Дисбат - Юрий Брайдер

— Докладывай, — Димка недобро, исподлобья глянул на него. — Сам же и нарвешься. А мне что будет? Пайки лишат? Так я ее уже съел. В карцер посадят? Не посмеют, мне завтра на суд идти.

— Ну почему ты такой! — прервал Синяков сына. — Столько не виделись, а ты и разговаривать со мной не хочешь.

— Я хочу .Да только мешают некоторые… А за то, что ты, папа, приехал, большое спасибо. Я, честно сказать, мать ожидал.

В это время снаружи к решетке подошел прапорщик с ключами и зычным голосом, словно все они находились где-нибудь в чистом поле, объявил:

— Время свидания истекло!

Отец и сын одновременно встали и обнялись, чуть не перевернув стол. За недолгое время, проведенное на гауптвахте, Димка успел пропитаться тюремным запахом, неистребимым и прилипчивым, как зараза.

— Ты только не верь тому, что здесь по радио болтают и в газетах пишут, — торопливо шепнул он. — Ты больше людей слушай и сам в оба гляди.

Прапорщик уже стучал ключами по приоткрытой решетчатой двери, а конвоир тыкал Димку стволом автомата в спину.

— До завтра! — крикнул Синяков.

— До завтра, — отозвался Димка.

Сейчас в его жизни было не самое лучшее время, однако на перепуганного зайца (чего заранее опасался Синяков) он совсем не походил. Скорее это был волчонок — усталый, голодный, загнанный, злой, но уже клыкастый…

…На выходе из гауптвахты Синякову вежливо вернули все конфискованные продукты. Пропала только одна пачка самых дешевых сигарет…

Минут пять Синяков слонялся по горбатой улочке, отделявшей божий храм от гнезда сатаны (по крайней мере, такое впечатление осталось у него после посещения прокуратуры), и старался успокоиться.

В принципе сделано было немало. Он многое узнал о деле, ради которого прилетел сюда, нанял адвоката, а главное — свиделся с Димкой. Хотелось надеяться, что эта встреча поможет сыну пережить завтрашний день, обещавший стать для него таким тяжелым. Да и знакомство с комендантом кое-что значило.

Теперь не мешало бы подумать и о себе самом. Еды, слава богу, хватало. «Секретный № З» пусть подождет в камере хранения до завтрашнего дня. Вопрос сейчас упирался только в ночлег.

Искать кого-нибудь из старых знакомых было уже поздно, тем паче что Синяков не помнил толком ни одного адреса. Этим можно будет заняться завтра с утра, когда откроются справочные бюро. А пока придется воспользоваться услугами гостиницы, тем более что по дороге сюда он уже успел присмотреть одну, чей обшарпанный фасад, по идее, должен был свидетельствовать о либеральных порядках и умеренных ценах.

Действительно, какие-либо дополнительные препоны в лице бдительных швейцаров или неустрашимых агентов службы безопасности в фойе гостиницы, носившей скромное название «Первая Советская», отсутствовали. Единственным живым существом (кроме двух пестреньких кошечек), обратившим внимание на появление Синякова, была немолодая дама, вязавшая что-то за барьерчиком.

Синяков попытался вспомнить, как называется служащая гостиницы, занимающаяся регистрацией постояльцев и выдающая им ключи от номеров. По крайней-мере не ключница. Это что-то из области фольклора. И не регистраторша. Может, дежурная? Нет, дежурные сидят на этажах, кипятят чай и надзирают за нравственностью жильцов… Тогда скорее всего портье. А если это женщина? Неужели портьера? Или портьерша?

Прежде чем заговорить о деле. Синяков внимательно просмотрел всю гостиничную документацию, вывешенную на видном месте. Свободные номера действительно имелись в избытке, а цена на них хоть и превышала ту, на которую заранее рассчитывал Синяков, но все же была вполне приемлемой.

Однако стоило только «портьере» перелистать паспорт потенциального жильца, как ситуация сразу осложнилась.

— Почему же вы сразу не сказали, что у вас иногородняя прописка? — возмутилась она.

— Вы хотите сказать, что проживать у вас дозволено только местным жителям? — осведомился удивленный Синяков.

— Нет, конечно, — ответила «портьера», — но на них распространяются льготные расценки, какие и указаны на информационном стенде. Для иногородних у нас существуют специальные расценки. — Она выложила на свой барьерчик тоненькую белую папочку.

Эти специальные расценки были таковы, что Синяков немедленно забрал паспорт, пожелал «портьере» почаще привечать в своей гостинице арабских шейхов и американских миллиардеров, которым это, возможно, и по карману, после чего поспешил откланяться.

Уж лучше переночевать на скамеечке в парке, благо погода способствует, чем платить бешеные деньги за сомнительное удовольствие воспользоваться панцирной койкой в четырехместном номере с удобствами в дальнем конце коридора.

Самый длинный в жизни Синякова день (если приплюсовать выигранные в полете часы) медленно клонился к вечеру. Закатное небо сверкало на крестах храма и на хромированных деталях автомобилей, поток которых стал заметно иссякать.

В скверике появилась обильная тень, а вместе с нею и прохлада. Между тем всего в двухстах шагах отсюда парился в душной камере Димка. Сколько еще таких ночей ожидает его? В том, что прокурор попросит по максимуму, сомневаться не приходилось. Сомневаться приходилось в способностях адвоката скостить срок хотя бы на полгода.

Тоска, почему-то особенно коварная вот в такие тихие, предзакатные часы, вновь навалилась на Синякова. Чтобы не завыть волком, надо было срочно выпить.

В ближайшем магазине он купил пару бутылок вина вкупе с пластмассовым стаканчиком (пить из горлышка даже Стрекопытов считал зазорным) и вернулся в сквер.

Народу там заметно прибавилось, хотя дети и пожилые женщины исчезли. Лавочки занимали сплошь красотки в полном соку, а также представительницы более молодого поколения, которых в мире спорта принято называть «юниорками».

Все, как одна, чадили сигаретами. Дым от рабоче-крестьянской «Примы», смешиваясь с дымом от аристократических «Морэ», исчезал в кронах каштанов. Синякову даже подумалось, что при столь интенсивном и регулярном окуривании листва в сквере облетит еще задолго до наступления осени.

На Синякова все поглядывали как-то странно, что мешало ему спокойно приступить к трапезе. Можно было, конечно, предложить соседкам по стаканчику, но тогда обидятся остальные. Вон их здесь сколько! Да и наряд милиции уже дважды проходил в подозрительной близости от него. Никаких условий для личной жизни!

Тут к Синякову вдруг подсел какой-то мужчина, раньше предпочитавший держаться в глубокой тени. Чтобы освободить себе место, ему пришлось довольно бесцеремонно шлепнуть одну из девиц пониже спины. (Как отметил для себя Синяков, шлепнуть там было куда — девица уже удалялась игривой, семенящей походочкой, а ее задница все еще продолжала упруго вибрировать, как нежный телячий студень.)

— Мужик, ты по делу? — осведомился у Синякова его новый сосед, к внешности которого как нельзя лучше подходило краткое определение «хлюст».

— По делу, — солидно ответил Синяков. (А разве закусить и выпить это не дело?)

— Тогда решай в темпе. Девчонки волнуются.

— Главное, чтобы ты не волновался, — смысл речей соседа не вполне доходил до Синякова, и это начало раздражать его.

Хлюст оказался тонким психологом, а возможно, просто трусом. Его тон сразу изменился, из деловито-небрежного став заискивающим:

— Я, конечно, извиняюсь, но ты, должно быть, не в курсе. Ваши здесь уже были. Все чин-чинарем.

— Может, здесь кто-то и был, но только не наши, — веско произнес Синяков, догадавшись, что разговор нужно строить именно в таком тоне. — Когда наши придут, тебе сразу пятый угол придется искать. (Это была одна из любимых присказок Стрекопытова.)

— Ну ты даешь в самом деле… — Хлюст, похоже, растерялся, хотя виду старался не подавать. — Можно ведь и по-людски договориться… Возьми пока любую девчонку задаром. А попозже потолкуем.

Тут только до Синякова, за время добровольного заточения в стрекопытовской берлоге изрядно поотставшего от жизни, стало доходить, с кем он сейчас имеет дело и что за девицы прохлаждаются в тени каштанов.

— Ты, приятель, зря икру мечешь, — он даже хохотнул слегка. — Не за того меня принял. Я здесь чисто случайно.

— Ага. Проездом. — Хлюст покосился на ботинки Синякова, внешне ничем не отличавшиеся от обуви патрульных милиционеров. — Только вот маузер и кожанку забыл надеть…

Дабы не мешать людям заниматься пусть и не вполне легальным, но повсеместно процветающим бизнесом (одни только Нелкины успехи на этом поприще чего стоили!), Синяков решил покинуть сквер. Все равно ему не дали бы здесь спокойно выпить, а тем более отоспаться.

Припомнив прошлое, он пришел к выводу, что лучше всего его целям и устремлениям отвечает парк культуры и отдыха имени Диктатуры пролетариата — те самые «Джунгли», за контроль над которыми он сражался еще в юности.