Побег с «Оборотнем» - Фридрих Незнанский

— Повествуйте, советник, — разрешил Турецкий, делая глоток. Такое ощущение, что снежок ударил по затылку — пиво было ледяным, объятым газами и содержало достаточно спирта, чтобы наплевать на работу. — Я слушаю вас внимательно. Свершения, ошибки, провалы — все по порядку.

— Начнем с подвального помещения, — вздохнул Нагибин, зажимая горлышко большим пальцем. — Слой пыли перед решеткой, конечно, убедительный. Всякое бывает, спору нет, а вдруг Поличный порхал перед ней на крылышках, подобно ангелу?

— Или пыль намел обратно, — хохотнул Турецкий.

— Вот и я об этом же подумал. Хочется же выглядеть умнее других, понимаете? Пошушукался с местными парнями из органов, доставили они мне местного слесаря, так этот бедолага полчаса ковырялся с замком, не мог открыть. Там все проржавело — насмерть.

— Но и это тебя не убедило? — улыбнулся Турецкий.

— Да, мы не привыкли отступать, — с достоинством кивнул Нагибин. — Я добил этого парня, заодно пополнил свой запас экзотических матерных выражений. И что вы думаете? На лестнице в подвале та же самая пыль, там от сотворения мира не ступала нога человека. Но я упорно полез в подвал, познакомился с местными крысами, чуть не сломал ногу, в общем, приятно провел время.

— Переходи к высоким материям, — разрешил Турецкий.

— Да, продуктивно проработав подвал, я взялся за крышу — как вы и сказали. Господин Короленко выделил в мое пользование целый «УАЗик» — знаете, это такая странная машина, которая больше грохочет, чем едет. В Москве они тоже, говорят, водились лет сорок назад в ограниченных ареалах…

— Давай к делу, — поморщился Турецкий.

— Мы отправились в телевизионную фирму, работники которой четырнадцатого июня устанавливали на крыше оборудование. Рабочий день уже кончался, но двух работников из той троицы удалось отловить. Парни снова не раскололись. Да, их вызвали на работу в выходной, посулив двойную оплату. Выдали ключ от чердака. С восьми утра они там возились — в двух шагах, кстати, от чердачного люка. С рабочего места никуда не отлучались, мимо них даже мышь не пробегала. Зачем им неприятности с законом? Примерно в одиннадцать утра на крышу поднялась милиция — парни, не сказать, что обрадовались, но встретили ее достойно. Милиция их терзала целый день — до рукоприкладства дело не дошло, но давили всей массой…

— Сам-то что думаешь?

— Порожняк, Александр Борисович. Парни положительные — непьющие, работящие, матом не ругаются. Бухтят складно. Проблемы с правоохранительными органами им не нужны. Я походил по этой клятой крыше. Даже если Поличный заделался невидимкой, проскользнул мимо этих парней, он все равно не смог бы уйти. Пожарная лестница спускается во двор — практически в то место, где стояла машина с ищейками. Остальные люки были закрыты, козырек — крутой. Разве что расправил крылья и взлетел к солнцу…

— Гиблые версии, — бросил Турецкий, — будем считать, отработали. Я и не верил, что Поличный скрылся одним из описанных тобой способов.

— Ну вот, — всплеснул руками следователь, — а я тут, как умная Маша, работаю в поте лица над версиями, которые яйца выеденного не стоят.

— Порядок такой, — отрубил Турецкий.

— Да я понимаю, — Нагибин схватился за бутылку, — ведь не существует же тайны закрытой комнаты, правильно, Александр Борисович? Вы сами придерживаетесь этого мнения…

— И что отсюда вытекает? — насторожился Турецкий.

— Мне кажется, единственная достойная версия заключается в том, что Поличный никуда не пропадал.

— Обоснуй.

— Сами подумайте. Ну, не мог он исчезнуть так, как нам об этом говорят. Ошибаются все. Кроме семьи оборотня. Уж они-то в курсе. Воскресная история — выдумка. Поличный скрылся ночью. Обвел вокруг пальца охрану и был таков. А семейство врет. Их история невероятна, но ведь чем возмутительнее ложь, тем охотнее в нее верят, правильно? Нет никакого «герметичного пространства», просто в половине одиннадцатого супруга Поличного вынесла на площадку мусорное ведро и снова спряталась в квартире. Допустим, ей Поличный посоветовал так сделать.

Турецкий отставил бутылку, подошел к окну. Еще одна дикая версия, имеющая право на существование. В девять вечера в квартире Поличных зазвонил телефон. Кто говорит? Неважно. Допустим, слон. Абонент сообщил, что утром Поличного арестуют. Тот засмеялся, сказал, что такого быть не может, а потом задумался. Привел в действие свои информационные рычаги, получил косвенное подтверждение. Собрал вещички, смотался из дома, обманув «наружку». А Инна Осиповна сообщила в разговоре Турецкому лишь крупицу правды — про тот загадочный телефонный звонок.

— Вот вы и задумались, Александр Борисович, — обрадовался Нагибин. — Ведь, признайтесь, это допустимо? Поличный выметается из дома ночью, подговаривает жену и дочь поведать органам невероятную историю — дескать, пусть мозгуют…

— Зачем? — Турецкий резко повернулся.

Нагибин от неожиданности чуть не выронил бутылку. Заморгал.

— Зачем… что?

— Зачем подговаривать дочь и жену сообщать органам невероятную историю?

— Ну… — Нагибин замялся. — Чтобы запутать следствие…

— А заодно подставить своих родных? Ведь нет гарантии, что им поверят. Полный бред, Олег Петрович, уж прости. Ему ничто не мешало уйти без глупостей. Собрался, ушел. Сказал родным, что так нужно. Мог приврать, что его подставили, собираются фабриковать дело, нужно отсидеться в тихом месте. Мог вообще ничего не говорить.

Нагибин пристыженно помалкивал. Логика в словах собеседника была элементарная. Турецкий снова посмотрел в окно. На улице стемнело, горели фонари, проезжали машины с зажженными фарами, иллюминировала вывеска продуктовой точки через дорогу. По тротуару, облицованному плиткой, неторопливо прогуливались люди. У киоска, предлагающего прохладное пиво, стоял единственный покупатель, весело общался через окошко с продавщицей.

— У вас уже есть вменяемая версия, Александр Борисович? — уныло поинтересовался Нагибин.

— Конечно, есть, — Турецкий пожал плечами. — Не надо мудрить, Олег Петрович, и все у нас получится. Возможно, вечером Поличному сообщили о надвигающихся неприятностях, он не поверил…

— И о чем это говорит? — быстро спросил следователь. — То, что он не поверил?

Это могло говорить о многом, но в такие сумрачные дали Турецкий не спешил заглядывать.

— Не поверил, и точка. Все было так, как вещает официальная версия. Итак, супруга вытолкала его в подъезд с мусорным ведром. Он занес его над люком, собираясь опорожнить, но тут обнаружил, что мусоропровод забит. А он действительно оказался забит в тот день — по причине того, что кто-то сунул в люк негабаритный предмет, и то, что сбрасывали несколько дней с верхних этажей, благополучна тормозило и росло до второго этажа. Будь он не очень образцовым потребителем оказываемых жилищной конторой услуг, Поличный мог бы утрамбовать свой мусор в люк и бежать домой. Но он был порядочным квартиросъемщиком — почему бы нет? — решил не захламлять дом, а пробежаться с ведром до угла здания, где имеется общая на несколько дворов мусорка, и там избавиться от своей ноши.

— Минуточку, — перебил Нагибин, — это сам Поличный вам об этом рассказал?

— Отнюдь. Это реконструкция событий. На мой взгляд, вполне подходящая. Поличный с ведром спускается на полпролета ниже, и тут его что-то подвигает посмотреть в окно. А окно в подъезде выходит во двор. А окна его квартиры во двор не выходят. А вечером был странный звонок. Не буду расписывать его мысли, просто внутренний голос заставляет остановиться и выглянуть во двор. И между раскидистыми ветками двух тополей он видит машину наружного наблюдения…

— Вы уверены, что он мог ее увидеть? — встрепенулся Нагибин.

— Да, машина стояла за детской площадкой — не вижу причины, почему местная милиция решила бы извратить данный факт. На это место ткнул Короленко. Пусть ошибся, несколько метров роли не играют. Из окна подъезда это место хорошо просматривается. Поличный видит машину. Возможно, узнает людей, сидящих в салоне. И вот он уже в курсе, что машина нарисовалась не просто так, и на свободе ему остается гулять жалкие минуты. Он мечется. Взад-вперед. Замирает, пытается сообразить, что он может сделать в сложившейся ситуации. Человека обуяла паника, это понятно. Но мозги работают, и это нормально для мыслящего человека. Он бросается вверх по лестнице, и…

— И?… — зачарованно уставился на него Нагибин.

— А дальше — пробел, — развел руками Турецкий. — Давай думать. Подвал и крышу исключаем. Материальность самого Поличного в данный момент под сомнение не ставим. В свою квартиру он не пошел. В тех трех, что пустовали, не отмечался. Остаются четыре квартиры. Второй этаж — Латы-пины, третий — Поляковы и престарелая Анцигер. Четвертый — гражданка Харецкая и ее субтильный сожитель Каневич.