Внутренняя война - Валери Тонг Куонг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Готовка подождет. Их губы сливаются в поцелуе, едва пройден порог; они соскальзывают на ковер, даже не пытаясь добраться до кровати или дивана. Они срывают друг с друга одежду и отбрасывают ее прочь, словно избавляясь от саднящего прошлого, хотя бы на час или два. Но тела так согласны друг с другом, гармония так совершенна, что им уже кажется, будто эта история продлится дольше чем один вечер. Они еще обнажены, сплетены вместе, легки и обессилены, когда Эми шепчет:
— Мне надо сказать тебе про сына, мне нужно рассказать об Алексисе.
Хороший человек
[…] Я была с одним человеком, его зовут Пакс Монье. Он артист, мы вместе готовим для Demeson программу театральной терапии, ты же получил мое сообщение, — нет? Я не думала, что так задержусь, но, в общем, я же взрослый человек, правда? Я буду дома через 10 минут. […] Да, ты правильно понял. И я прекрасно провела вечер, спасибо. […] Не сердись, Алексис, я устала, в холодильнике полно еды, разве тебе чего-то не хватало? […] Дай мне закончить фразу, пожалуйста! Представь себе, этот Пакс Монье снимался в одном фильме с Макконахи. […] Да, с Мэтью Макконахи! Он хорошо его знает, они очень ценят друг друга. Я рассказала ему про тебя. […] Без подробностей, конечно! Ты же знаешь, я никогда не выдам каких-то секретов, никакой личной информации, разве я когда-то так поступала? Хоть раз? Я даже твоему отцу не все рассказываю. […] Поверь мне, он очень тронут, видимо, ему тоже довелось пережить какие-то испытания, я почувствовала это, он не такой, как все, он не стал задавать ужасных вопросов, не пытался разузнать ни малейшей детали, ничего! Он только спросил, как ты теперь себя чувствуешь. Поверь мне, он хороший человек.
Вершина Олимпа
После того как Эми ушла, Пакс еле доползает до кровати. Ноги не держат, дыхание прерывается, от него словно осталась одна оболочка из кожи, обвисшая и бескровная, не заполненная ничем — ни жиром, ни костями, ни мускулами, ни кровью. Мысли путаются, он медленно и беспорядочно водит ногтями по простыне, ему хочется биться головой о стену, как он сто раз бился — вернее, изображал — перед камерой, но у него нет ни духа, ни сил: вся энергия ушла на то, чтобы сдержать панику и как-то логически вывернуться в присутствии молодой женщины, и он сумел это сделать за счет многолетней актерской практики. Сделал вид, что не оторопел, а испугался, переживает за нее, — а может, наоборот. Пакс не скрывал потрясения, он действительно испытал шок. А краски для его выражения почерпнул в жутком прошлогоднем воспоминании. Его тогда вызвали в комиссариат полиции, и вот тогда-то открылся масштаб катастрофы. Накануне по приглашению Гаспара он был на вечеринке, устроенной продюсерской компанией вскоре после его встречи со Свебергом, и вернулся домой около полуночи. Под дверь была засунута обыкновенная записка с просьбой при первой возможности прийти в полицию — для «дачи свидетельских показаний по факту происшествия в доме, где он проживает». Он тут же связал это с грохотом, который слышал накануне. В голове стали возникать всевозможные сценарии произошедшего, громоздиться шаткие конструкции. Кто такой А. Винклер? Если полиция открыла расследование, значит, дело серьезное. Может, кто-то погиб, получил раны? Может, это бандитские разборки? Или ссора любовников, сексуальные притязания, перешедшие в драку? Может, его подозревают — но в чем? Кто еще присутствовал в тот момент в доме? Он видел со спины уходящего мужчину: может быть, служащий одной из контор с верхних этажей почему-то вышел работать в субботу? Или разносчик рекламы, вечно они пролезают? Или он заходил к А. Винклеру? И напал на него? Если он признается в полиции, что слышал подозрительные звуки и не вмешался, вдруг его обвинят в неоказании помощи человеку в ситуации, опасной для жизни? Ведь еще чуть-чуть, и он получит роль, которая перевернет всю его карьеру, Гаспар намекнул, что дело практически в шляпе. А он по собственной вине попадет в уголовную хронику, испортит себе репутацию, упустит шанс? Шли часы, а он все вел безмолвный диалог с самим собой, от стыда переиначивая историю. Он перебирал обстоятельства, потихоньку редактировал их, чтобы оправдать свое бездействие. Шум был не такой уж и громкий, любой человек подумал бы про переезд, перестановку или сборку мебели, мол, человек забивал гвоздь и нечаянно махнул по пальцу (отсюда крик). А он к тому же торопился, был полностью поглощен грядущей встречей со Свебергом. Нет, правда, как он мог понять, что выше этажом происходит что-то серьезное или трагическое. И разве можно вламываться к соседу только оттого, что тот пошумел средь бела дня?
На рассвете после бессонной ночи он решил изложить свою, чуть подправленную версию событий. Опрашивали его в понедельник недолго. Офицеру полиции Пакс заявил, что заходил домой около 16 часов, чтобы взять пиджак, и ничего необычного не заметил. Сдвинул всего-то на полчаса хронологию своих перемещений, и все неудобные вопросы отпали. Провожая Пакса, полицейский вздохнул: «Девятнадцатилетнего мальчика буквально избили до смерти и бросили умирать… Мир просто сошел с ума, дорогой господин Монье!»
А информация тем временем попала в прессу. А. Винклер обрел имя — Алексис — и внешность — лицо чудесного юноши с густыми темными волосами, зелеными глазами и правильными чертами, талантливого ученика подготовительных курсов в вуз, у