БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК - Л. ВОРОНКОВА
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то в полдень, после дойки, Катерина, напевая, вышла из коровника и загляделась на небо. Веселые розоватые облака летели, как большие птицы, – видно, там, наверху, очень сильный ветер, так он их гонит! Ветер с запада – жди дождя. Пройдет дождик, смоет застаревший снег, вызовет зеленую травку из земли… Хорошо!
– Смотрите, – засмеялась Тоня, проходя мимо, – Катерина ворон ловит?
– Ступай обедать! – дружелюбно окликнула Катерину тетка Аграфена. – Об чем задумалась?
– Мало ли у молодых девок дум… – вполголоса сказала тетка Таисья. – Ведь целая жизнь впереди! Сердце-то, чай, трепещет, как щегол в клетке. Идем, идем, Катерина!
– Сейчас… только в молочную зайду, – отозвалась Катерина. – Я там платок забыла.
Никакого платка Катерина не забыла в молочной, ей просто хотелось побыть одной, посмотреть на синеву неба, на теплые, потемневшие крыши сараев, на стайки щебечущих воробьев, на березовую рощу – всю рябую и сквозистую, белеющую за дворами…
Вдруг в телятнике хлопнула дверь, и оттуда вышла Маруся Чалкина, молоденькая девушка-зоотехник, которую недавно прислали в колхоз из района. Она быстро взглянула на Катерину и отвернулась, чтобы скрыть свое заплаканное лицо.
Катерина живо окликнула ее:
– Маруся! Ты что? Подожди-ка!
Маруся остановилась и, не оборачиваясь, уткнулась в носовой платок, который выхватила из кармана. Она стояла на дорожке, маленькая, в синей шапочке, с тонкими косичками крендельком, лежащими на плечах, и плакала, будто школьница, получившая двойку. Катерина нахмурилась, большие светлосерые глаза ее помрачнели.
– В чем дело? Кто тебя – Марфа Тихоновна?
– Не буду я больше работать здесь! – всхлипывая и вытирая маленький покрасневший нос, сказала Маруся. – Уеду в район, да и всё!
– Ну, а что случилось-то?
– Ничего особенного… Только я здесь совсем не нужна. Нас не этому учили. А меня все равно здесь никто слушать не хочет. Марфа Тихоновна всегда… будто я пустое место. А скажешь Антону Савельичу – он только уговаривает меня, да и всё. А сам: «Ну что ж, старуха лучше знает!» А раз лучше знает, пусть и делает! – Голубые в покрасневших веках глаза Маруси опять налились слезами. – А сейчас Паша прямо сказала, что я в колхозе нахлебница, только даром деньги получаю…
– Ну, знаешь, – резко сказала Катерина, – я с этой Пашей сама поговорю! И деду Антону скажем!
Маруся нервно усмехнулась:
– А что с Пашей говорить? Она правду сказала. Конечно, даром получаю. Конечно, даром. А я не хочу! Сейчас пойду к председателю, пусть отправляет обратно!
Девушки шли по деревне и разговаривали. Катерина уже давно прошла мимо тропки, по которой она ходит к себе домой, на Выселки.
– Ты, Маруся, не горячись, – дружелюбно говорила Катерина, – подожди. Ты все-таки комсомолка, член нашей организации. Давай сначала поговорим с Сашей Кондратовым, он у нас очень хороший парень. И все-таки наш секретарь. Разве можно такие дела без секретаря решать? Вот зайдем к нему и поговорим.
Смуглый, темноволосый Саша только пришел из амбара – сегодня сортировали семенной овес, подготавливаясь к севу. Он умывался, крепко намыливаясь, – весь пропылился на сортировке. Младший братишка, Костик, поливал ему над тазом.
– Мойся не мойся – все равно цыган! – засмеялась Катерина.
– Беда! – улыбнулась и мать Саши, Матрена Андреевна. – Сколько мыла тратит – страсть! Все думает, что побелеет!
– Полюби меня черненького, – ответил им Саша, разбрызгивая по кухне воду, – беленького-то всяк полюбит!.. Костик, лей, не жалей!
– Вот так, лейте, лейте! Глядишь – по кухне-то и ручьи побегут!
– А мы с Костиком возьмем да и вытрем и пол вымоем! Что нам, привыкать, что ли!
– Ох, Саша, кому ты достанешься, – со смехом сказала Катерина, – счастливая будет: ты ей и пол вымоешь и хлеб испечешь!..
– Ну, та счастливая еще на свет не родилась, – ответил Саша, причесывая перед зеркалом свой черный блестящий чуб.
– Подумаешь, какой красавец нашелся! – заговорили сразу и Матрена Андреевна и Катерина. – Лауреат Сталинской премии!
– Пока не лауреат, а когда-нибудь буду!
– Ох ты! А в Москве еще вчера спрашивали: «Когда же вы Сашку Кондратова на премию выдвинете?» Там уже и орден приготовили! – подхватил шутку Костик.
Только Маруся стояла в сторонке и молча улыбалась, застенчиво поглядывая из-под припухших век.
Матрена Андреевна начала было собирать обед, но Катерина остановила ее:
– Подождите немножко, у нас тут к Саше важное дело.
– Ну ладно, – согласилась та, – поговорите, а я пока пойду корову подою.
Саша, выслушав девушек, сказал серьезно и твердо:
– Никуда никому уходить не надо. А надо работать. Это во-первых.
– А как с ней работать? – вспыхнула Катерина. – Ты же видишь, что она Марусе ничего делать не дает!
– А у Маруси разве голоса нет? Добиваться надо! Марфа Тихоновна не одна колхозные дела решает, есть ведь и правление, есть и партийная организация. Разве не к кому обратиться? Пойди к парторгу, поговори – разберутся, помогут.
– Пойдешь? – спросила Катерина Марусю.
Маруся наклонила голову:
– Ладно.
– Вот, глядишь, и дело наладится! – обрадовалась Катерина. – Саша у нас такой – он слово скажет, и все ясно!
– А вы сами до этого слова додуматься не могли?
В черных глазах Саши Катерина уловила насмешку и рассердилась:
– Ну и ладно! Работать – это во-первых. А уж если хочешь правильно строить речь, то должно быть и во-вторых. Где же оно у тебя?
– А во-вторых мы все должны Марусе помогать. Мы – комсомольцы. Вот ты, Катерина, вместе с ней работаешь. Чем ты ей помогла? Как ты ей помогла? Интересовалась ли ты ее судьбой, пока ее слезы не увидела?
Катерина густо покраснела:
– А я же не телятница…
– Значит, и дело не твое? Вот хороший характер – позавидуешь!
Катерина, встретив горячий насмешливый взгляд Саши, вскочила со стула, будто ее ударили.
– Я хотела! Я давно хотела с Марфой Тихоновной поспорить… Я даже на совещании хотела выступить! Ты думаешь, я не знаю, что сказать?
– Вот и выступи!
– А! «Выступи»! А Рублиху, думаешь, легко переспорить?
Саша поглядел ей в глаза:
– Но переспорить надо?
– Надо!
– Тогда о чем же разговор?
Саша прошелся по комнате и, с улыбкой взглянув на Катерину, добавил:
– А я думал, ты у нас крепкая!
Саша рано остался без отца – отец погиб на фронте в первый же месяц войны – и рано стал хозяином в доме. Кондратовы пережили много тяжелых дней, но никто из них никогда не жаловался. Матрена Андреевна так говорила своему старшему сыну: «А что жаловаться? Зачем на людей свое горе да свою нужду вешать? Сами справляться должны!»
Бывало, что Матрена Андреевна с утра до ночи пропадала в поле на работе, а Саша хозяйничал в доме: топил печку, нянчил младшего братишку. Возится-возится Саша с горшками, да с малышом, да с курами, да с цыплятами – и рассердится:
«Всё девчачьи дела делаю! Разве мальчишки печку топят? Не буду больше!»
А мать скажет:
«Ну, значит, ты не крепкий человек. Крепкий человек не разбирает, девчачьи или мальчишьи дела, но раз надо – значит, делает. Делает и не хнычет. А я ведь думала, что ты у меня крепкий!»
Тогда Саша, мужественно скрывая слезы, отвечал:
«А я крепкий!»
Катерина знала все это. И теперь она рассмеялась Саше в ответ и задорно подняла голову:
– А я и есть крепкая! – И, вкрадчиво заглядывая Саше в глаза, попросила: – Только, Саша, и ты приди. Ладно? Ну просто как член правления приди… С тобой все-таки посмелее!
Производственное совещание началось вечером, после третьей дойки коров.
До самого этого часа Катерина жила с легкой душой. Но, уже всходя на крыльцо правления, она почувствовала, как все-таки тяжело ей будет выступать против человека всеми уважаемого, тяжело бороться с высоким авторитетом старшей телятницы… Ну, а что же делать? Что делать? Раз надо, то какой разговор?
Мать с некоторой тревогой провожала ее на это совещание:
– Ты там полегче, поаккуратней. Не обижай старуху. А еще лучше, если бы и совсем ты ее не трогала. Василий Степаныч за нее горой и дед Антон тоже. Перессоришься со всеми, а к чему?
Катерина ответила ей:
– Обижать не собираюсь, а сказать – скажу. Не могу не сказать, мама. Должна сказать, ведь я же комсомолка! И так слишком долго молчали!
– Вот видишь, – вмешалась бабушка, – а не была бы комсомолкой- как бы спокойно было!
Но Катерина уже хлопнула дверью.
– А не была бы комсомолкой, так же поступила бы, – возразила мать: – вся в отца! Тому тоже никогда в жизни покоя не было!
На совещание собралось много народу – доярки, телятницы, конюхи, скотники, члены правления колхоза; пришли и пастухи – сегодня должна была речь идти и о пастбищах… Разместились кто как сумел: и на лавках и на стульях, а кто и прямо на полу. Синеватый папиросный дымок уже бродил под потолком. Негромкий разговор, негромкий смех – кто о чем, только не о том, что стоит в повестке собрания. Настанет час, и поговорим, а что же раньше времени свои мысли высказывать!
