Буря - Зина Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Фотоаппарат нормальный в руках держала?
– А я вот… – протянула ему «Смену». – Я на старый люблю фотографировать.
– А, – он нахмурился, – это ты, что ли, была?.. Фотопленка, да?
Я кивнула:
– Я.
– Еще не бросила эту затею?
Я покачала головой.
Он взял из моих рук «Смену» и оглядел ее.
– И сдалось тебе это старье.
Я молчала, не глядя на него.
– Что, показать тебе все-таки, как пленка вставляется и как фотографировать на такой?
– Я уже научилась. Мне папа показал.
– Ну а я тебе тогда зачем?
– Я думала… Думала, вы научите. У меня плохо выходит.
– С собой взяла?
– Что?
– Снимки.
Я кивнула и потянулась к телефону.
– Они у меня все оцифрованы.
Я протянула ему телефон.
– Ну давай посмотрим, – со вздохом сказал он.
Минуты две он молчал, рассматривая фотографии, а мое сердце ударялось о грудь. Ладошки вспотели.
– М-да, – он вернул мне телефон, – чуда не произошло. Кадр не видишь, композицию нарушаешь, сюжеты – примитив.
Я кивнула, словно оглушенная, взяла «Смену» и, поблагодарив, пошла к выходу.
– Ты куда? – окликнул он меня.
– Так ведь плохо. Вы сами сказали.
– И? А первоклассников что, из школы выгонять за то, что они умножать не умеют?
– То есть мне можно остаться?
Он пожал плечами.
– Если хочешь. Как видишь, желающих таскаться в девять утра в субботу немного.
– Я хочу, я очень хочу!
Он вздохнул и кивнул. Мне показалось, что он смотрел на меня, как уборщица на изуродованную грабителями комнату, осознавая, как много работы предстоит.
Два часа мы с ним не вставали с кресел. Дмитрий Николаевич с хладнокровием хирурга заставил меня препарировать мои же снимки и объяснять, почему они плохие. Из Дворца культуры я вышла с осознанием своей ничтожности, но при этом странным образом вдохновленная на творчество.
По дороге домой мне тогда встретился Петя. Он гулял со своими друзьями. Я увидела и Марка, и Катю, и Свету. Кивнула им издалека, а Петя вдруг что-то сказал друзьям и догнал меня.
– Вера! Куда ты?
Удивленная вопросом и тем, что он вообще подошел ко мне, я не сразу ответила:
– Домой. В сторону школы. Я там рядом…
– Не против, если я с тобой?
– Не против.
Мы шли в неловком молчании первые несколько минут. Я никак не могла понять, оставил ли Петя друзей, чтобы проводить меня, или ему просто действительно нужно было в ту же сторону, что и мне.
– Какие экзамены ты будешь сдавать? – наконец нашелся он.
Я ему нехотя ответила. Эта тема для разговора уже сидела у меня в печенках.
– А ты?
Петю тема будущего увлекала гораздо больше. И, впечатленная его искренним вдохновением жизнью, возможностями и неизведанными гранями судьбы, я на секунду ощутила, как мир перестал быть фильмом ужасов и обрел цветокор романтической комедии. Я подняла глаза на Петю. Увлекшись разговором, он смотрел перед собой и чуть вверх. Его строгий профиль светлел на фоне затянутого ноябрьского неба. А глаза… Какие прекрасные, какие светлые!
– В общем, хочется строить самолеты, надеюсь, удастся, – закончил он.
– Вау, Петь, это очень круто.
– А ты чем хотела бы заниматься?
Я пожала плечами:
– Не знаю.
– Ну, ты же на физмате учишься. Чем-то техническим?
Я снова пожала плечами, чувствуя себя полной дурой. Петя не стал меня мучить дальше.
– Ты любишь осень? – спросила я.
– Да не знаю. Мне как-то все равно. Летом круто, конечно, но так, в принципе, мне и осенью, и зимой комфортно. А тебе осень нравится?
– Нет, я мерзлячка. Я вообще мечтаю на юге жить.
Разговор стал оживленнее и легче. Мы поговорили о любимых фильмах, сериалах, обсудили МихНиха, посмеялись над другими преподавателями и рассказали друг другу, куда мечтаем поехать. Я так расслабилась, что сказала:
– Знаешь, какой я вижу свою идеальную жизнь?
– Какой?
– Без страха. То есть страх есть, но он внешний, с ним можно сразиться. Он как дракон. Его видно, и по нему легко бить.
– А сейчас у тебя как?
Я задумалась, не зная, насколько откровенной можно быть с ним. Но все-таки решилась сказать правду:
– Дракон у меня в голове. И я будто в темнице, из которой никак не могу выбраться.
Петя молчал, наверно не зная, как поддержать меня, а мне стало так неловко из-за того, что испортила веселье, что я сразу же начала болтать о пустяках, и так до самого дома.
– Вот мой подъезд… – сказала я.
Мы остановились.
– Слушай, Вер, – начал Петя серьезно, – если хочешь поговорить о чем-то, то я всегда готов. Я имею в виду твоего дракона. Если я смогу как-то поддержать тебя…
– Спасибо, – улыбнулась я.
Мне очень хотелось, чтобы Петя остался со мной подольше. Но все-таки ему было нечего больше сказать, и он нехотя попрощался.
9
На сосновых ветках, мягко, повторяя их изгибы, лежал снег. Кругом белым-бело – сугробы!
– Прислушайся, Вер!.. – сказал румяный папа, остановившись, дожидаясь меня. – Тишина какая, слышишь!
Я замерла. И правда – лесная тишина особенная, чуткая. Такую никак не повторить.
– Ну, давай, кто быстрее с горы!
– Ну па-а-ап…
– Давай, давай! Соревновательного и боевого духа в тебе нет – вот в чем твоя беда.
Надувшись, я подъехала на лыжах к отцу. Он уже занимал специальную позицию для спуска. На нем был легкий синий костюм и смешная шапка с помпошкой. Меня всегда поражало, как ему не холодно. Но это я на лыжах едва стою, а он проезжает десять километров коньком за полчаса.
Папа прав, не люблю я соревнования. В них должен на полную включаться азарт, интерес, а я только и могу думать, что о безопасности, и никогда не побеждаю отца в спуске на скорость, потому что сознательно торможу, ярко представляя, как больно будет упасть.
Когда я спустилась, папа уже снял лыжи у подножия горы и достал из рюкзака термос.
– Ну, теперь чаек! Посмотрим, какие там нам мама пирожки положила.
Вдруг, наблюдая за еще молодым, румяным и здоровым папой, рядом с которым лежат лыжи, я почувствовала, что такое мгновение нельзя упускать в небытие и схватилась за «Смену». Она почти всегда была со мной в сумке или висела в чехле на шее, если руки были заняты, как сегодня. Услышав щелчок затвора, папа обернулся.
– Что ты все фотографируешь и фотографируешь, Вер?
– Не знаю. Жизнь. Сейчас вот тебя сфоткала.
– На, иди, ешь пирожки с мясом. Чай с мятой мама заварила вкусный.
Я жевала
