На переломе эпох. Том 2 - Владимир Земша

Несколько минут они шли молча…

– Почему ты мне не писала? – Влад посмотрел на девушку в упор.

– Я получила одно письмо. Давно уже. Написала ответ. Больше писем не было. – Здена сверкнула тёмными маслинами своих влажных глаз. – Меня родители пытали про это. Они не хотят, чтобы я встречалась с русским. Я сказала, что это только переписка для тренировки русского языка. И они немного успокоились.

– Почему? Мы что, не такие какие-то? – Влад сердился. – Мы вас, если хочешь знать, освободили в 45-м! Здесь каждый камень нашей кровью полит. Мы ведь здесь даже не бомбили толком! Чтобы вы сегодня могли наслаждаться своей древней архитектурой!

– Да, я знаю, в школе об этом нам много говорили, но некоторые считают вас оккупантами. Не я, но другие. И вообще,.. – она опустила голову, замолчав…

Они прошли несколько минут молча.

– Ладно, сменим тему! Я тебе как-нибудь покажу Союз! Давай, поедешь летом со мной в отпуск! Ты поймёшь тогда, что все они не правы! Ты увидишь мой город. Ты поймёшь, как мы живём. Ты увидишь, что такое Амур! Это такая река! Амур-батюшка! Знаешь, какая там водится рыба? – молодой лейтенант распалялся. – Ни такой реки, ни такой рыбы тебе от роду не доводилось видеть! Левый берег – где-то та-а-ам … вдали!!! Как малюсенькая полоска в дымке на горизонте! А калуга, это рыба такая, слышала о ней? Нет? Нет? Правда?! Да это всем рыбам рыба! Метров пять в длину! А может, и десять! Не помню точно. Как-то стою я на косе посреди Амура…

– На ком стоишь? – Здена улыбаясь смотрела женственно на по-мальчишески разошедшегося юношу.

– Коса – это песчаная отмель. Вот, стою по колено в воде. А до берега минут двадцать на прогулочном катере! Он, кстати, в эту минуту и проходил рядом. И тут из воды появилось серебристое брюхо. Размером с этот двухпалубный катер! Все так и ахнули. Появилось это чудо-юдо и исчезло в воде!

– Ух, ты!.. А ты забавный, как мальчишка совсем! – Здена заулыбалась.

Они вошли в кафе. Заказали кофе, какие-то безумно вкусные шоколадные пирожные с ромом. Здена смеялась, слушая наивные рассказы Влада. А тот словно растаял в её чёрных глазах. Он мысленно провёл ладонью по её лицу, по её губам, по её шее. Он мысленно прикоснулся губами к её слегка вздёрнутому носику, к бархатному подбородку…

– Спасибо за замечательнейший день! – Здена опустила слегка голову. В темноте сверкали её влажные добрые глаза, которые хотелось расцеловать. Её губы были полуоткрыты. Она смотрела снизу вверх на Влада. Юноша помнил последний урок с пощёчиной. Но был он не из тех, кого останавливают препятствия… Он коснулся ладонью её упругой щеки, покрытой румянцем, убрал с её лба выбившийся локон волос.

– Ты безумно красива! Как ты мне нравишься! – Влад поцеловал девушку, губы которой сами открылись, руки обвили его за шею.

– Ты мне тоже нравишься. Правда!

Земля ушла у них из-под ног. И они словно улетели, кружась среди редких снежинок, падающих прямо из ночного неба, освещаемые желтыми редкими фонарями…

И вот день позади. Станция Ружомберка встретила Владислава снова диким шумом. Он буквально пробивался сквозь толпу молодых, пьяных, разнузданных людей. Всюду летели пивные бутылки. Рёв, смех, вопли!

«Новобранцы!33» – сообразил Тимофеев.

Лица защитников Чехословацкого Отечества не выглядели забитыми и погруженными в печаль, как это обычно бывало у наших новобранцев. Они были радостны и пьяны. И учиняли вокруг какое-то беспредельное хулиганство, что вызывало где-то внутри советского лейтенанта, привыкшего к порядку, порывы возмущения и благородного гнева. Однако сейчас душа его была заполнена другим – чудесными воспоминаниями о недавней встрече, тепло которой он всё ещё ощущал на своих губах. Он поправил шапку, одёрнул куртку и пошагал прочь от этой шумной, весёлой, разнузданной до мерзости, орущей толпы хулиганствующих словацких призывников…

2.14 (88.11.10) К стенке!

За казармой третьего батальона.

Ночь. Мокрая в ночном инее пожухлая трава. Туман. Слева – обратная сторона казармы третьего батальона. Справа – бетонная стена, отделяющая серую территорию полка от внешнего красочного мира. За стеной был слышен шум моторов проносящихся по виадуку машин.

– Солдат! Живо к стене! – Несветайло поднял ствол АК-74.

– Товарищ капитан, не дурите!.. Я не верю! Да вы не сможете! Да у вас нет права! Вас же посадят! – рядовой Разорёнкин с надменной гордостью смотрел в глаза офицера.

Несветайло ткнул солдата стволом в живот, передернул затвор. Жесткий тычок и последовавший безальтернативный лязг железа заставили солдата встрепенуться. Патрон сидел в патроннике, готовый в любой миг выплюнуть конус свинцовой пули в медном одеянии с чёрной титановой сердцевиной прямо в грудь упрямого гордеца. Тот побелел. Надменная улыбка сошла с его губ.

– Товарищ капитан! Не нада дурить!

– Нада, товарищ Разорёнкин, нада! Это чтобы другим неповадно было! – Несветайло прицелился.

– Вас посадят же! – повторил солдат.

– Пусть меня посадят потом. Мне пофиг: щас в Союзе бардак, а у меня руки «волосатые»34 аж по самые плечи и меня оправдают! Так что ты не ссы! Я тебя пристрелю как бешеного пса! И года не пройдёт, как я уже буду на свободе! В армии мне всё равно карьеры не видать. Уволят – и слава богу! А то мне здесь уже всё осточертело, и прежде всего ты, Розорёнкин! Понял меня?

Глаза рядового Разорёнкина забегали растерянно, между неверием в возможность происходящего с ним в эту минуту и с всё больше и больше нарастающей верой в самый тяжкий исход…

– Будешь раскаиваться? Последний раз спрашиваю?! На колени, козёл! Моли меня о пощаде, если хочешь спасти свою гнилую шакалью жизнь! – Кэп35 был настроен абсолютно решительно. Он смотрел в глаза солдату колючим взглядом сквозь прорезь на прицельной планке. Солдат зажмурился, прижался спиной к стене казармы. Он уже не был похож на, полного эгоцентричной гордости, «деда»-москвича. Снова куда-то подевался, словно размазался по кирпичной казарменной стене образ жестокого казарменного тирана – неформального казарменного лидера. Но он всё ещё пытался сохранить самообладание, и он всё ещё не был раздавлен до основания. Несветайло понимал, что дай он слабину сейчас, прекрати эту жуткую сцену ранее, чем будет сломлен гордый необузданный характер, завтра от этого «недообъезженного мерина» можно будет ждать ещё более худшие и даже страшные вещи напоследок. А потом, как минимум, он уйдёт на дембель полным героем, оставив после себя яркий пример неповиновения и безнаказанной вседозволенности… Ну, уж дудки!.. У капитана словно вдруг что-то проснулось внутри после длительной спячки тотального равнодушия к происходящему вокруг. Словно переполнилась его чаша терпения, и к его и так развитому служебному хроническому опофигизму добавился опофигизм к себе, к последствиям. Но вот что ему было совсем не пофиг теперь, так это то, станет ли этот зарвавшийся «дед» на колени или нет, этот «дед», которого он, собственно, и вырастил в чреве своей роты. Сломит ли он его или всё как раз случится наоборот. И что тогда? А тогда всё. Тогда крах всему и не столько военной карьере, давно и так перечёркнутой толстенным крестом, но и его самовосприятию в этом мире. Это хуже тюрьмы, это духовное погребение, это моральная смерть, это полная импотенция и никчёмность существования!

Палец капитана медленно начал усиливать давление на скобу… И, как следствие, вскоре раздался гулкий выстрел, отозвавшись коротким эхом от стен казарм. Всполох пламени и чёрный едкий дым вырвались из ствола. Солдат инстинктивно сжался, обхватив собственное тело руками, словно то ли пытаясь тщетно заслонить себя, то ли пытаясь найти ту самую смертельную рану на своём теле. В его висках стучало неверие в происходящее с полным осознанием возможности собственного конца. Осознание своей смертности и хрупкости всего бытия вокруг! Вот так всё просто! Один выстрел, одна маленькая пулька и нет его, Юры Разорёнкина, жизни! Он упал на колени, словно раненый, судорожно ощупывая себя. Гулкий хлопок выстрела был словно во сне для него. Он не мог точно понять, где он, уж на «том» или всё ещё на «этом» свете.

– Ты что-то потерял, солдат? Или блох ловишь? А-а-а? – ротный снова вскинул автомат.

Разорёнкин, поняв, что выстрел был мимо и он пока всё же ещё цел, заплакал, обхватил хромовые сапоги офицера руками.

– Не на-да-а-а!!! – в гортани заклокотал совершенно безумный шёпот отчаяния. Солдат вмиг поверил в свою смертность. В то, что его такая ещё юная хрупкая жизнь может вот так нелепо оборваться милостью собственной глупости и гордыни, волею этого сошедшего с ума кэпа.

– Я не буду бо-о-льше-е!

– Клянись!

– Клянусь мамой! Мамой кляну-у-сь!

– Перед ротой мне щас будешь клясться! Понял?!