Хлебозоры - Сергей Алексеев

Иногда на Божье приходила тетя Маруся, приносила свежий хлеб. Глядя на мучения доктора, однажды не выдержала: можно ли так человека мытарить? Да уж лучше жить как есть, чем эдак страдать. Хоть бы надежда была… А у дяди Лени как раз уже появлялась надежда, невидимая, но душой ошутимая. Словно кто на ухо шептал: так и дальше давай, польза будет, однако ум протестовал.

— Молчи! — пригрозил он жене. — А то и тебя на орех посажу. И сам сяду.

Как только снег сошел, работы еще прибавилось: дяде Лене план на заготовку строевого леса дали. К тому же орех надо было впрок готовить, пока он корни на дне не пустил и не пророс. И все успевали — рыбачили еще, березовый сок вволю пили, болонь скоблили и ели. Чернобай сначала неразворотливый в работе был, от голода страдал, от боли в мышцах — знамо дело, городской, к тому же умственный работник — но весной уже вовсю был, с пилой поднаторел, с топором, а характер-то еще в науке сложился, трудолюбивый, упорный. Пока задания не выполнит — не уйдет. И несмотря на худую кормежку, показалось, даже в плечах раздался, спина выпрямилась.

Но вот уж трехмесячный отпуск к концу подходит, а толку не заметно и спросить боязно. Сам же доктор молчит. Так же молчком сходил в Великаны и дал телеграмму на работу, еще на месяц продлил. Видно, на работе начальство ему все разрешало, готовы были хоть год дать, лишь бы вылечился. Еще бы, можно сказать, сгубили парня своим атомом!

А про атом дядя Леня много чего узнал. Как, например, бомбы делают, как уран добывают, как обогащают его. И о ядерной войне наслушался, о том, что если она случится — никто не выживет, на земле зима наступит от пыли, возможно, планета вообще с орбиты уйдет и превратится в ледяной шар. От болезни доктора, от его рассказов у дяди Лени возникла такая ненависть к атому, что на этой почве с Чернобаем даже конфликт вышел.

— За каким же ты хреном его изобретаешь? — в порыве гнева спрашивал он. — Доизобретались, наделали бомб, вашу мать… Что, ученым другой работы нет, как бомбы изобретать? Не дай бог, начнется атомная война — вы, паразиты, виноваты будете!.. Нет, не понимаю! На вид ты — парень хороший, смирный, а внутри, гляди-ка! Нашел себе работу!.. Болезнью-то твоей бог наказал! Сама природа воспротивилась!

— Ты пойми, мы научились управлять ядерной реакцией, — доказывал Чернобай. — Уже атомные электростанции строят. Мирный атом!

— А сначала чего наделали? Мирный… Не-ет, вы человеческую натуру не учли. Человек едва топор изобрел, так не лес стал рубить, а черепа проламывать!.. Пока мы дикие, пока ум у нас не созрел, атом и трогать не надо было. Запрет наложить. А когда бы человеку одна мысль убивать жуткой стала, тогда бы и изучали свой атом.

— Технический прогресс. Кроме бомб стране дешевая энергия нужна, Алексей Петрович…

— Да кому она такая дешевая нужна?! — выходил из себя дядя Леня. — Жили без нее и еще бы прожили… Дешевая была, когда на всех речках станции стояли. А где они теперь? Все смахнули, все укрупнили, а электричество дороже. Слишком дорого обходится ваша дешевизна! Теперь вообще над головой и бомба еще висит! Вот твой прогресс! Все под прицелом живем, на мушке висим!

— Тебя не переспоришь, — доктор внешне оставался спокойным, но в глазах уже таился огонек неприязни. — У тебя своя философия, свои взгляды…

— Мои тебе взгляды — раз плюнуть. Ты вот на берег сходи, под черемуху. Там инвалиды лежат. На ихние взгляды посмотри, да расскажи, что мне рассказал. Они тебе покажут взгляд — на век запомнишь.

Через несколько дней вспыхнул еще один спор об атоме. Дядя Леня уже не просто кричал — матерился и готов был в драку броситься, но доктор почти не сопротивлялся, иногда согласно кивал головой и о чем-то думал. А скоро и вовсе потерял интерес к таким разговорам. И вставать он стал раньше, хотя по-прежнему уставал на работе. Встанет чуть свет и бродит по березовому лесу, птиц слушает, в небо смотрит или сидит, задумавшись. «Вот подумай, поразмысли, — говорил про себя дядя Леня. — Наделали делов сначала, теперь задумываться стали, страх почуяли…»

Как-то утром — в июне дело было — доктор неожиданно засобирался, начал говорить что-то невразумительное, мол, ему срочно нужно съездить в город, будто он долго над каким-то опытом думал и вот сейчас только сообразил, как делать. Дядя Леня, назвавшись лекарем, держал его в строгости.

— Отпуску у тебя еще две недели — лечись. А в городе без тебя обойдутся, никуда твой атом не денется.

И тогда, страшно смущаясь и по-мальчишески краснея, Чернобай сказал, что он — вылечился, и что сидеть ему на Божьем озере совсем невмоготу, и что в городе есть у него невеста, которой он уже пять лет мозги крутит, а не женится.

Потом они вместе долго хохотали. Так хохотали, что с сотку травы животами выкатали. Было смешно, радостно и какая-то жгучая сила бродила в мужиках. Доктор, забыв сказать спасибо, убежал в Великаны, сел в свою машину и уехал в город. Дядя Леня же еще долго сидел на берегу, возле самой воды, крутил в пальцах колючий орех, тряс головой и не мог поверить.

Спустя несколько месяцев, уже осенью, Чернобай приехал к дяде Лене со своей женой, которая находилась в положении, погостил неделю, ореха поел, жену покормил и, поклявшись, что первенца назовет Алексеем, самого же дядю Леню возьмет крестным отцом, вручил подарок — вертикалку двенадцатого калибра и отбыл восвояси. Скоро тот первенец явился на свет и был назван Алешей, о чем доктор сообщил своему куму срочной телеграммой.

С той поры и стал дядя Леня заправским лекарем. Или, как его называли в Великанах, знахарем. Дело это ему так понравилось, так он загорелся больных орехом пользовать, что переселился жить в кордонную избу на озере, оставив тетю Марусю в деревне. Тетя Маруся всячески его отговаривала, умоляла бросить знахарство, потому что какой он лекарь-то? Раз получилось, ну в другой раз отчего то помогло, так уж сразу и верить? А если орех-то и не помогает вовсе? Это какой же позор будет? Дядя Леня и слушать не хотел, какой-то одержимый стал, глаза светились, когда слышал о всяких хворях. Потом тетя Маруся заявила, что бросит его, ненормального, и уедет, чтоб от позора скрыться, но и этим не проняла. Впрочем, позору на людях ей уже хватало, даже если бы дяди Ленино знахарство постигла неудача. Дело в том, что однажды на лечение приехала женщина — первая тогда еще, и дядя Леня пользовал ее на Божьем озере целых два месяца. Он решил испытать на женщинах, страдающих от бесплодия, действует ли орех. Ведь старуха Тятина в Полонянке родила в шестьдесят три года! Опыт удался. Женщина та после курса лечения уехала домой, затем спустя год наведалась в гости вместе с мужем и младенцем Алешей, произвела дядю Леню в крестные и подарила ружье.

Пришло время, когда изба на Божьем озере перестала пустовать круглый год. Один уезжает — другой на очереди. Ехали на своих машинах, на попутках, шли пешком. Снова попадались физики-ядерщики, других профессий люди, частенько высокого ранга, мужчины и женщины, пожилые и молодые. Приезжали всегда тайно, просили никому не говорить, иногда себе фамилии и имена придумывали, чтоб слух не пошел. Причем дядя Леня заметил, что боялись огласки не своей болезни, а того, что у знахаря лечатся. Дядя Леня все понимал: хворь-то особая, щекотливая, тут осторожно надо, поскольку заболевание очень уж на психику давит и на человеческое достоинство. Иные по десять лет страдали и такого себе напридумывали, такого навоображали, что от всей этой шелухи людей сначала очищать приходилось и только потом лечить. Иногда взглядом можно обидеть, не к месту улыбкой, а многие из таких людей шуток совсем не понимали. Одна женщина, молодая еще, красивая, статная, так ведь и не стала лечиться, уехала. А дядя Леня и сказал-то ей всего, мол, не печалься, бабонька, вот уведу тебя на Божье озеро, подержу там пару месяцев и как миленькая родишь. Она же фыркнула, возмутилась — что вы хотите сказать? На что намекаете? Развернулась и дверью хлопнула. Он же говорил лишь то, что говорил, и ничего больше не имел в виду, поскольку в своей жене тете Марусе души не чаял. Некоторые и недели лечения не выдерживали, слишком тяжела оказывалась ореховая диета и работа, приравненная к условиям военного сорок третьего. У нынешних лесников обязанностей стало тьма, и если кто представлял себе жизнь лесника как отдых в кордонной избе и одну сплошную прогулку по лесу, то жестоко ошибался. Все лето вырубки засаживать, молодые леса прореживать, просеки чистить, пожары тушить, а с осени до весны — лес валить, дрова готовить, дрючок для санных полозьев и те же метлы вязать. А еще с браконьерами сражаться, с порубщиками. Работы в лесу хоть отбавляй, и дядя Леня своих больных всюду за собой таскал. Это было одно из главных условий лечения. Сам выкладывался до дрожи в коленях и их заставлял. Каково же им было, болезным, на черном хлебе да орехе сидеть и по две нормы давать, как в войну?