Искушение святой троицы - Вячеслав Касьянов

— Да ты заткнешься когда-нибудь, сука! — заорал Слава в отчаянии. — Бородавочник драный, я тебя не боюсь ни разу. Пошел ты!… - тут Слава в сердцах добавил выражение, слышанное им от Леши.

В ответ раздалось столь непередаваемо злобное клекотание, что Слава вновь струхнул. Он, однако, быстро оправился: мозг начинал уже привыкать к окружающим нелепостям.

— Пошло ты, членистоногое, — сказал он как можно злораднее и громко всхлипнул.

В каком-то злобном отчаянии он лег на бок и некоторое время лежал на грязном паркете, тяжело дыша и прислушиваясь к обиженному реву чудовища. Он неожиданно подумал, что ящерица, несмотря на всю свою свирепость, глупа и ориентируется исключительно на слух, а обоняние у нее вполне может оказаться не столь развитым. Он попытался припомнить все свои действия и реакцию ящерицы на них, и то, что он сумел вспомнить, казалось, говорило в пользу его предположений. Осторожно, чтобы не заскрипели паркетные доски, он поднялся на ноги и сделал шагов двадцать в сторону. Ящерица продолжала бесноваться на потолке, в точности над тем местом, где он только что лежал, и даже не подумала следовать за ним. Слава облегченно закрыл глаза, благодаря судьбу, и в первый раз с момента своего падения воспрял духом. Он тихонько двинулся дальше, соблюдая величайшую осторожность и интуитивно на глаз определяя доски, на которые можно ступать. Скоро он ушел достаточно далеко от рычащего зверя, и тот, наконец, стих. Остановившись и переведя дух, Слава полез в карман за сотовым телефоном, о котором вспомнил только сейчас, когда достаточно успокоился и пришел в себя. Телефона в кармане не было, равно как и ключей от квартиры. Отсутствие ключей его не сильно огорчило, но телефона было жалко. Слава несколько раз обшарил каждый карман, не веря своим глазам: было совершенно очевидно, что сотовый потерялся.

Не было ничего неприятней в его положении, чем возвращаться назад, однако Слава, нисколько не задумываясь, в исступлении пошел обратно по страшному коридору к месту своего падения. Телефон обнаружился почти сразу: он лежал на пыльных досках, всего в нескольких десятках метров позади, продолговатая синяя 'Моторола', почти невидимая на засаленном темном паркете. Удивительно, как она не выпала из кармана во время его полетов в подземелье. Вскрикнув от радости, Слава бросился к трубке. Сейчас же коридор взорвался знакомым визгливым рыком, раздался топот массивных лап по потолку, и ящерица бросилась на звук. Слава в страхе кинулся было назад, малодушно бросив 'Моторолу' на произвол судьбы, но, сообразив, что бояться нечего, остановился и весело рассмеялся.

— Свободен, — презрительно сказал он, обращаясь подчеркнуто громко к чудовищу и подбирая трубку с пола, — тебя не звали. — С этими словами он не спеша оглядел телефон, сунул его в узкий карман джинсов и уселся на скрипучий холодный пол.

Через некоторое время Слава повторил свой обманный маневр и окончательно убедился, что обоняние у ящерицы никуда не годится: стоило ему неслышно отойти на сотню шагов, как ящерица вновь потеряла его 'из вида'. Радость его, однако, была омрачена тем, что телефон оказался сломан. Дисплей зажигался зеленоватым светом, давая понять, что с батареей все в порядке, но был совершенно пуст: информация об операторе никак не отображалась на экране. Сняв 'Моторолу' с блокировки, Слава попробовал было с замиранием сердца набрать номер Димы, затем свой домашний номер, и когда ни то, ни другое ему не удалось, стал набирать все номера, какие только мог вспомнить. Телефон молчал. Получалось все очень глупо, совсем как в кино, однако с этим ничего нельзя было поделать. В досаде Слава хотел было телефон выбросить, но вовремя вспомнил про ящерицу и со вздохом отвращения запихнул трубку обратно в правый карман.

Осматриваясь вокруг, он видел все тот же ведущий в никуда бесконечный коридор, самая наружность которого ясно указывала на отсутствие всякой надежды на какие-либо текущие или обозримые изменения. При виде столь пугающей монотонности Славой овладело очередное до странности неестественное чувство, будто он вовсе никуда не движется, а стоит на одном месте, хотя в действительности он уже прошел не менее трех-четырех километров; словно некая сверхъестественная сила каждый раз, стоило ему немного пройти вперед, незаметно возвращала его на прежнее место. Ему представилась белка в колесе, которая без устали мчится по деревянным перекладинкам, быстро перебирая лапками и совершая таким образом действие, совершенно бессмысленное для стороннего наблюдателя, хотя и необходимое для ее жизнедеятельности в условиях неволи. Славе постепенно его собственные перемещения по одинаковому коридору тоже показались бессмысленными. Решив, что дальнейшие передвижения ни к чему не приведут, он опять сел спиной к стене, вытянул ноги на полу, уставился сосредоточенным взглядом в стену напротив и хмуро задумался. В голове его одно за другим вспыхивали воспоминания о загадочном падении в подземелье, головокружительных полетах в темноте, балансировании на холодной перекладине и встрече с ящером — такие яркие и страшные, что он несколько раз вздрагивал и успокаивался, только оглядевшись вокруг и убедившись, что, кроме него, никого нет в коридоре.

Он решил, что неестественная протяженность его фантастического обиталища говорит о потустороннем происхождении сооружения, построить которое не решился бы ни один вменяемый архитектор. По всей видимости, коридор мог быть каким-то бункером инопланетян, возможно, построенным с целью заманивать в ловушку человеческие существа и проводить над ними изощренные садистские опыты. Да, скорее всего, так оно и было. Едва Славе пришла в голову эта мысль, как он безоговорочно утвердился в ней, от страха потеряв способность сопротивляться доводам своего испуганного воображения. В инопланетян Слава никогда раньше не верил, считая их суеверием такого же толка, что и Лох-Несское чудовище или Снежный человек. Но место, в котором он находился, было столь исключительно неправдоподобным и одновременно столь несомненно реальным, что оно почти наверняка было плодом инопланетного творчества, потому что иначе его существование нельзя было объяснить никакими логическими причинами. Слава стал озираться кругом, пытаясь углядеть скрытые в стенах камеры, через которые за ним, может быть, сейчас наблюдают отвратительные инопланетные существа зеленого цвета (почему зеленого?) с трубчатыми отростками на головах. Но камер нигде не было видно. 'Ну, конечно, — у Славы в голове метались скользкие, трусливые мысли, — дураки они, что ли. Камеры-то наверняка замаскированные'. Ой, как страшно, проскулил он про себя, покачавшись немного на корточках; слова вырвались из него довольно громко, он думал, что выплеснув свой страх в словах, он почувствует облегчение: стенать от боли все же легче, чем переносить ее молча. Тут же в голову полезли глупейшие фильмы про нашествия инопланетян и похищения людей и вызвали новый неимоверный страх, какую-то до сих не испытанную его разновидность, хотя нервы уже, казалось, натянулись, высохли и совсем отмерли от ужаса. Он с дрожью представил, как скользкое уродливое тело со смрадным дыханием стоит за спиной, протягивая к нему щупальца. Вспомнился жуткий список инопланетных агентов с приложением их погрудных портретов, выполненных с ужасающими физиологическими подробностями: черепа, покрытые струпьями, выпуклые стрекозиные глаза, наросшая на теле чешуйчатая броня, чудовищные стальные когти. Книжку эту притащил Леша, в детстве фанат фантастической макулатуры, купив ее в ближайшем киоске. Ребята пририсовали к каждому портрету непотребные детали и переписали все названия заново, так что через несколько лет, случайно обнаружив секретный список в куче других книг, сваленных под Лешиным столом, лопались от смеха. Можно не сомневаться, что именно за это он сюда и попал. Какой дурак! Слава не выдержал и заплакал, не столько от страха, сколько от непереносимого ощущения своей глупости, за которую ему придется теперь расплачиваться жизнью. Он сидел и тихонько рыдал, вытирая спиной серую холодную стену, и ему чудился слабый шум где-то справа, в отдалении, там, откуда он пришел. Слава знал, что это за шум, мучение, вызванное страхом, доконало его настолько, что им на какую-то секунду овладело желание быстрой и безболезненной смерти. Вне себя, он вскочил на ноги и уставился лихорадочным пронзительным взглядом туда, откуда доносились звуки — это как будто были тихие неуверенные шажки и монотонное ритмичное поскрипывание паркета — и увидел метрах в ста в коридорной глубине маленькую человеческую фигурку, подобно ему, пребывающую в состоянии полнейшего смятения.