов, которые также рассматривали возможность эволюции человеческого сознания. В книге Эдварда Карпентера «От Адамова пика до Элефанты» описывается его опыт «сознания без мысли» во время путешествия в Индию и на Цейлон. Карпентер считал, что эта новая форма сознания постепенно распространится по планете. В объемном труде «Космическое сознание» Р. М. Бёкк, ученик Карпентера и последователь поэта Уолта Уитмена, развивал идею Карпентера и разметил рост космического сознания от первых слепых ощущений примитивных форм жизни до мистического экстаза святых.

Однако Успенский придал идее космического сознания неожиданный поворот. Он соглашается с Карпентером и Бёкком в том, что история свидетельствует о форме сознания, выходящей за пределы рационального и логичного разума. Но ее появление в будущем, как он утверждает, не является неизбежным. Напротив, космическое или высшее сознание может быть только результатом дисциплины и труда. Это продукт культуры, доступный немногим, а не всей расе. Точка зрения Успенского явно не демократична. Он полагает, что сознание того рода, которое он ощутил во время своих экспериментов или в короткое мгновение на Мраморном море, нужно заслужить.

Глава 5

«Бродячая собака»

Благодаря свободному владению английским – по крайней мере, письменным – Успенский стал для русских читателей главным источником информации о достижениях оккультизма и теософии в Англии и Америке. Он не только переводил Хинтона и Карпентера, но и написал введения к их книгам, а благодаря «Tertium Organum» многие русские познакомились с работами, которые иначе были бы для них недоступны. Книга создала Успенскому репутацию, и с 1911 года, когда ее опубликовали, до 1917 года, когда революция положила конец мистической литературе и обществам, Успенский был одним из самых широко читаемых популяризаторов оккультной и эзотерической мысли – образ, сильно отличающийся от того, что он будет демонстрировать много лет спустя своим ученикам в Лондоне. После «Tertium Organum» Успенский опубликовал несколько коротких книг по разнообразным оккультным и мистическим темам: йога, Таро, сверхчеловек, внутренний круг (эзотерицизм) – бо́льшая часть которых годы спустя вошла в «Новую модель Вселенной». Его статьи появлялись в нескольких теософских журналах, лекции собирали сотни, а иногда и тысячи слушателей, за его мнением обращались по разнообразным мистическим вопросам.