Юки-онна, или Записки о ёкаях - Лафкадио Хирн

как вы это видели вчера ночью. Досточтимый господин, умоляю, совершите обряд сэгаки, помолитесь за меня, чтобы это тягостное существование поскорей закончилось!

Едва произнеся эти слова, отшельник исчез, и хижина тоже пропала. Мусо Кокуси в полном одиночестве стоял на коленях в высокой траве, подле старой, поросшей мхом гробницы, так называемой горин-иси[42]. Вероятно, это была могила монаха.

Мудзина

На улице Акасака в Токио есть косогор под названием Кии-но-куни-дзака, что означает «косогор провинции Кии». Не знаю, откуда взялось это название. С одной стороны вдоль этого косогора тянется древний ров, глубокий и широкий, весь заросший по краям; он доходит до императорских садов. С другой стороны высится дворцовая стена. До появления уличных фонарей и рикш жизнь в этом квартале после темноты замирала. Запоздалые путники предпочитали заложить большой крюк, лишь бы не идти в одиночку по Кии-но-куни-дзака после захода солнца.

Все потому, что там водились мудзины.

Последним, кто видел мудзину, был старый лавочник из квартала Кёбаси (он умер лет тридцать тому назад). Вон что он рассказывал.

Как-то в поздний час, идя по Кии-но-куни-дзака, он заметил девушку, которая сидела у рва одна-одинешенька и горько плакала. Он подумал, что она хочет утопиться, и остановился, надеясь ее утешить. Она была изящна, стройна, красиво одета и причесана, как девица из хорошей семьи.

– О-дзёси[43], – воскликнул лавочник, приблизившись, – о-дзёси, не плачьте! Откройте мне, в чем ваша беда, и я постараюсь вам помочь.

Он говорил искренне, потому что был очень добросердечен.

Но девушка продолжала плакать, прикрывая лицо длинным рукавом.

– О-дзёси, – продолжал мужчина как можно ласковее, – прошу вас, послушайте меня. Молодой госпоже нечего делать здесь ночью. Не плачьте же, умоляю вас! Скажите, чем я могу вам помочь!

Она медленно поднялась, продолжив стенать и всхлипывать, стоя к нему спиной. Лавочник – ласково коснулся плеча незнакомки и повторил:

– О-дзёси, о-дзёси! Послушайте меня! О-дзёси! О-дзёси!

Тогда о-дзёси обернулась и провела ладонью по своему лицу. Мужчина увидел, что у нее ни глаз, ни носа, ни рта. Он с воплем бросился бежать[44].

На улице было темно и безлюдно. Он мчался, не смея оглянуться, и наконец увидел вдалеке фонарь, похожий на огонек светлячка. Лавочник пустился к нему и обнаружил, что это всего лишь бродячий продавец собы[45], который устроился со своим лотком на обочине. После пережитого ужаса он был рад любой живой душе и бросился к ногам продавца лапши, вне себя от страха.

– Корэ, корэ![46] – пробурчал тот. – Ну что с тобой стряслось? Кто тебя обидел?

– Никто… никто меня не обидел, – ответил бедняга, продолжая стонать и охать.

– Так, значит, напугал? – без особого сочувствия спросил продавец лапши. – Грабители, что ли?

– Нет, не грабители, – с трудом выговорил перепуганный лавочник. – Я видел… видел у рва женщину… и она показала мне свое лицо… я даже сказать тебе не могу, каким оно было!

– Вот таким, что ли? – спросил продавец лапши, провел ладонью по лицу, и оно стало гладким, как яйцо.

Фонарь погас.

Рокурокуби

Почти пять столетий назад жил самурай по имени Исогай Хэйдадзаэмон Такэцура. Он служил господину Кикудзи из Кюсю. Исогай происходил из рода воинов и обладал необыкновенной силой. Еще мальчиком он превзошел своих учителей в искусстве мечевого боя, в стрельбе из лука и умении обращаться с копьем. С юности он проявлял отвагу и смекалку и во время вой-ны Эйкё[47] так отличился, что был удостоен высоких наград. Но когда дом Кикудзи пал, Исогай остался без господина. Он мог бы запросто найти службу у другого даймё, но, поскольку лично для себя он никогда славы не искал и его сердце хранило верность прежнему господину, Исогай предпочел отказаться от мира. Он остриг волосы и стал бродячим монахом, приняв буддийское имя Кайрё.

Но под монашеским коромо[48] билось горячее сердце самурая. Кайрё по-прежнему презирал опасность; в любую погоду он отправлялся проповедовать святое учение в такие места, куда не посмел бы сунуться никто другой. Ибо то было время жестокости и беззакония, и на дорогах одинокому путнику, даже монаху, грозила гибель.

Во время своего первого долгого путешествия Кайрё довелось посетить провинцию Каи[49]. Однажды, когда он шел по горам, ночь застала его в безлюдной местности, далеко от жилья. Он смирился с тем, что придется провести ночь под открытым небом, выбрал на обочине поросшее травой местечко и улегся. Отсутствие уюта ему даже нравилось – Кайрё мог спать и на голом камне, если другой постели не предвиделось, а корень сосны считал превосходной подушкой. Тело у него было словно из стали; ни роса, ни дождь, ни снег не пугали бывшего самурая.

Едва он успел лечь, на дороге появился человек, несущий топор и огромную вязанку дров. Дровосек остановился, увидав Кайрё, понаблюдал за ним некоторое время, а потом с удивлением произнес:

– Что вы за человек, добрый господин, если хотите в одиночку заночевать в таком месте? Здесь обитают злые духи. Разве вы не боитесь Волосатых Тварей?

– Друг мой, – бодро ответил Кайрё, – я всего лишь странствующий монах, гость облаков и воды, унсуй-но-рёкаку, как говорят в народе. Я ничуть не боюсь Волосатых Тварей, если вы имеете в виду лис-оборотней, барсуков-оборотней и прочих существ того же рода. Что касается уединенных мест, мне они по нраву, поскольку удобны для размышлений. Я привык спать под открытым небом и не дрожать за свою жизнь.

– Вы, видно, и впрямь храбрец, господин монах, – сказал крестьянин. – Но у этого места дурная слава, ох дурная! Даже сильнейшему из людей не след без нужды рисковать, вот я и предупреждаю вас, господин, что ночевать здесь очень опасно. Хотя мой дом – всего лишь убогая хижина, молю, пойдемте со мной. Мне нечем вас угостить, но, по крайней мере, вы без опаски проведете ночь под крышей.

Он говорил искренне, и Кайрё, которому понравился его дружелюбный тон, принял предложение дровосека. Тот повел его через лес по узкой, едва заметной тропе. То она шла по самому краю пропасти, то терялась среди скользких корней, на которые едва можно было поставить ногу, то петляла по-над острыми камнями. Наконец Кайрё оказался на расчищенной вершине холма и в свете полной луны увидел маленькую тростниковую хижину, в которой весело горел огонек. Дровосек отвел гостя в сарай позади хижины, куда при