Избранное - Ба Цзинь

— Мама! — окликнул он ее и умолк, из глаз покатились слезы.

— Что случилось, сынок? — склонилась над ним мать.

— Какая ты хорошая… добрая…

— Спи, спи. Скажешь мне об этом, когда поправишься.

— Ничего страшного, мама. Я отпросился на полдня, всего на полдня. Завтра я должен быть на банкете в честь дня рождения управляющего Чжоу. Вместе с остальными сослуживцами.

— Ты отпросился всего на полдня? — забеспокоилась мать. — Это ведь мало. О вычетах не думай.

— Я должен завтра пойти, иначе меня станут презирать, подумают, что я жадный и не хочу вносить деньги.

— Жадный не жадный, что им за дело! Подумаешь, какая персона. Управляющий!

Выговорившись, мать спросила:

— Ты видел Шушэн?

— Только что, — сказал он, не подумав.

— И она не проводила тебя, не отпросилась, чтобы присмотреть за тобой? Таким куклам, как она, нечего бояться вычетов. — Сердце матери наполнилось гневом и ревностью. Она не думала о том, как сильно ранят ее слова сына.

Сын долго смотрел на мать, потом грустно улыбнулся и сказал будто самому себе:

— Она ангел. Я ее не стою.

Мать услышала только последнюю фразу, и ее снова захлестнул гнев.

— Ты не стоишь ее? Это она не стоит тебя. Работает в банке, а рядится, как кокотка… Кто знает, чем она там занимается.

Он ничего не ответил, только вздохнул.

10

Он пролежал в полузабытьи до семи часов. А когда проснулся, ощутил сильную слабость, рубашка намокла от пота, прилипла к спине. Сменить ее не было сил. Сильная боль во всем теле не давала пошевелиться. Он даже вскрикнул, когда попытался было подняться.

Подошла мать и спросила:

— Проснулся? Плохо тебе?

В тот вечер не давали электричества, и в желтоватом свете лампы лицо матери казалось еще более болезненным и старым, а сама она одинокой и дряхлой.

— Нет, — ответил он, открыв глаза и шаря взглядом по комнате. — Она не пришла?

— Ты о Шушэн? — презрительно бросила мать. — Уехала утром и еще не вернулась.

— Непременно вернется, — помолчав, сказал он со вздохом.

— Да, да, не мешало бы ей всегда приходить пораньше, — сердито проговорила мать. Но, видя, что сын молчит, заговорила по-другому: — Тебе надо поесть.

— Не хочется, я не голоден.

— Поешь каши, я сварила, туда можно добавить консервированные яйца.

— Хорошо, съем немножко. — Он улыбнулся.

Мать, довольная, пошла на кухню, набрала каши из глиняной миски, стоявшей на маленькой печке, положила в чашку. «Никого нет лучше матери», — тихо сказал он самому себе. На душе было по-прежнему пусто. Он попробовал подняться с постели, когда мать принесла еду.

— Не вставай, я подержу тарелку. — Она подождала, пока он сел, дала ему чашку и палочки для еды, а сама встала в сторонке. Чтобы не огорчать мать, он принялся есть, а когда кончил, мать дала полотенце, чтобы он вытер лицо и руки. — Поспи еще, не вставай сегодня.

Он послушался, лег, не раздеваясь: хотел дождаться Шушэн.

Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали. Мать открыла и увидела мужчину.

— Господин Ван дома? Ему записка от барышни Цзэн.

У него упало сердце.

— А сама она где? — спросила мать.

Но человек ничего не ответил и скрылся за дверью. Мать с конвертом в руке стояла посреди комнаты, не зная, что делать. Вэньсюань окликнул ее. Мать подошла и каким-то странным, не своим голосом проговорила:

— Она прислала записку, не знаю, что с ней стряслось. — Записку мать не передала ему, бормотала лишь: — Барышня Цзэн? Сыну тринадцать лет, и не стыдно называть себя барышней?!

— Дай прочесть.

Дрожащими руками он развернул записку.

Сюань, подруга пригласила меня на танцы в «Шэнли дася». Думаю, успею вернуться. Очень прошу не ждать меня и не запирать дверь. Ничего не говори матери, а то замучает упреками.

Шушэн.

Он долго молчал, мял записку в руке, затем уставился в потолок, размышляя о чем-то.

— Что она пишет? — не вытерпела мать.

— Она пошла к подруге ужинать, там у нее какое-то дело, вернется попозже, — ответил он спокойно.

— Какое еще дело? В театр, что ли, пошла или в карты играть, а может, на танцы? Думаешь, у нее действительно дело? Когда жила с твоим отцом, я не вела себя так. Скоро сын станет взрослым, а она носится по ночам. Еще институт окончила, образованная.

— Не будет она в карты играть, — старался он оправдать жену, не думая, что вызовет материнский гнев.

— Не будет? Разве она не играет? Ты болен, а она не спешит домой. Ни малейшего понятия не имеет о том, как должна вести себя жена.

— Она не знает, что я болен. Знала бы, так пришла бы пораньше. Да ведь я в общем-то не болен. — Он говорил, а перед глазами стояло улыбающееся лицо Шушэн.

— Слишком ты мягкий. Она вон как к тебе относится, а ты ее защищаешь. Сам во всем виноват. Будь я на твоем месте, проучила бы ее как следует.

— Что хорошего, когда муж и жена ссорятся из-за пустяков. Ведь ссоры до добра не доводят.

— Чего бояться, не ты же в этом виноват. Она ведет себя неприлично, не выполняет своего долга, водит знакомства с мужчинами.

Он не сдержал тяжелого вздоха, и мать испуганно замолчала.

— Ну что ты? — Она склонилась над ним.

Он покачал головой, долго молчал.

— Мама, она ведь совсем неплохая, — проговорил он наконец.

Ответ был таким неожиданным, что мать сначала не поняла, а потом закричала сердито:

— Неплохая? Выходит, я плохая!

— Пойми, мама, — волновался он, — я совсем ее не оправдываю.

— Я и не говорю, что оправдываешь. — Мать слегка улыбнулась. — Я только вижу, что она околдовала тебя.

— Не в том дело, — серьезно проговорил он, — вы обе хорошие, это я плохой, никуда не годный и заставляю вас мучиться. Я и представить себе не мог, что мы будем когда-нибудь жить так, как сейчас, что тебе доведется самой готовить, стирать… — Он умолк. Ком подступил к горлу, из глаз полились слезы.

— Не надо об этом, отдохни лучше, ты ни в чем не виноват. Если б не война, разве бы дошли мы до такой бедности, — ласково говорила мать. Она боялась смотреть на сына. Он так исхудал, щеки ввалились, а ведь, когда они приехали сюда, щеки у него были полные, румяные, она хорошо помнит. — Говорят, в будущем году войне конец, это хорошо, иначе все… — Она сказала это, чтобы его успокоить, но он не дал ей закончить.

— Мама, ты говоришь: войне конец, но по всему видно, что враг скоро придет и сюда. Кто знает, может быть, нам придется спасаться бегством… — Он все больше волновался.

— Кто тебе сказал об этом? — Мать не испугалась, просто удивилась. — Положение не так уж серьезно. Говорят, японцы захватили Хунань и Гуанси только затем, чтобы поживиться. Они не смогут долго держаться и вынуждены будут отступить.

— Это хорошо, — устало проговорил он, немного успокоившись. Своего мнения на этот счет у него не было, и он обрадовался сказанному матерью. — Я не совсем ясно представляю себе обстановку. На службе говорят, что складывается она неблагоприятно и наша контора, возможно, переберется в Ланьчжоу.

— В Ланьчжоу? Так далеко? Это все равно что на каторгу. Кто согласится туда ехать? Только богачи, они трусливы, как мыши. Японцы за эти два года и бомбить-то не научились как следует, где уж им добраться до наших мест?! — Мать говорила раздраженно, словно желая выместить хоть на чем-то свое недовольство невесткой. Из жалости к сыну она не сказала ему и половины того, что хотела.

— Я тоже так думаю, впрочем, трудно что-либо предугадать, — ответил он. — Мама, — взволнованно проговорил он, — пойди отдохни, ты так устала.

Мать — единственная его опора.

— Нет, сынок, я не устала, — ласково ответила мать уже совсем другим тоном и присела на край кровати. — Тебе лучше?

— Гораздо лучше. — Он чувствовал страшную усталость, но спать не хотелось. Выглядел он совершенно больным.

— Ты так настрадался за эти годы, неизвестно, что придется еще пережить. Я беспокоюсь за Шушэн. — Мать низко опустила голову и имя невестки произнесла совсем тихо.

Но он услышал. Он долго молчал, потом вздохнул. Мать посидела еще немного и, увидев, что Вэньсюань закрыл глаза, тихонько вышла из комнаты. Но тут же вернулась, прикрыла дверь, но не задвинула задвижку, и поставила у двери стул, погасила свет и прошла в свою комнату.

Он не спал, закрыл глаза только затем, чтобы успокоить мать. Мысль его усиленно работала. И о чем бы он ни думал, перед глазами стояло лицо Шушэн: то смеющееся, то плачущее, то сердитое, то грустное. Он измучился, был весь в поту, голова раскалывалась от боли. Он напряженно прислушивался, боясь пропустить ее шаги. Из соседней комнаты падала еле заметная полоска света. Вдруг взгляд его остановился на стуле у двери. «Почему Шушэн не возвращается?» — думал он. Закашляла мать. Как она страдает! Наверное, уже поздно? Да, пробило одиннадцать. Шушэн скоро придет. Что-то зашуршало — это крысы. Одна из них подбежала к его кровати. Что ей здесь надо? Ах да, его туфли. Если она еще раз их прогрызет, ему не в чем будет выйти на улицу. Каждый вечер, прежде чем лечь в постель, он убирал туфли в старенький чемодан, который стоял под кроватью, но сегодня забыл это сделать. И теперь не мог спокойно лежать. Он быстренько поднялся и спрятал туфли в чемодан. Крысу как ветром сдуло.