Святой конунг - Вера Хенриксен

Вечернее солнце бросало золотой отсчет на поникшие хлеба, когда Торгильс вел Сигрид по полю, вдоль тропинки.

— Многие приезжают сюда? — спросила она.

— Приезжает кое-кто, — ответил он.

— Я слышала, что ты забрал тело короля Олава после сражения. Это правда?

— Да.

Они подошли к большому камню.

— Вот тут он лежал, — сказал Торгильс и показал ей место.

— Ты видел какое-нибудь чудо возле тела короля? — спросила она.

Он смерил ее взглядом.

— Все ты выпытываешь, — сказал он, — может быть, это мне нужно спросить у тебя, что тебе здесь нужно…

Его ответ обидел ее; отвернувшись, она стала смотреть на горы, возвышающиеся на горизонте.

— Эта земля пропитана кровью, — неожиданно произнес он, — они лежали здесь бок о бок, убитые и раненые, их вопли и крики Делали это место страшнее Ностранда.

Сигрид вздрогнула. Согласно старому поверию, Ностранд был местом наказания преступников, где их кусали ядовитые змеи.

— Там, на возвышенности, стояла королевская дружина, — сказал Торгильс, указывая рукой в сторону холма, — а вот там… — он повернулся, — стояло войско бондов.

Сигрид кивнула.

— Ты увидела то, что хотела увидеть? — спросил он.

— Мне хотелось бы побыть здесь немного, — сказала она. — Одной.

Некоторое время он стоял молча. Потом сказал:

— Мне посчастливилось отдать долг королю при его жизни.

— Да, — сказала Сигрид. Она знала, что Торгильс служил королю Кнуту, но перед сражением заключил мир с королем Олавом.

— Он не был жесток ко мне, — продолжал он. — Он только обязал меня заняться ранеными и убитыми после сражения и забрать его собственный труп, если он погибнет.

— Поэтому ты и сделал это.

— Я бы сделал это и в том случае, если бы он не просил меня об этом.

Торгильс направился обратно к дому.

— Быть бы ему с тобой таким добрым, каким он был со мной, — сказал он на ходу.

Солнце было наполовину скрыто тучами; но лучи его ослепительно сияли в просветах.

Увидев на дороге людей, Сигрид присела; ей не хотелось, чтобы ее видели. Она сидела, прислонившись спиной к камню, обхватив руками колени и глядя на расстилающиеся перед ней поля.

«Эта земля пропитана кровью», — сказал Торгильс. И пока она сидела так, в памяти ее возникали, один за другим, те, кто погиб здесь или был ранен. Их было много; даже Кальв и Турир не избежали ранений. Она смотрела на землю, на которой сидела: вот здесь земля впитала королевскую кровь.

Святой Олав…

Скользя взглядом по равнине, она мысленно представила себе войско бондов: впереди виднелось знамя Кальва, потом знамя Турира, вырвавшегося вперед со своими халогаландцами. Ей казалось, что она слышит крики приблизившихся друг к другу войск.

Она слышала, как Кальв спрашивает у короля:

— Как ты поступишь со мной, если одержишь сегодня победу?

И король ответил:

— Я прикажу тебе отправиться на юг и каяться перед Богом в тех грехах, которые ты совершил против меня!

А Туриру король сказал:

— Тебе я дам такое поручение, которое ни один человек не станет выполнять добровольно!

Можно себе представить, как вскипел Турир от таких слов! И тут раздался боевой клич; королевское войско двинулось вниз по склону на крестьянское войско.

— Бей, бей королевских олухов, крепни, крепни, войско бондов!

И бонды ответили разом:

— Вперед!

Войска сошлись, поднялся страшный шум: звон мечей, крики и вопли, ругань сражавшихся, стоны раненых, которых топтали ногами…

В войске бондов началось замешательство; некоторые бросились бежать. Но лендманы и их дружинники стояли насмерть.

И посреди всей этой неразберихи возвышался, словно гора, Кальв, а Турир, с застывшими от ненависти глазами, сжимал в руке копье Тюлений мститель; в мыслях Турира было только одно: месть, месть за Эльвира, за Асбьёрна Тюленеубийцу, месть за Грьетгарда и Турира, за все те несправедливости, которые совершил король.

И она мысленно увидела дружинников конунга: среди них были четверо братьев Кальва, и Финн Арнисон намеревался убить собственного брата: Бьёрн Конюший, огромный и тучный, Тормод Скальд Черных Бровей… И в их рядах было пустое место, которое должен был занять Сигват.

Сражение волнами прокатывалось по полю. В воздухе свистели стрелы и копья, большинство мечей были уже в крови. А в это время становилось все темнее и темнее…

Войско перед королем редело, и он бросил боевой клич, развернул знамя. Он гордо шел впереди, ведя за собой самых смелых, в сверкающем, украшенном золотом шлеме, с мечом Победителем в руке.

При его появлении среди бондов началась неразбериха; горевшие до этого жаждой мести, бонды стали жаться друг к другу. Она мысленно видела, как он убивает Торгейра из Квистада, как обменивается ударами с Туриром, ранит его в руку; видела, как Турир убивает Бьёрна Конюшего.

И она увидела, как король был ранен в ногу.

И тут грохот сражения затих, словно под действием колдовских чар.

Король был ранен. И лицо его вдруг озарилось светом. Крупные, жесткие черты смягчились в улыбке, словно он приветствовал бесконечно дорогого ему человека. И, словно по его приказу, он отбросил в сторону меч, склонился перед камнем и воздел руки к небу.

И тогда в него вошло копье Турира, пробив кольчугу, и вслед за этим в шею его вонзился топор, после чего он больше уже не двигался, а только медленно осел на землю и остался так лежать.

Внезапно Сигрид показалось, что блаженство ее души связано с тем, о чем он успел подумать в последние мгновения своей жизни.

Возможно, он понял, что крещение страны было делом Господа и что Норвегия могла быть крещена и без короля Олава, как полагал епископ Гримкелль…

Возможно, раненый в ногу, он обратился к небу с мольбой о победе и внезапно понял, что Бог не желает выслушивать его мольбу о власти? Возможно, он наконец понял, что человек не имеет права на земное счастье, что его властолюбие, его жажда земного богатства, а также вводимое им королевское правосудие — все это было пустотой и фальшью перед лицом Господа, повелевающего всем, карающего и дающего…

Этого она не знала. Но, сидя так, прислонившись спиной к камню, она почувствовала успокоение.

Она могла только гадать о том, какие мысли были у короля перед смертью. Но Бог выразил свой приговор словами епископа Гримкелля. О чем бы ни думал король, Бог знал его мысли, и для него этого было достаточно. То же самое было и с ней.

Склонив голову, она сложила в молитве руки и произнесла:

— Святой Олав, помолись за меня!

Солнце уже садилось, но небо было еще светлым. Сквозь облака проглядывал бледный месяц. Сигрид стало холодно, и она поплотнее завернулась в плащ.

Она смотрела на последние отсветы заходящего солнца; и она вспомнила, как в ночь после битвы при Стиклестаде думала о том, что смерть Эльвира была для нее летним закатом солнца. И ей пришла в голову мысль о том, что, возможно, смерть Эльвира не была такой бессмысленной, какой казалась ей первое время. Возможно, Мэрин стал линией водораздела не только в ее жизни, но и в жизни короля.

После того, что произошло в Мэрине, король больше не казнил людей вне закона, как сказал однажды Сигват. И Финн Арнисон говорил, что король перед тем, как покинуть Норвегию, признал, что часто правил страной жестоко и самовластно.

И постепенно до нее дошло, что Бог целиком и полностью простил Эльвира, дал ему смерть за отпущение тех грехов, в которых он так глубоко раскаивался при жизни, позволил ему пребывать среди тех, кто крестил страну. Своей смертью он способствовал тому, чтобы король Олав стал святым.

Но Эльвир был из тех, кто видит путь Господа и отказывается следовать ему; он был из тех, кто лишь в последний момент выбирает этот путь и добровольно исповедуется, не преследуя при этом никаких личных целей.

И Олав тоже искал этот путь, хотя и вслепую; в конце концов этот путь привел его к небесным вратам, которые так широко распахнулись перед ним в смерти, что небесный свет отразился на его лице.

Закат на западе угасал, месяц становился ярче; и в холодном лунном сиянии перед ней расстилались заиндевелые поля.

Вставая, Сигрид почувствовала, что совсем замерзла.

Возвращаясь обратно в усадьбу, она заметила впереди на тропинке какую-то фигуру и перекрестилась; было бы странно, если бы в Стиклестаде не было привидений. Но это был Торгильс.

— Надеюсь, я не напугал тебя, — сказал он, — я уже начал беспокоиться, куда ты подевалась.

И когда они были уже во дворе, он спросил:

— Ты что-нибудь видела? Видела короля?

— Да, — ответила она.

Кальв

Кальв вернулся домой к Михайлову дню. Сигрид была рада, что день выдался сырым, и у нее было оправдание в глазах людей, чтобы не идти на пристань встречать его. Но Тронд пошел, радостный и нетерпеливый; у Сигрид на душе кошки скребли, когда она увидела его бегущим вниз по тропинке.