Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой - Джулия Л. Микенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре после приезда Брешковской в Нью-Йорк Стоун Блэкуэлл взялась за организацию мероприятий в Бостоне и окрестных городах, а также помогла революционерке установить важные связи в Нью-Йорке. И, самое главное, она свела Брешковскую с Изабель Бэрроуз – врачом, лингвисткой и женой члена национальной комиссии по делам тюрем Сэмюэля Дж. Бэрроуза.
Изабель Бэрроуз неустанно работала на Брешковскую. Она переводила сочинения Бабушки с французского на английский, давала ей уроки английского, представляла ее публике перед выступлениями. Она ввела ее во влиятельные общественные круги, близкие ее собственной семье. «Тетушка» Изабель (как называла ее Стоун Блэкуэлл) также начала читать лекции о положении русских узников и инакомыслящих, поскольку благодаря должности мужа она пользовалась известным авторитетом в подобных вопросах. Вдохновившись лекциями Бэрроуз, одна слушательница решилась пожертвовать пятьдесят долларов на бомбу. «Не могу сказать, что потрачены они были именно на бомбу. Пока нет», – полушутя сообщала об этом сама Бэрроуз. Со временем три поколения семьи Бэрроуз стали поддерживать Брешковскую и ее работу[109].
Стоун Блэкуэлл и Брешковская познакомились только в декабре 1904 года, когда Брешковская успела провести в США уже несколько недель. После их первой встречи Стоун Блэкуэлл написала: «Замечательная женщина. Мы говорили о терроризме». Хотя, на первый взгляд, чопорная старая дева из Новой Англии очень отличалась от смутьянки и проповедницы свободной любви Гольдман, тем не менее Стоун Блэкуэлл была неколебима в своей поддержке попыток свергнуть царский режим в России. В переписке с протеже Брешковской Георгием Лазаревым Стоун Блэкуэлл выражала готовность «содействовать борьбе за русскую свободу без промедлений, без объяснений». Вероятно, именно потому, что ее благопристойность никем не ставилась под сомнение, ей особенно приятно было сотрудничать с Гольдман под конспиративным псевдонимом «Э. Г. Смит», который они придумали сообща. Об этой уловке она с явным удовлетворением рассказывала по секрету некоторым друзьям[110].
Стоун Блэкуэлл получила столько запросов на встречи с Брешковской в Бостоне и окрестностях, что не было никакой возможности их устроить за десять дней, которые она собиралась там провести, и пришлось планировать новые мероприятия. Брешковская выступала почти ежедневно, иногда по два раза в день. Самым масштабным мероприятием с ее участием в Бостоне стала организованная SAFRF встреча в Фанейл-холле, куда пришло около трех тысяч человек. Брешковская поднялась на трибуну после выступлений Уильяма Дадли Фулка, Генри Блэкуэлла, Джулии Уорд Хау и Аврама Кагана (главного редактора газеты Jewish Daily Forward, или «Форвертс», выходившей на идише) и нескольких обращений на идише, польском и немецком языках. Ее приветствовали столь продолжительными аплодисментами, что она не могла заговорить в течение нескольких минут. В статье в Woman’s Journal эту сцену описали так: «Во всех концах зала люди махали платочками, подбрасывали вверх шляпы, кричали одобрительные слова на пяти языках и оглушительно хлопали»[111],[112].
Как и во всех своих лекциях, Брешковская говорила о том, как важна и моральная, и материальная поддержка со стороны всех цивилизованных стран, о готовности русского крестьянства к самоуправлению, об угрозе, которую правители России представляют для свободы во всем мире, и о правоте всех, кто противостоит царской деспотии. Слушатели встретили ее речь бурными рукоплесканиями, и на следующий день сообщение об этой встрече появилось на видном месте во многих газетах. Статья в Boston Herald была озаглавлена так: «Заварим кашу ради Свободной России!»[113]
Из Бостона Брешковская вернулась в Нью-Йорк, где выступила перед многочисленной публикой в Купер-Юнионе. Кроме того, она снова побывала в сеттльментах, частных домах, на эмигрантских собраниях, а также посетила несколько школ для девочек, где всячески превозносила образование и служение обществу. На нескольких мероприятиях переводчицей при Брешковской выступала Гольдман. Еще она организовала ряд частных встреч с участием своих влиятельных знакомых. После длительных вечерних выступлений перед публикой Брешковская часто ночевала у Гольдман, пешком поднимаясь к ней в квартиру на пятый этаж. Когда Гольдман спросила Бабушку, как, несмотря на годы, проведенные по тюрьмам и ссылкам, ей удается сохранять молодость и энергию, Брешковская ответила: «Многое вдохновляло и поддерживало меня, но на что опереться в вашей стране, где идеализм считается преступлением, бунтарь – изгоем, а деньги – единственный бог?»[114]
Публично Брешковская хвалила Соединенные Штаты, говорила, что их граждане охотно поддерживают то дело, которому она посвятила жизнь. В узком же кругу жаловалась своим товарищам на скупость американцев: они вовсе не спешили раскошелиться на реальную денежную поддержку русской революции. Так, Феликсу Волхонскому – русскому эмигранту и эсеру, жившему в Лондоне, – она писала:
Чертова Америка вечно находит какие-нибудь милые отговорки. И богатые, и бедные дамочки суетятся вокруг меня, хлопочут, но денег нет как нет… Газеты пишут о России очень хорошие и правильные вещи, рассказывают все обстоятельно и подробно; [все] сочувствуют народу и поносят правительство и царскую семью; сходятся на том, что насилия не избежать, – а денег все равно не дают. [Они] скупердяи, как все богачи, и к тому же трусы[115].
На выступления Брешковской стекались огромные толпы, и среди ее слушателей оказывались люди самых разных политических взглядов. В Ньюарке (штат Нью-Джерси) Хью М. Пентекост, проповедник-радикал из Нью-Хармони (штат Индиана), представляя Брешковскую публике, назвал ее живым памятником свободе. В Филадельфии на встречу с Брешковской явилось столько народу, что выступать ей пришлось два раза подряд: тысячную толпу кое-как разместили в двух общественных зданиях вместо одного. Размахивая красным знаменем, которое принес кто-то из публики, Брешковская довела слушателей до исступления. Еще она внезапно заключила в объятья преподобного Рассела Х. Конуэлла после его вступительного слова. Затем небольшую приветственную речь произнесла скандально известная анархистка Вольтарина де Клер, выступившая «не как американка, а как анархистка»[116].
Брешковская с захватывающими подробностями описывала переносимые русскими людьми страдания, унижения и несправедливость. Она рассказывала о том, как сосланным под дулами конвоиров приходится идти пешком по замерзшим степям. О том, как она разговаривала с крестьянами в тесных мазанках, как будила в них воспоминания о мучениях, выпавших на их долю и на долю их близких, и они, взрослые мужики, рыдали в голос, так что коровы за стеной принимались мычать. В одном выступлении Брешковская вспоминала о группке заключенных женщин, которых власти толкали к проституции, «из-за чего любой офицер, чиновник и солдат, а также их друзья и приятели, могли удовлетворять с ними свою похоть». Такая подлость давала революционерам «право – да что там, обязанность – бороться изо всех сил, всеми доступными средствами, с деспотизмом – главной причиной всех бед в нашей стране». Из подобных рассказов становилось ясно, почему все свободолюбивые американцы должны поддерживать борьбу русских революционеров[117].
В Кровавое воскресенье, когда в Петербурге расстреляли мирных демонстрантов во главе с Георгием Гапоном, проповедником-диссидентом, – Брешковская находилась в Чикаго. Теперь ее популярность выросла еще больше. Женщины, жаждавшие послушать Брешковскую, стеклись на одно мероприятие в таких количествах, что несколько человек затоптали в давке. И теперь ее старания окупались: к тому моменту, когда она собралась уезжать, сократив сроки пребывания в Америке, чтобы успеть вернуться на родину, где назревала революция, ей удалось собрать около 10 тысяч долларов. Эти деньги она потратила на оружие, которое Гольдман помогла ей переправить в Россию через надежного связного[118].
Многие из друзей и поклонников Брешковской убеждали пожилую революционерку остаться в Америке, говоря, что на родине ее наверняка подстерегает опасность. Кто-то из знакомых Стоун Блэкуэлл в Бостоне уверял, что лучше всего Брешковской было бы остаться в США, чтобы «собирать деньги на покупку оружия и боеприпасов и вооружать крестьян». Но Стоун Блэкуэлл понимала, что Бабушка уедет, просто не может не уехать: «Новости из России приходят такие, что мне и самой хочется туда поехать и помочь», – признавалась она[119]. В марте 1905 года Брешковская выехала в Россию.
Все, кому довелось лично встретиться с Брешковской, получили незабываемый опыт.
