Паром - Фазиль Искандер

Мне снились любящие руки…

Мне снились любящие руки.Они тянулись и просились.И музыки далекой звукиСквозь толщу жизни доносились.

Сквозь толщу жизни эти звуки,Сквозь мусор горьких заблуждений.И эти любящие руки,Как ветви, с робостью весенней

Тянулись долгое мгновеньеИ не решались прикоснуться.Как будто их прикосновеньеИ означало бы — проснуться.

Ушедшей женщины тиранство…

Ушедшей женщины тиранствоПревозмоги, забудь, замкнись!Опустошенное пространствоУпорная заполнит мысль.

Из прожитого, как из глыбы.Глядится мысль в грядущий день.Но грустные ее изгибы —Живой предшественницы тень.

Промчатся годы, и другая,Другая женщина уже,Мысль, словно воду, вытесняя.Располагается в душе.

И смех ее, и бедный лепетНам озаряет Божий день.Но красоты духовной трепет —Той, побежденной мысли тень.

И лишь поэт, веками маясь.Марает скорбную тетрадь,И мысль и женщину пытаясьВ одном пространстве удержать.

Анита

Глухонемая девочка Анита,Меня увидев, бросилась ко мне.Ручонками колени обхватилаИ головой барашковой, шерстистойПотерлась о пальто… И, вдруг лицоВверх запрокинув, распахнула мнеИ что-то длинно, длинно промычала.

Я наклонился. Тронуло лицоМладенческое, влажное дыханье,И темные, масличные глазаНезамутненной радостью струились.

Кто я? Что я? Знакомый человек.Возможность приложения любви.Возможность промычать ее блаженно.Желанье головенкой потереться.Как бы заложенное в каждой прядиКрутой, барашковой, свалявшейся слегка.

И благодарное рыдание во мнеВдруг поднялось, и горло запрудило,И смерзлось в нем, не вырвавшись наружу.Глухонемая боль, вернее, хуже.То, что от боли остается там, на дне…Как горько все, любимая, как горько…

Бессмысленная сладость поцелуев,Которыми любви заткнули рот.…Любовь — тоннель, что роют с двух сторон.

Не так ли вор в чужой квартире ночью,Не смея свет зажечь, торопится, спешитИ, спичками все чиркая, хватаетБессмысленные вещи. В том числеИ те, что выдадут его потом при свете.

Когда любовь не окрыляет зренья,Когда любовь не расширяет совесть.Когда она самообслуга страсти,Пускай двоих, она ничуть не лучше.Гораздо хуже одинокой, той…

Была привязанность, как рок или, точней, как рак…

Глухонемая девочка Анита,Как много горьких мыслей пронеслось.Когда младенческое влажное дыханьеИ ясное, как божий звук, мычаньеМне ясно озарило жизнь мою!

Ты, и не жившая, что знаешь ты о жизни?Не слышавшая этот мир ни разу.Не говорившая на нашем языке.Откуда понимаешь все, что надо?

Ты славная, ты вечная догадка,Что в этом нету никакого чуда.Мы с замыслом прекрасным рождены,Но чудо — пронести его до смерти.Добро — внутри. Но страшен мир наружный,И страшен жест ограбленной души.Ладонями прикрытое лицо:Не говорить, не думать, не смотреть!

Один жалеет бедняков…

Один жалеет бедняков.Другой детей и стариков.Еще кого-то третий.Да мало ли на свете.Кого жалеть не жалко?А мне моя весталкаТвердит: — Бесстрашных жалко!

Кудрявая головка…

Кудрявая головка.Упавшая на грудь…Случайная обмолвкаВдруг распахнула суть.

Ты засмеялся: «РыльцеЛюбимое в пушку…Не берегут кормильцаНа этом берегу».

Но по кристаллу жизниЛжи трещина прошла,Так боль за боль отчизныОднажды обожгла.

Ты истины виденьеС улыбкою отверг.А день, как в дни затменья.Медлительно померк.

Воспоминанье об отце, работавшем на фруктовом складе

Это было так давно,Когда я и собачка мояЗа оркестром бежали по городу.

Это было так давно,Когда деревенские гостиК нам домой приезжали на лошадях.

Это было так давно,Когда летчики над городомЕще высовывались из аэропланов.

Это было так давно,Когда женщины в ведрах таскалиУрожай дождевой воды.

Это было так давно.Когда саранчаЕще казалась коричневым кузнечиком.

Это было так давно.Когда в жаровнях осениЕще лопались жареные каштаны.

И только фруктовые лавки порой.Только фруктовые лавкиТобою пахнут, отец мой.

Эгоизм

В великом замысле природыЕсть чудо из чудес — глаза!Мы видим небо, зелень, воды.Все расположенное за

Пределом нашим. Не случайноСебя нам видеть не дано.Какой тут знак? Какая тайна?Что в тайне той заключено?

Другой! Вот поле тяготеньяИ направления любви.В глазах другого отраженьеТвое — найдут глаза твои!

Там облик твой порою зыбкий,Порой струящийся, как свет.Живой, мерцающий и гибкийТвой незаконченный портрет.

А человек в слепой гордынеДоверил зеркалу свой лик.Чтобы отчетливый отнынеЕму служил его двойник.

Но, замысел первоначальныйСвоей же волей истребя.Он в этой четкости зеркальнойЛжет, фантазируя себя.

Любитель книг

Любитель книг украл книгу у любителя книг.А ведь в каждой книге любителя книг,В том числе и в украденной книге,Говорилось: не укради.Любитель книг, укравший книгу у любителя книг.Разумеется, об этом знал.Он в сотнях своих книг,В том числе и в книгах, не украденных у любителей книг,Знакомился с этой истиной.И авторы этих замечательных книгУмели каждый раз этой истине придать новый, свежий оттенок.Чтобы истина не приедалась.И никто, как любитель книг.Тот, что украл книгу у любителя книг.Не умел ценить тонкость и новизну оттенков.Которыми владели мастера книг.Однако, ценя тонкость и новизну оттенковВ изложении этой истины.Он как-то забывал о самой истине.Гласящей простое и великое: — Не укради!Что касается меня во всей этой истории.То я хочу сказать, что интеллигенцииНе собираюсь выдавать индульгенции.

Вино

У тетушки, бывало, стопкуПеред сияющим блином.А легкую печаль, как пробку.Случалось вышибать вином.

Все это молодость и младость,И рядом музыка гремит.Подруги юная лохматостьИ просто к жизни аппетит.

И просто розовую чачуНа рынке в утреннюю рань.И всю серебряную сдачуБродяге — промочить гортань.

Плод животворного бездельяВино и с гонором хандра.Но страшно позднее похмелье.Коньяк, не греющий нутра.

Теперь лишь тем и знаменитоПитье, туманящее взор.Что и не нужно аппетита,А надо догасить костер.

Жизнь отключающее зельеИ впереди и позади.Нет, шабаш черного веселья,Друзья, господь не приведи!

Ах, как бывало в детских играх…

Ах, как бывало в детских играх —Зарылся с головой в кустах!И от волненья ломит в икрах,И пахнет земляникой страх!

Поглубже в лес, кусты погуще.Чтоб интереснее игра!И вдруг тревогою сосущей:— Меня найти уже пора!

И холодеет под лопаткой:— В какие дебри я залез! —Невероятная догадка —И разом сиротеет лес!

Ты сам выходишь из укрытья:— А может, просто не нашли? —Какое грустное событие:Игра распалась. Все ушли.

…Вот так вот с лучшей из жемчужинПоэт, поднявшись из глубин,Поймет, что никому не нужен.Игра распалась — он один.

Под смех неведомых подружекДрузья в неведомом кругуС обычным продавцом ракушекТоргуются на берегу.

Моцарт и Сальери