Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я положил на стол раскрытый «Роман с кокаином» и бросил рядом пару номеров «Виндюет», один из журналов раскрыл, другой не стал. Три раскрытые книжки – это уж чересчур, словно я нарочно готовился, а вот две раскрытые и одна закрытая – в самый раз, никаких подозрений.
Спустя час, когда я пытался что-нибудь сочинить, в дверь позвонили. На лестнице стояли Ингве и Асбьорн, и, судя по виду, засиживаться не собирались.
– Круто, что ты в Берген приехал, Карл Уве, – улыбнулся Асбьорн.
– Ага, – согласился я, – проходите!
Я закрыл за ними дверь, а они остановились посреди комнаты и огляделись.
– А у тебя тут хорошо, – сказал Ингве.
– Угу, – промычал Асбьорн, – и вообще в таком месте жить круто. Но знаешь что?
– Что?
– Вот этот постер с Джоном Ленноном – лучше сними его. Он не катит.
– В смысле? – удивился я.
– Таким в школе страдают. Джон Леннон. Черт-те что. – Он заулыбался.
– Ты тоже так думаешь? – Я повернулся к Ингве.
– Ясное дело, – подтвердил он.
– А что мне вместо него повесить?
– Да что хочешь, – ответил Асбьорн. – Хотя бы нашего кантри-энд-вестерна. Бьоро Холанна, например.
– Мне вообще-то битлы нравятся, – сказал я.
– Да ладно, – не поверил Асбьорн, – только не битлы.
Он повернулся к Ингве и снова улыбнулся.
– Ты вроде говорил, твой младший братишка хорошую музыку слушает? И что у него собственная программа на радио?
– Никто из нас не совершенен, – сказал Ингве.
– Вы садитесь, – пригласил я.
Хотя меня и задел этот разговор и кровь ударила мне в голову, но стоило Асбьорну высказаться насчет постера, как я тотчас же и сам увидел, до чего тот по-школьному выглядит, и все равно меня распирала гордость от того, что эти двое сидят у меня в квартирке, среди моих вещей.
– Мы собирались дойти до центра и взять по латте или чего-нибудь наподобие, – сказал Ингве, – пошли с нами?
– Может, лучше тут кофе выпьем? – предложил я.
– Нет, в «Опере» уж точно лучше, – возразил Ингве.
– Ну да, разумеется, – сказал я, – тогда подождите, я оденусь.
Когда мы вышли на крыльцо, и Асбьорн, и Ингве надели солнечные очки. Мои остались в квартире, но вернуться за ними я постеснялся, так что махнул на них рукой и зашагал с Асбьорном и Ингве вниз по мокрым улицам, блестящим в лучах солнца, которое пробивалось сквозь прорехи в тучах.
Асбьорна я видел всего раз-другой, и толком мы с ним еще не разговаривали, однако я знал, что Ингве прислушивается к нему, а значит, и мне тоже надо к нему прислушиваться. Я заметил, что он много смеется, а затем резко умолкает. Волосы у него были короткие, на полноватых щеках намечались бакенбарды, а глаза были внимательные и добрые. Порой в них появлялся задорный блеск. Как и Ингве, в тот день он оделся в черное: черные «левисы», черная кожаная куртка, черные «мартенсы» с желтой строчкой.
– Круто, что тебя в Академию писательского мастерства приняли, – сказал он, – а Рагнар Ховланн просто офигенный. Ты его читал?
– Вообще-то нет, – сказал я.
– Почитай обязательно. «Полет над водой» – лучший норвежский студенческий роман.
– Серьезно?
– Ага. Или лучший норвежский бергенский роман. Совершенно за гранью. Да, Ховланн правда сильный. И ему Cramps нравятся. А это уже немало!
Я заметил, что они вообще часто говорят «за гранью».
– Да, – согласился я.
– Cramps ты слышал.
– Ясное дело.
– У тебя же завтра учеба начинается? – спросил Ингве.
Я кивнул:
– Честно сказать, я слегка переживаю.
– Тебя же приняли, – успокоил меня Ингве, – а они знают, что делают.
– Надеюсь, – сказал я.
* * *
Днем кафе «Опера» смотрелось совсем иначе, чем вечером. Сейчас здесь сидели не студенты с кружками пива, а разношерстная публика, в том числе дамы за пятьдесят, с чашкой кофе и пирожным. Мы нашли столик на первом этаже возле окна, повесили куртки на стулья и пошли заказывать. Я был на мели, поэтому Ингве взял мне латте, а Асбьорн заказал себе эспрессо. Увидев, как ему передают маленькую чашечку, я тотчас же вспомнил: именно такие чашечки подали нам с Ларсом, когда мы пересекли итальянскую границу, – в них нам принесли кофе такой крепкий и концентрированный, что пить его оказалось решительно невозможно. Я тогда выплюнул его и посмотрел на официанта, но тот не обратил на это внимания, ведь он все сделал, как полагается. А вот Асбьорну, похоже, такой кофе нравился. Он подул на черно-коричневую жидкость, сделал глоток и, поставив чашечку на блюдце, посмотрел в окно.
– А ты Юна Фоссе читал? – спросил я его.
– Нет. А что, хорошо пишет?
– Без понятия. Но он у нас тоже будет вести.
– Я знаю, что он пишет романы, – сказал Асбьорн, – модернист. Из Западной Норвегии.
– А почему ты меня не спрашиваешь, читал ли я Юна Фоссе? – поинтересовался Ингве. – Я тоже, между прочим, книги читаю.
– Ты про него никогда не говорил, вот я и решил, что ты его не читал, – нашелся я. – А ты что, читал его?
– Нет, – ответил Ингве, – но вполне мог бы.
Асбьорн рассмеялся:
– Нет, вы точно братья!
Ингве достал мундштук и закурил.
– Все еще косишь под Дэвида Силвиана? Не надоело? – поддел его Асбьорн.
Ингве покачал головой и медленно выпустил дым.
– Я тут искал очки, как у Силвиана, но, когда услышал, почем оправа, сам чуть не оправился.
– О господи, Ингве, – протянул Асбьорн, – пока что это твоя худшая шутка. Что уже говорит само за себя.
– Сам знаю, – засмеялся Ингве, – но из десяти шуток одна или две обязательно окажутся удачными. Проблема в том, что пока доберешься до хороших, придется перебрать плохие.
Асбьорн повернулся ко мне:
– Однажды Ингве осенило и он заявил, что аэропорт в Йолстере непременно надо назвать Аструп[10]. Он тогда ржал так, что аж из
