Дисбат - Юрий Брайдер

— Ничего ей не сделается, — беспечно махнула рукой девица. — Она еще нас с тобой переживет. Кремень, а не баба.

— Не скажите, — вмешался в разговор один из мужчин, похоже, слегка подвыпивший. — У меня тоже, между прочим, жена была. И тоже… кремень. Даже трактор. Потом какой-то прыщик расковыряла и р-раз — сгорела в три дня. А я ей перед этим еще зубы вставил. За пятьсот баксов! — Неподдельная печаль звучала в голосе вдовца.

— Ну и что такого! — заерзал на стуле другой мужчина, сидевший к Синякову ближе всех. — Раз зубы на твои средства вставлены, имеешь полное право их перед погребением изъять. Никто тебя в нынешние времена за это не упрекнет.

— Так ведь они-то не золотые, а керамические! —простонал вдовец. — Кому они теперь нужны?

Тут прокурор разделался с находившимся у него посетителем, и секретарша кивнула женщинам: «Заходите».

Пробыли они в кабинете прокурора очень недолго и вышли оттуда в слезах. Рыдала не только пожилая женщина, действительно казавшаяся невменяемой, но и легкомысленная девица, и даже младенец, до этого державшийся на удивление спокойно. Секретарша потянулась было к графину с водой, но на нее замахали, как на привидение.

Спустя еще полчаса Синяков оказался в очереди первым, а одновременно и последним, потому что других желающих на прием не было. Никто из посетителей не задержался в кабинете долго, и все они, кроме вдовца, ушли несолоно хлебавши (сосед Синякова даже зло выматерился в коридоре). Зато вдовец, заполучивший какую-то важную для себя бумажку, прямо цвел. Когда секретарша шлепнула на эту бумажку штамп, он даже совершил неуклюжую попытку чмок-нуть ее в щеку.

— Заходите, — не глядя на Синякова, буркнула секретарша, занятая наведением красоты на своем довольно-таки банальном и блеклом личике.

Конечно, она здесь была самым мелким из винтиков, но от одной мысли о том, что Димкина судьба может зависеть вот от такой лахудры, на душе становилось тошно.

Бочком проникнув в кабинет, Синяков первым делом узрел не хозяина, а глянцевый лик Воеводы, одновременно и мудрый, и простецкий, снисходительный и взыскующий, добродушный и строгий.

Сам прокурор располагался не напротив дверей, как это обычно принято, а где-то в углу. Планировка монашеских келий шла вразрез с казенной целесообразностью госучреждения.

Числившийся по военному ведомству прокурор состоял в звании полковника. Выглядел он достаточно моложаво, хотя о его реальном возрасте ничего определенного сказать было нельзя, точно так же, как и о возрасте монументальной фарфоровой пепельницы, украшавшей стол. Подобные вещи делаются на века, и ветры времени не властны над ними. В этой пепельнице, возможно, тушил сигарные окурки еще граф Бенкендорф, а человек с таким лицом мог заседать и в иудейском синедрионе, и в трибунале святой инквизиции, и в приснопамятной ежовской тройке.

— Слушаю вас, — произнес прокурор скрипучим голосом, глядя куда-то мимо Синякова.

Тот хоть и волновался (а кто не волнуется, оставшись наедине с прокурором), но суть дела сумел изложить кратко и толково.

— Синяков Дмитрий Федорович, рядовой, — повторил прокурор и, вооружившись толстенными очками, стал вглядываться в какой-то список, лежавший перед ним на видном месте. — Действительно, есть такой… Суд назначен на завтра, на одиннадцать ноль-ноль. Хотите присутствовать?

— Конечно, конечно, — заторопился Синяков. —А можно узнать, за что его судят?

— Вас статья интересует? — Прокурор тщательно протирал очки белоснежным платком.

— В статьях я не очень… Вы лучше скажите, какое он преступление совершил. Украл что-нибудь или подрался?

— Неуставные взаимоотношения, — сухо ответил прокурор.

— Вот те на! — Синякову вдруг перестало хватать воздуха. — Никогда бы не подумал…

— Детей надо лучше воспитывать, тогда и удивляться не будете, — все тем же постным голосом посоветовал прокурор.

— Я бы не сказал, что он плохо воспитан… А сколько ему грозит?

— До трех лет, — закончив полировать очки, прокурор теперь любовался ими, поворачивая к себе то одной, то другой стороной.

— Ничего себе! — Эта весть была для Синякова как удар под ложечку. — Ничего себе… А помочь ему никак нельзя?

— Наймите адвоката, — отложив очки, прокурор стал внимательно рассматривать свои ногти. — Все вопросы к нему.

— А где этого самого адвоката найти? Рабочий день уже заканчивается… — произнес Синяков неуверенно.

— Третий кабинет налево. И советую поторопиться, — уставившись на портрет Воеводы, прокурор забарабанил по столу пальцами.

Это означало, что разговор закончен. Синяков хотел еще разузнать, где сейчас может находиться Димка, но внимание прокурора отвлек телефон, затрезвонивший на приставном столике.

— Сводка? — поинтересовался он, напяливая свои необычные очки. — Почему так поздно? Хорошо, сейчас запишу… Вы помедленнее диктуйте, помедленнее…

Тут только Синяков понял, почему прокурор так ни разу не глянул в его сторону. Слепой, как крот, и ничего не видящий дальше своего носа, он прибегал к помощи очков лишь тогда, когда заглядывал в бумаги.

Людей, а особенно их лица, то искаженные горем, то заискивающие, то распухшие от слез, он не замечал принципиально.

Если бы Синяков был настроен более воинственно и его не скрутили бы в дугу личные неприятности, он мог бы сейчас патетически воскликнуть, обращаясь к прокурору, что именно такие бездушные служители неправедных законов засудили в свое время Иисуса из Назарета, Джордано Бруно, академика Вавилова и доброго христианина Стрекопытова.

Впрочем, если говорить откровенно. Синяков никогда бы не решился на подобный поступок, потому что хорошо помнил одну из заповедей Стрекопытова, гласившую, что спорить с прокурором то же самое, что брызгать против ветра.

Оказавшись в узком сводчатом коридоре, где нельзя было ни присесть, ни даже к стене прислониться (все они были свежевыбелены известкой), Синяков очень скоро убедился, что председатель суда, прокурор, комендант гауптвахты и адвокаты занимают практически смежные кабинеты. Надо думать, все они не раз участвовали в приятельских попойках и даже крестили друг у друга детей. Не исключено, что к этой же компании принадлежал и митрополит, обитавший через улицу напротив.

Адвокат, в отличие от других должностных лиц, нашедших приют под этими древними сводами, был облачен в цивильный костюм и старался держаться рубахой-парнем. Впрочем, вскоре он признался, что в свое время тоже служил по прокурорской части, правда, простым следователем.

«Это то же самое, как если бы вышедший на пенсию палач устроился на работу акушером, — подумал Синяков. — Хотя так оно, может, и к лучшему. Он здесь все ходы-выходы должен знать».

Перед адвокатом лежали большие конторские счеты, и, закончив очередную фразу, он для вящей убедительности громко щелкал костяшкой. Возможно, это удерживало его от излишнего многословия.

— Я свои услуги не навязываю, — заявил адвокат первым делом. — Решайте сами, исходя из ваших финансовых возможностей.

— Помочь-то вы ему чем-нибудь можете? — напрямую спросил Синяков.

— Заранее сказать трудно. Я ведь еще и дело не читал.

— Когда же вы успеете прочесть?

— Прямо перед судом. Какие сейчас дела… Три странички. — Адвокат уже раскрыл было рот, чтобы рассказать о том, какие грандиозные дела он раскручивал раньше, но тут же энергично перебросил косточку на счетах, тем самым самолично пресекая ненужную откровенность.

— Как же так получается, за три странички — три года, — Синяков все еще не мог оправиться от пережитого шока.

— Случалось на моей памяти, что и за три слова расстрел давали. — Снова громкий щелчок.

— Так то когда было…

— Бывает, времена возвращаются, — адвокат почесал счетами спину. — Вы с собой никаких документов не захватили?

— А какие документы я должен был с собой захватить? — удивился Синяков.

— Неплохо было бы иметь справку о тяжелом заболевании одного из близких родственников. Желательно психическом. А еще лучше о ранении или контузии, полученных при выполнении интернационального долга. Мог же у вашего сына быть брат, потерявший в Афгане, скажем, ногу.

— Нет у него такого брата.

— Да нам не брат нужен, — проникновенно произнес адвокат. — Его к делу не подошьешь. Нам справка нужна.

— Фальшивая? — догадался Синяков.

— Почему сразу фальшивая? — адвокат даже обиделся. — Фальшивыми деньги бывают. А в процессе защиты обвиняемого любые средства хороши. Разве вы об этом не знаете?

— Таких документов у меня нет, — развел руками Синяков.

— А как насчет похвальных грамот, дипломов, официальных благодарностей, правительственных наград, полученных непосредственно вашим сыном? Суд это учитывает.

— Откуда у него в восемнадцать лет возьмутся правительственные награды?