Гомогенез - Warrax

Если попытаться классифицировать подход к данной теме, то можно выделить три группы философов, предоставляющих иллюзию решения данной проблемы: эссенциалисты, экзистенциалисты и футуристы, а также отдельную категорию, которая придерживается мнения об абсурдности самого требования однозначной антропологии как философской концепции и, следовательно, считают эту проблему не имеющей решения [81].

Эссенциализм пытается создать общую модель человека, содержащую essentia homini. Недостаток этого подхода выражается в том, что он, образно говоря, пытается создать модель абсолютно круглого человека в вакууме. Несмотря на то, что, в отличие от основателей направления, современные эссенциалисты согласны с тем, что человеческие способности (свойства) развиваются, они продолжают считать, что есть нечто, остающееся неизменным; это нечто и составляет сущность человека [82].

С экзистенциализмом ситуация сложнее, так как по каким-то нам неясным причинам этот ярлык очень любят употреблять невпопад ко всем философам, которые признают индивидуальность восприятия бытия. Кроме того, практически современное философское течение в той или иной мере включает некоторые черты экзистенциализма.

Футуристы считают, что человек непрерывно развивается и в будущем будет значительно отличаться от современного. Это направление получило развитие во второй половине XIX века, беря начало из качественного скачка научного и технического прогресса. Можно сказать, что футуризм идеалистичен, поскольку не учитывает особенности чел-овеческой психики, глубинные принципы которой с каменного века не слишком изменились. Иногда футуристы элементарно скатываются до веры в развитие человека, и философский взгляд приобретает явные религиозные черты. К примеру, К. Лоренц [83] в книге «Так называемое зло» пишет (особо интересные места здесь выделены):

«Новые жизненные условия современного человечества, бесспорно, заставляют искать новые механизмы, препятствующие агрессивности всех против всех. Именно отсюда выводится естественное, чуть ли не природой заложенное требование братской любви человека ко всем людям. Это требование не ново, разумом мы понимаем его необходимость, сердцем мы ощущаем его красоту, но все же мы не в силах выполнить его, так уж устроен человек. Он может испытывать полноценное чувство любви и дружбы только к отдельным людям, и самая сильная и добрая воля тут ничего не может изменить! И все же великий конструктор [84] может это. Я верю, что он это сделает, ибо я верю в мощь человеческого разума, я верю в силу естественного отбора, и я верю, что разумная селекция совершается разумом».

Неразрешимость проблемы философской антропологии утверждается чаще не «чистыми» философами, а философами-литераторами, которые стоят на позиции уникальности, неповторимости человека и постоянного противоречия его самому себе. Утрированно этот подход можно разделить на два вида: кондово-материалистически-предопределенный и кондово-духовный, в которых человек постулируется как следствие случайности развития материи (и только) или каприза некоей «духовной сущности» (и не более того) соответственно.

Интерес представляет изначальная абсурдность вопроса антропологии в философии. Что есть философия? Это познание от общего к частному [85], в отличие от науки, которая познает от частного к общему. Таким образом, философия исходит из абстрактного понятия смысла феномена, а факты для нее служат средством верификации метафизической концепции.

На эту тему хорошо сказал Л. Витгенштейн («Логико-философский трактат»):

1.1. Мир есть совокупность фактов, а не вещей.

2.1. Мы создаем для себя образы фактов.

2.223. Чтобы узнать, истинен или ложен образ, мы должны сравнить его с действительностью.

2.224. Из образа самого по себе нельзя узнать, истинен он или ложен.

2.225. Нет образа, истинного априори.

При этом вопрос субъективности восприятия стоит куда более остро, чем в науке, а смысл феномена познается исключительно в антропоцентричном личностном восприятии, поскольку для человека иное просто невозможно.

Здесь следует сделать очень важное замечание: субъект вполне способен воспринимать внешний мир, воспринимая (конечно, субъективно) его через воздействия на органы чувств. Но, каким бы детальным ни было это восприятие внешнего мира, оно не несет информации о самом воспринимающем субъекте. Субъект не принадлежит воспринимаемому миру, он выступает своеобразной границей воспринимаемого мира. Здесь уместна известная философская аналогия с глазом и полем зрения. Воспринимая зрительные образы через глаз, в действительности мы сами не видим этого глаза. И ни из чего в поле зрения нельзя заключить, что оно видится глазом. Выводом из всего этого может служить элементарная мысль - субъективное восприятие окружающего мира не несет информации о воспринимающем субъекте. Вследствие этого субъект должен вводить определенные идеальные конструктивы, призванные как-то вписать его в окружающий мир. Одним из таких конструктивов является понятие «смысл», а другим, гораздо более узким и куда более сомнительным - «смысл жизни».

«Я» со всеми смыслами, привязанными к этому «Я», выступает в философии благодаря тому, что «мир - есть мой мир». Философское «Я» есть не человек, человеческое тело и человеческая душа, о которой по инерции говорится в психологии взамен ψυχη, а совершенно метафизический субъект - граница, а не часть мира. Но сколько людей трактуют это «Я» буквально, применяя к себе, к соседу, к неграм Поволжья... Именно - «как к человеку». Отсюда все многочисленные выводы о «неповторимости и уникальности» [каждого] человека, об «особой роли и особом значении» [каждого] человека. Хотя «неповторимым и уникальным» является только абсолютно метафизическое «Я», и его уникальность обусловлена именно тем, что с прекращением этого «Я» прекращается «мой мир», воспринимаемый посредством этого самого «Я». Прекращается безусловно, лишается смысла, как лишается смысла, например, понятие «площадь фигуры» с исчезновением ее периметра. Из метафизического «Я», таким образом, не выводятся никакие психологические, социальные, да и вообще, реально-опытные следствия.

Смысл мира должен лежать вне его. В мире все есть, как оно есть, и все происходит так, как происходит. В нем нет никакой ценности, а если бы она там и была, то она не имела бы никакой ценности для объектов, принадлежащих к этому миру. Поэтому не может быть высказан ответ на вопрос о смысле жизни. А для ответа, который не может быть высказан, не может быть высказан вопрос. Таким образом, загадки «смысла жизни» не существует.

Все это корректно выводится логически из следующего положения: «Если вопрос вообще может быть поставлен, то на него можно также и ответить» [86]. Те, кто желает размяться, могут проделать этот вывод самостоятельно, а тех, кто не хочет или не в состоянии, отошлем к Б. Расселу и Л. Витгенштейну.

Таким образом, любой феномен в философии рассматривается исключительно как имеющий смысл для человека (конкретного или какой-то группы; но при этом некоторые любят распространять свой смысл для общности всех). Ни один объект не имеет смысла «сам по себе» [87], непосредственно для себя самого, смысл - это исключительно внешнее понятие, применимое только по отношению к другому объекту, являющемуся внешним относительно определяемого. Именно поэтому один и тот же объект имеет разные смыслы для различных внешних объектов. Скажем, смысл существования некоего условного И.И. Иванова один - для его жены, другой - для его ребенка, третий - для начальника по работе, четвертый - для подчиненного, пятый - для остановившего его инспектора ГИБДД et cetera. Смысл же существования упомянутого Иван Иваныча для него самого отсутствует по определению, он может лишь придумывать себе отдельные цели и объявлять их имеющими смысл не локально и временно, а глобально для всей его жизни [88].

Отношения же между человеком и социумом, человеком и другими людьми, человеком и познанием и т.д. давно исследуются социологами, психологами и другими специалистами. Таким образом, любая попытка философов подойти к проблеме человека неизбежно скатывается в ненаучную область, практически противоставляя философскую антропологию научным исследованием феномена человека, что вызывает апелляции к понятиям морали, нравственности и тому подобным искусственным надстройкам; при этом дополнительно, не желая признавать то, что философия в данном случае малоприменима (как же, ведь «философия - мать всех наук!» [89]), некоторые философы претендуют на координацию действий ученых [90], хотя и редко говорят об этот прямо.