Тост за Палача - Андрей Щупов

— Короче, мужики, давайте кумекать. — Семе Эсес перешел на более миролюбивый тон. Видно, поговорку о «кнуте и прянике» он помнил прекрасно. — Уверен, что в этом деле можно обойтись без мифотворчества. Вот майор Закучаев, к примеру, полагает, что операцию провернули конкуренты Маршала. Сами судите, празитон — наркотик из новых и, что особенно важно, на порядок дешевле афганского сырья. Вот героинщики и взбесились. Мало ли в городе серьезных группировок, кому под силу провернуть такую мокруху. Тот же Рубай, например, или Папа со своими отморозками. Считай, все кормятся с маковых плантаций, а тут вдруг Маршал вынырнул со своим празитоном! Ясное дело, осерчали. А пятна там на стенах или пожар — это не так уж сложно инсценировать.

— А как быть со внутренними кровоизлияниями?

— Ну и что? Подумаешь мозг вскипел! После иного взрыва еще не такое бывает. Людей, говорят, из одежды вытряхивает.

— Так не было же взрыва!

— Короче! — голос Семы Эсес вновь налился медью, широченные ноздри предупреждающе дрогнули. — Даю три дня на разработку удобоваримой версии. Еще раз повторяю — удобоваримой! Напрягайте агентуру, людишек на рынках поспрошайте, бомжей, но только чтобы никакой мистики! Понятно изложил?

— Куда уж понятнее. — Шматов опустился на место и тут же получил тычок от Миронова.

— Интересно, что бы он сказал, сунь мы ему под нос ту фиговину? — шепнул Сергей. — Или тот шкафчик бы показали?

— А ничего бы не сказал. Сема — мужик верткий. Его такими феноменами не проймешь.

Совещание катилось по накатанной колее. Назначали ответственных, распределяли обязанности. Сменяя друг дружку Закучаев со Стоговым «строили» подчиненных, ставили на вид, распекали и воспитывали. Как известно, только в ежовых рукавицах человеческий материал становится шелковым. Именно поэтому воспитуемые стоически изображали внимание, зевать старались украдкой, по мере сил скрывая свое далеко не шелковое нутро.

После совещения, когда вышли в коридор, Шматов помял в пальцах сигарету, рассеянно сунул в зубы.

— Ну, Сергунь, что будем делать?

— Как что? Займемся сочинительством.

— Чего сочинять-то?

— Удобоваримую версию. Нам же ясно было сказано, — иного им не надоть.

— Словом, идите туда, не знамо куда.

— Оно самое…

Они уже выбрались на лестницу, когда снизу на них налетел Андрюха.

— Слыхали новость? Инкассаторов щипанули. На полтора лимона зеленых.

— У нас?

— В том-то и штука, что у нас. А главное — всего один огнестрел. Охрана видела только вспышку, после чего все выпали в осадок. Когда очухались, денежки уже тю-тю. — Андрюха шагнул ближе, лихорадочно зашептал: — И еще кое-что!

— Ну?

— Мужики говорят, там по всему броневику черные пятна натыканы. Как у нас, смекаете?

— Ты не путаешь?

— Чего тут путать! Вполне реальные пятна. И снова никаких синяков. Разве что у одного из охранял шишка на затылке. — Андрюха спохватился. — Ну все, мужики, бегу докладывать. Информация-то срочная…

Взглядом проводив убегающего коллегу, Шматов переглянулся с Мироновым.

— Интересное кино, а, Сергунь? Значит, прав я насчет нашего экстрасенса? Никак нам теперь без него. Ты с ним связывался?

— С Вадиком-то? Само собой. У него, правда, ни минуты свободной, но о встрече договорились. Заодно рассказал в общих чертах что да как.

— А он что?

— Честно говоря, энтузиазма особого не проявил, но обещал помочь.

— Ничего, — капитан сурово пожевал губами, — сводим его в подвальчик, продемонстрируем пятна, фотографии с покойными, авось прорежется энтузиазм.

— Заодно покажем ему ту фиговину.

— И фиговину покажем. Обязательно… — Шматов сумрачно кивнул вслед убежавшему Андрею. — Только этого попрыгунчика предупреди, чтобы не болтал попусту. А то мальчонка молодой — проговорится — и пропишут нам ижицу за игры с аномальщиной.

— Напомню, — Миронов кротко кивнул. — Андрюха — парень сметливый, не проболтается.

Глава 8

Коротко тенькнул селектор, и медоточивый голосок Аллочки доложил:

— Вадим Андреевич, только что подошел Мохов.

— Вот как? Разве он записан на сегодня?

— Нет, но мы ведь всех уже отпустили. А он настоятельно просит принять.

— Ах, настоятельно? Уже хорошо.

— Так что сказать? Пригласить?

Не выходя из сети, щелчком клавиши Вадим «прикрыл» экран абстрактной заставкой, лениво откинулся в кресле.

— Запускай!

Сам над собой и усмехнулся, — скомандовал, словно дрессировщик львов.

Впрочем, Мохов Павел Федорович львом не был. Потому что был человеком и оттого бед натворить мог неизмеримо более масштабных, благо и статус богатого заводовладельца этому вполне потворствовал. Деньги — великая вещь, в равной степени способные творить и зло, и добро — в зависимости от того, в чьи руки они попадают. Но чаще получается так, что руки их притягивают не самые чистые, а посему и благородных поступков от владельцев огромных состояний ждать обычно не приходится.

Величавый посетитель даже не вошел, а влился в кабинет — огромным колеблющимся спрутом, желеобразный кокон которого клубился змеевидными щупальцами, толкался в стены и потолок, дымчатым валиком прокатывался по сияющему паркету. Новоявленный пациент явно принадлежал к клану «хищников» и окружающее пространство не изучал, а скорее — захватывал. Жаль не видел он себя со стороны, как видел это сейчас Дымов. Так или иначе, но гостенек был еще тем зверем, и, наблюдая, как вибирирующие дымчатые протуберанцы ощупывают кабинет, тянутся к столу, Вадим привычно выставил «экран». К подобному гость оказался явно не готов. Как бы то ни было, на него подобная мера подействовала, как отрезвляющий душ. Подобно электрическому разряду «экран» хлестнул по «щупальцам», и, испытав внезапный удар извне, энергетические сгустки торопливо втянулись в дымчатое метатело, а рыхлое облако пациента моментально сгустилось в нечто упругое, мускулистое, готовое к немедленной обороне. Все равно как трепанг, подхваченный пятерней аквалангиста.

С господином Моховым, обладателем столь чудной ауры, Дымов уже трижды беседовал по телефону, однако воочию наблюдал впервые. Подобные хищники не являлись для него диковинкой, а потому лишний раз Вадим с грустью убедился в правоте своего первоначального диагноза. Мужчинка был не только крутым бизнесменом, но и суровым семьянином. Темное трепетное облако, зависшее в трех шагах от стола, не оставляло в том никаких сомнений. Увы, понятие домостроя не изжило себя в России по сию пору. Да что Россия! — те же просвещенные европейцы вкупе с демократичными американцами маялись тем же недугом. Вне семьи общество говорило конструктивно и улыбчиво, вещало о вечных истинах и пеклось о счастливом детстве, однако в родных пенатах немедленно сбрасывало личину добродушия, снова превращаясь в деспотов и дикарей. Во всяком случае, по мнению Дымова, именно родителей-тиранов следовало в первую очередь винить в том, что одергиваемые на каждом шагу дочери только и ждали случая, чтобы вырваться на свободу и выскочить за муж за первого встречного (зачастую — такого же тирана, ибо мощнейшие детские стереотипы одолеть непросто), а лишенные самостоятельности сыновья легко и просто привыкали к табаку, алкоголю или того хуже — к наркотикам.

В данном случае имело место последнее обстоятельство. Первого моховского сыночка привезли в оздоровительный центр на прошлой неделе, а день назад заводовладелец лично позвонил Вадиму, пообещав двойной гонорар за лечение второго своего отпрыска. Он не просил и не советовался, он попросту ставил в известность и назначал цену. При этом говорил барственным тенорком и возражений от абонента явно не ждал. Именно поэтому Дымов поступил просто и незадумчиво: вежливо и твердо отказал, после чего положил трубку.

Увы, это тоже превратилось в составную часть его работы. Отказывать приходилось часто — и не потому что он чурался работы, — сугубо ради профилактики. Он врачевал людей изнутри, стало быть, вынужден был общаться с душами. Поэтому одних пациентов следовало ласково уговаривать, других попросту терпеть, а третьих ставить на место с первых фраз и первой встречи. В данном случае отказ был всего лишь средством воспитания, этакой жесткой оплеухой, приводящей в чувство. К слову сказать, для многих зарвавшихся князьков означенная мера представлялась столь же своевременной, сколь и полезной.

— Прошу вас, присаживайтесь. — Вадим мысленно расслабился, возвращая зрение в привычный диапозон. Дымчатое облако послушно преобразовалось в довольно плотного мужчину — в превосходном костюме, с едва заметным брюшком и легкой залысиной. Кроме того гостя отличали цепляющий недобрый взгляд, коротенькая ухоженная бородка и украшенные золотыми печатками пальцы. Последние, очутившись на столе, тотчас по-хозяйски принялись барабанить нечто неслышимое.