Скворечник, в котором не жили скворцы - Камил Икрамов

Недалеко от помойки мы развели примус. Андрей Глебович закрыл канистру и боком положил ее на кирпичи, сложенные вокруг примуса. Я молчал, хотя не понимал, зачем все это. Примус горел ровно, потому что кирпичи загораживали его от ветра. "Зачем ему кипятить воду в этом смятом бидоне?" - думал я.

- Отойди за угол и предупреждай всех, кто захочет подойти, - сказал Андрей Глебович. - Она может взорваться.

Теперь я понял, что он хочет взорвать канистру. Но зачем ему взрывать ее, если она и так никуда не годится?

- Самое пикантное теперь - это вовремя выключить примус, - нарушив мои размышления, сказал Андрей Глебович.

Он сегодня второй раз говорил "самое пикантное".

Я отошел к углу дома и смотрел, что будет дальше. Лично я не верил, что канистра взорвется. В лучшем случае вышибет пробку.

- У нее пробка вылетит! - крикнул я Кириакису. - Вы встаньте так, чтобы вас пробкой не ударило.

- Пробка эта никогда не вылетит, - уверенно сказал он. - Пробка здесь самая надежная часть. Скорей, разойдутся сварные швы. Марш за угол! крикнул он.

Я невольно шмыгнул за выступ стены и ждал взрыва. Вместо взрыва я услышал шипение выключенного примуса и, когда выглянул из-за угла, увидел, что канистра раздулась, что все ее вмятины выправились и она стала даже слегка пузатенькой. Примус потух.

- Гениально! Гениально! - восклицал Андрей Глебович, кружась возле примуса.

"Да, ничего не скажешь, действительно гениально, - подумал я. - Даже Ползунов и Уатт не догадались бы, наверно, использовать силу пара, чтобы выправлять помятые бидоны". Но меня почему-то раздражали восклицания Кириакиса и его танец вокруг потухшего примуса.

За обедом Андрей Глебович все время посматривал на свою пузатенькую канистру и потирал ладони. Посмотрит на канистру, подмигнет мне здоровым глазом, положит ложку, потрет руки и опять возьмет ложку.

Между прочим, обед был очень вкусный - и суп и котлеты. Тетя Лида не умела так хорошо готовить, у нее получались только пироги, и то три раза в год - 7 Ноября, 8 Марта и 1 Мая.

Андрей Глебович, видно, привык к вкусным обедам своей жены, потому что все время отвлекался и хвастал передо мной:

- Эх, малыш, учись, пока не поздно. Вот смотри на меня. Я изобретатель. Неплохой изобретатель, но все же не то. Если бы мне настоящее образование и если бы я знал математику, физику, химию, сопротивление материалов, я был бы не просто талант, я был бы Эдисон или Эйнштейн. Вовка (теперь он называл Ишина не Владимиром Васильевичем, а просто Вовкой) окончил знаменитое Московское высшее техническое училище имени Баумана - МВТУ. Он тоже талант. Но я бы с его знаниями... У меня что - музыкальное училище, сольфеджио и нотная грамота, бемоли и диезы!

- А он?.. - спросил я. - Он что изобретает?

- Ну, он... Он головастый парень. Над чем он работает, нам с тобой и не понять, если бы даже рассказал. Да он и не скажет.

- Он самолеты изобретает? - спросил я, невольно проникаясь уважением к человеку, который работает над чем-то очень секретным.

- Самолет изобретен давно, - назидательно сказал Андрей Глебович. Он, видимо, усовершенствует двигатели или даже создает их заново. Вовка с детства о межпланетных полетах мечтал. Он еще в школе всего Циолковского вызубрил.

Надо сказать, что меня тогда межпланетные полеты интересовали меньше всего. Я прочитал только "Из пушки на Луну" Жюля Верна. Но эта книжка понравилась мне куда меньше, чем "Таинственный остров".

- Я как-то по соседству зашел к нему годика два назад, - продолжал Андрей Глебович. - Володя сидит, что-то пишет. Заглянул через плечо - одни формулы... Однако и я не унываю.

Мы перешли уже к компоту. Компот тогда еще был в магазинах. За маслом и мясом стояли очереди, а компот еще был.

- Я не унываю. Я тоже на своем месте. У меня ведь шесть изобретений. Шесть патентов. Потому что в мире есть еще многое, что нужно изобрести. Вот возьми немцев. Что ни говори, а они по этой части большие молодцы.

- По какой части? - насторожился я. Интересно, по какой это части молодцы немцы?

- Ну, по части бытового и вспомогательного изобретательства. Да и не только.

- Никакие они не молодцы! - отрезал я. - Если бы они были молодцы...

Что бы они сделали, если бы они были молодцы, я не знал и потому рассердился еще больше.

Андрей Глебович словно и не заметил моего тона. Он вылез из-за стола и взял канистру в руки.

- Посмотри, какая простая штуковина! Что это? Простой бак. Емкость, так сказать. Для горючего - бензина, керосина или смазочных масел. Мелочь? Нет, не мелочь. Самое пикантное, что это не мелочь.

Он сегодня в третий раз произнес эти слова-паразиты.

- Техническая находка здесь прекрасна. И моя задача - как можно скорее запустить такие канистры в производство.

Он стал крутить канистру перед моим носом.

- Простейший штамп. Чуть сложнее - с горловиной. Минимум сварочных швов - все. Мелочь? Да. Но мелочи изменяют лицо мира! Это не просто емкость. Это еще и понтон. Тело, погруженное в воду, теряет в своем весе столько, сколько...

- Знаю, - сказал я. - Проходили.

Андрей Глебович не обратил на мои слова никакого внимания.

- Если принять вес канистры за два килограмма, значит, она может держать на воде восемнадцать. Легко сосчитать. Допустим, вес автомобиля три тонны. Значит, сто семьдесят - двести канистр, на них доски - и готов понтонный мост, по которому пройдет автомобиль. Под эти ручки легко просунуть доски на всем протяжении моста. Можно составить не двести, а две тысячи штук. Такой мост практически непотопляем.

- Чепуха! - сказал я.

Андрей Глебович так удивился, что молча уставился на меня.

А я представил себе, как через нашу русскую речку по соединенным досками канистрам, громыхая, идут фашистские танки и грузовики с солдатами, кричащими: "Хайль Гитлер!" Тетя Лида часто говорила, что у меня слишком хорошее воображение и мне это будет мешать в жизни.

- Чепуха! - злорадно повторил я. - Что русскому здорово, то немцу смерть. Вам потому нравится все немецкое, что у вас бабушка немка.

Доротея Макаровна ахнула, а я встал из-за стола и подошел к окну.

Передо мной была колокольня. Колокольня с пустыми, зияющими арками. Там летали вороны. Белая-белая колокольня, как палец с острым наперстком, уходила в серое небо.

За моей спиной не раздавалось ни звука. Лучше бы мне дали пощечину и выставили за дверь.

- Что с тобой, мальчик? - спросил Андрей Глебович.

Я и вправду не знал, что со мной. Мне вдруг захотелось плакать.

- Ты понимаешь, что ты говоришь? - еще тише спросил Андрей Глебович.

- Понимаю! - крикнул я на всю комнату. - Очень хорошо понимаю. Немцы убивают наших советских людей, а вы говорите, что они молодцы!