Подменыши - Игорь Малышев

— Ладно уж, играйте! Не буду стучать!

Остаток дня был отдан принесенным плодам, разговорам и музыке. Эльфу было рассказано про жизнь на озере. Только о живых пнях и водяных не было упомянуто ни словом. Он меланхолично выслушал и, кажется, почувствовал, что что-то осталось за кадром, потому что иногда немного странно и недоверчиво переводил взгляд с одного рассказчика на другого, когда они, запинались, перескакивали с пятое на десятое и комкали рассказ. Впрочем, даже если он и заподозрил что-то, то расспрашивать не стал.

В одной из тумбочек были найдены свечи, которые немедленно вставили в подставки, прикрученные к передней стенке пианино. Белка поставила на крышку инструмента бутылку и импровизировала на инструменте, время от времени прикладываясь к «Кагору». Эльф с Сатиром сидели рядом на диване и рассеянно прислушивались к ее игре, передавая друг другу вино.

— В сентябре, когда понимаешь, что лето кончилось, можно выжить только за счет старых друзей и арбузов, — сказал Эльф.

Серафима согласно покачала головой и быстро пробежалась по клавишам, сыграв что-то напоминающее восходящую гамму в очень вольном исполнении. Звуки затрепетали вверху, как пойманные стеклом бабочки, создавшееся напряжение покачнуло пламя свечей, и вдруг мелодия разрешилась темой из «Bohemian ballet» Deep Forest, отчего легионы сладких мурашек пробежали по головам Сатира и Эльфа. Белка, сжав губы, играла, забыв обо всем на свете, и словно змея перед дудкой факира, извивалась всем телом в такт музыке. Пианино, доведя ее до состояния полного счастья, сейчас связывало руки, мешая танцевать. С одной стороны, все движения Серафимы были совершенно свободны, с другой — создавалось ощущение неких рамок, за которые она не может выйти, не лишившись восторга от исполнения музыки.

Дым от папирос плавал под потолком, сгущаясь в причудливые формы и образы. Парни неспешно блаженствовали, глядя вверх и затягиваясь привезенной с озера травой. За окном стало совсем темно, свет они не включили, и во всей квартире освещенным был лишь небольшой пятачок возле пианино. Огоньки папирос плавали в темноте, словно их хозяева пытались написать что-то на черном бархате тьмы. Когда они затягивались, их лица освещались красным, отчего они делались похожими на кузнецов возле раскаленного горна.

— Хорошо-то как! Помереть, что ли… — мечтательно сказал Эльф.

Сатир слабо улыбнулся и выпустил вверх густой поток белесого, словно седого, дыма.

— Нет, смерть отложим… — продолжил мысль Эльф.

С этими словами он подошел к столу, взял неразрезанный арбуз, прислонился лбом к его прохладному гладкому боку, задержался так, словно задумался, сделал движение, как будто собирался поцеловать и вдруг с силой, неожиданной для его хрупкого телосложения, бросил в открытую форточку. Тот, едва не задев оконного переплета, вылетел в густую промозглую сентябрьскую ночь, похожий на рыбу, нырнувшую в темные океанские бездны.

В комнате все замерли, зачарованные поступком. Бесспорно, было все это очень странным и, может быть, нелепым, но также несомненно, что была здесь и некая непонятная красота. В бесшумном полете сквозь форточку, в торжественной астеничной фигуре Эльфа, замершей, словно бросок обессилел его, в плавном погружении черного шара во тьму.

Тишина висела долго. Никто не шевелился. Потом виновник повернулся к остальным:

— Это жертва. Я попрощался с летом…

И никто ничего не сказал ему.

Утро застало их спящими в одной кровати. Первым проснулся Сатир, осторожно вытащил руку из-под спящей рядом Белки, со сладким зевком потянулся и громко спросил:

— Кто из вас, спящие животные, умеет собак воровать?

Эльф с Серафимой заворочались во сне. Сатир повторил вопрос.

Белка открыла один глаз, увидела перед собой младенчески невинное лицо Эльфа.

— Что это? — пробормотал тот, еле ворочая непроснувшимся языком.

— Это наш Сатир с катушек съехал, как и следовало ожидать.

— Н-да, есть люди глубокого ума и есть люди поверхностного безумия, — пробормотал Эльф и приготовился спать дальше но беспокойный Сатир, продолжал мучить их своим нелепым вопросом.

— Докурился, до зеленых чертей, — сказала Серафима, закрываясь с головой пледом.

— Я снова повторяю. Кто умеет воровать собак?

— Да что ж это такое! Бестолковый, будто мухоморов обожрался… Боже мой, сколько времени-то хоть?

— Пятнадцать минут.

— А что, маленькой стрелки на твоих часах нет?

— Терпеть не могу мелочность.

Пришлось просыпаться. В молчании позавтракали хлебом, оставшимися арбузами и чаем. Сатир не отвечал ни на какие вопросы, говорил, что всему свое время. Пришлось поворчать и согласиться.

Потом он усадил всех на диван и в десятый, наверное, раз спросил:

— Доводилось ли кому-нибудь из вас, собратья мои по безденежью, воровать собак?

— Знаешь, Эльф, мне кажется у него образовалось что-то вроде мании воровать животных. Лошадь уже была, теперь вот собаки… — грустно глядя сказала Белка.

— Ты ими что, питаться предлагаешь? — спросил Эльф.

— Питаться? Нет. Хотя идея неплоха. Прибережем ее на случай полного краха.

— Тогда зачем?

— Ради выкупа.

— Занятно, — задумчиво произнесла Серафима. — Вот только как-то нехорошо все это.

Завязалась дискуссия о нравственных аспектах воровства собак. Белка признавала, что это наверняка очень интересно, но вместе с тем заявила, что если бы кто-нибудь в ее детстве попытался украсть ее кошку, собаку или даже хомяка, то она бы пришла в негодование и для воров наступил день гнева.

— Что ж, — отвечал ей Сатир, — на то и голова, чтобы избежать встречи с раздраженными хозяевами.

— Детей жалко… — сказал Эльф, выслушав обоих.

— Каких детей?

— Тех, у которых будем собак воровать.

— Мы ж вернем потом, мы не насовсем. Хотя, вообще-то, и вправду детей обижать нельзя. Белка у нас вон даже арбузы им раздает. Добрая.

— Просто мне тяжело было его держать, — вставила та.

При этом Сатир не упомянул, что деньги, которые они смогут при этом заработать, нужны еще и для взрыва памятника Николаю II. Он не хотел втягивать Эльфа в это дело: не дай Бог всё провалится и они попадутся. Белка, видимо, понимала это, поскольку никогда не упоминала при нем о существовании организации.

— Ты сам-то хоть когда-нибудь раньше занимался этим? — поинтересовалась Серафима.

— Собаками? Бывало… Жить-то надо.

— И то ладно.

В итоге был составлен следующий план. Надо найти богатого клиента с собакой. Желательно не очень молодой собакой, чтобы хозяин наверняка был к ней привязан, но и не очень старой, так как от престарелых люди и сами не прочь избавиться. Потом определились с породой. Бультерьеров, овчарок, мастиффов, сенбернаров, а также сеттеров, пойнтеров и борзых решили отмести сразу, потому что собственная безопасность превыше всего. Решили, что для похищения вполне подойдет разная собачья мелочь — пудели, болонки, кокер-спаниели и прочие пекинесы. Желательно тоже не очень агрессивные. В качестве мест наблюдения за будущими жертвами были выбраны три парка недалеко от центра, где по утрам и вечерам прогуливалось множество собачников. Вечером разошлись каждый на свой объект.

Около полуночи собрались вместе и стали делиться наблюдениями.

— Давай, Серафима, начинай, — пригласил Сатир.

— У меня пекинес и две болонки. Пекинес — забавный, болонки — дуры.

— Ценное наблюдение. А кто их выгуливал?

— Бабулька, матрос и девочка. Матрос — пекинеса, остальные с болонками.

— Матрос с пекинесом — это стильно. Подошло бы для какого-нибудь фильма…

— …или книжки…

— …но в целом, совершенно не интересно, — закончил он и пояснил: — Матросы много не зарабатывают, впрочем, как и старички. А у детей воровать грешно. Эльф, что у тебя?

— Да ничего, совсем ничего. Мне что-то тоскливо было, я и вокруг-то не смотрел. Забыл, зачем пришел туда. Пиво пил, думал… Вы уж простите, самому неудобно. Не знаю, как получилось. Сидел весь день на лавке, вымок, вокруг листья падают, дождик моросит, галки какие-то мокрые шныряют, собаки, тоже мокрые…

— Ну вот видишь, собаки. Какие?

— Мокрые…

— Ну, продолжай. Как выглядели?

— Да не запоминал я. Одну только помню, маленькая, длинная, уши висят. Около моей лавки лапку задирала. Смешная…

— Такса? — Серафима вопросительно посмотрела на Сатира.

— Похоже. Все? Или еще что помнишь? Кто ее выгуливал?

— Нет, не помню, — Эльф наморщил лоб, пытаясь вытянуть что-нибудь из памяти. — Нет. Простите.

Сатир покачал головой, обдумывая услышанное. Потом сокрушенно произнес:

— А у меня всё доги какие-то! Здоровые, как «Мерседесы». Тупые, твари… Полная бесперспективность. У вас хоть что-то. Хорошо. Завтра меняемся парками, чтобы не мелькать лишний раз, и продолжаем наблюдать. Серафима, ты идешь в парк Эльфа. Обрати внимание на хозяина таксы. И вообще, старайтесь больше внимания уделять хозяевам. Все-таки это у них деньги, а не у собак.