Битва за любовь - Кэтрин Блэр

Ох, что бы она сделала с этим дедой!..

— Ну и у тебя не получилось? — спросила она со спокойной улыбкой, за которой пряталась резкая внезапная боль в сердце. — Ну и подумаешь! Подрастешь и прекрасно залезешь!

— Деда рассердился. Он поднял меня на дерево и сказал, что я должен слезть сам.

Кэтрин почувствовала, как у нее на лбу выступает пот. Она увидела крупные слезы в глазах Тимоти и притянула его к себе.

— И когда ты не смог слезть, деда ушел, а Луиза тебя сняла на землю? Вот и хорошо! — она с усилием заставила свой голос звучать ровно: — Ну и не беда, котик. Я тебя сама научу, как лазить на деревья. Сначала на маленькие. Знаешь, деда не умеет учить маленьких мальчиков, еще не научился. Давай-ка теперь поиграем в какие-нибудь наши игры? Составь-ка слова из кубиков. А после ужина я тебе почитаю истории про Кролика. Как будто мы опять в своем доме, а Бини будет Банни-кроликом.

— Бини-Банни… — запел он, но без обычного восторга.

Тимоти поздно уснул в эту ночь. Кэтрин специально долго играла с ним, он хихикал, наконец устал; и когда она прижала его к себе, целуя и шепча: «Спокойной ночи!» — то знала: сейчас он успокоился. Ей стало легче на сердце, когда она поглядела на него, спящего в обнимку с Бини. Но внутри у нее еще кипело.

В четверть восьмого она вошла в салон. Через пятнадцать-двадцать минут приедет кто-нибудь из гостей, значит, нужно торопиться. Она подошла к кабинету и негромко постучала в дверь.

— Входите, — послышался тяжелый голос, но, когда она вошла, мсье Верендер посмотрел на нее так, будто мог бы ответить иначе, знай он, что это стучит она. — В чем дело? — спросил он.

— Думаю, что вы знаете, почему я пришла. Вы перепугали Тимоти до полусмерти! Вы для этого настаивали на моей поездке с доктором, чтобы взять ребенка сразу в ежовые рукавицы?

— Не говорите глупостей. — Он начал ходить по кабинету, обрезая сигару маленькой серебряной машинкой. — У мальчика смелости еще меньше, чем у любой девчонки его возраста. Я не потерплю такого характера ни в ком из моей семьи. Вас же я послал с доктором, потому что думал, что ребенку будет полезно проснуться и увидеть у своей кровати кого-нибудь кроме вас. Вы слишком много времени проводите с ним.

— Это верно, ему нужны товарищи-ровесники. Но я пришла не из-за этого.

— Я знаю почему. — Он пронизывающе глядел на нее из-под нависших бровей. — Вы на все смотрите с вашей дамской точки зрения, но, несмотря на это, вы ведь умный человек и сможете посмотреть на это и моими глазами. Я вам расскажу, что случилось у нас днем. — Он положил машинку на массивную чернильницу, провел рукой по седым волосам на затылке и долгим взглядом посмотрел на невестку. — Я увидел, что мальчик гуляет в саду с горничной, и пошел за ним. Мы встретились у фигового дерева, и я сказал ему, чтобы он попробовал на него влезть. Он даже не тронулся с места — стоит и глядит на меня во все глаза и говорит, что он не может. Когда-нибудь видели фиговое дерево? — внезапно гаркнул он.

— Да. Признаю, что на них легко залезать — но дело-то совсем не в этом. Если бы вы ободрили его, немножко помогли, то ему бы самому захотелось. Но ваша манера подходить к любому делу может только перепугать его. Для вас он всегда «мальчик» или «ребенок». Вы никогда не называете его по имени…

— Мне оно не нравится.

— Неважно. Это его личная собственность, а вы это не уважаете. — Кэтрин сжала пальцы в кулаки и говорила как можно спокойнее. — Он не полез на дерево, и тогда вы его посадили на ветку, довольно высоко. Так ведь было дело?

— Не сверкайте на меня глазами! Лучше бы передали мальчику побольше своего темперамента. Вы бы сами на это посмотрели! — Нижняя губа Верендера выпятилась, в голосе появились издевательские нотки. — До земли было не более пяти футов… а он плакал. Сидел на ветке и ревел!

Она быстро перевела дух:

— Неудивительно! Дети всегда плачут от испуга. Если вы еще раз попробуете…

— Это что, угрозы? — голос был скорее заинтересованный, чем возмущенный. — Воспитали ребенка-труса и меня же ругают за то, что я не люблю трусов. Вот это славно!

— Но несправедливо же называть четырехлетнего мальчика трусом, — возразила она. — Вы привыкли смотреть на все со своей точки зрения, но может быть, попробуете посмотреть и с другой? Я знаю, что у вас маловато воображения, но ведь способны вы на предвидения, иначе какой бы из вас был гений делового мира… Вы уверены, что можете понять, как ребенок, всю свою жизнь проживший в тесной квартирке, реагирует на свободу, попав в новые условия? Он многого опасается, и это, кстати, неплохо! — у нее немного задрожал голос. — Если бы только… вы помогли ему слезть с дерева, а не удалились с отвращением. Я не против, чтобы вы как-то оказывали влияние на его жизнь…

— О, наконец-то вы снизошли до этого… — сказал он с сарказмом. — Какое же влияние вы разрешите мне оказывать, осмелюсь спросить?

Она смотрела вниз, на толстый китайский ковер.

— Вы могли бы разговаривать с ним, прежде всего. Упражнения — это еще не все, это чисто физическое, и большинство мальчиков со временем увлекаются этим сами. Но сейчас он все больше и больше начинает нуждаться в обычном мужском разговоре с человеком, которому он не безразличен. Я знаю, вы этого никогда в жизни не делали; если бы вы разговаривали с Юартом, вместо того чтобы покупать любую дорогую игрушку, стоит ему только попросить, может быть, он вырос бы другим, с пониманием истинных жизненных ценностей. Ведь маленьким мальчикам не так уж нужны пони, автомобильчики со всякими дорогими штучками, планеры и плавательные бассейны. Им нужна свобода и дружба… и, нравится вам это или нет, я скажу: им нужна родительская любовь. Вы сказали, что хотите воспитать Тимоти как сына; так вот, я не думаю, что вам это удастся, пока вы не полюбите его.

Почти минуту стояла полная тишина. Даже посторонние шумы — крики птиц, устраивающихся на ночлег, и бриз, долетающий с моря, — не могли разрядить напряженную атмосферу в комнате. Потом внезапно Леон Верендер чиркнул спичкой и стал зажигать свою сигару. Он делал это не торопясь, потом бросил спичку, выпустил дым и сказал:

— Вы молоды и эмоциональны. Я старше вас почти на сорок лет, и мой жизненный опыт несоизмерим с вашим. Мы никогда не сойдемся во взглядах; что бы ни случилось, мы чужие. Вы не только та девушка, на которой женился мой сын, вы та, на которой он женился без моего согласия. Вы обобрали меня — я не получил ту невестку, которую хотел. Ну хорошо — это прощено и почти забыто теперь. Но вы все еще чужая, я не принимал вас в свою семью.

Она подняла голову и прямо посмотрела на него: