Другая королева - Филиппа Грегори

Где-то через месяц, увидев, что я способная и что цифры я люблю так же, как богатство, которое они означают, он позволил мне посмотреть расходную книгу небольшого поместья, которое только что купил, и сказал, что я могу вести и ее, если справлюсь. Я справилась. Потом, по мере того как он покупал новую собственность, я занималась и ею. Я выучила, сколько платят работникам в поле, как и служанкам в доме, узнала, сколько нужно отдавать возчикам и мойщикам окон. Я стала управлять его фермами, как управляла нашим домом, и вести все расходные книги.

Он научил меня тому, что незачем просто владеть землей или деньгами, как наши старые лорды владеют своими поместьями, попусту тратя их из поколения в поколение. Богатство само по себе ничего не значит, если не знаешь, каково оно до последнего пенни. Можно быть и нищим, если не знаешь, что у тебя есть. Он научил меня любить порядок образцовых расходных книг, научил тому, что в конце каждой страницы на исходе каждой недели должен подводиться баланс доходов и расходов; чтобы знать, до пенни знать, продвинулся ты вперед или откатился назад.

Кавендиш мне рассказал, что знатные лорды так не делают. Управляющие многих из них даже не ведут книги вот так, по-новому, вписывая прибыли и траты рядом, для сравнения, и поэтому, в итоге, дела у нас пойдут лучше, чем у них. Он мне сказал, что они относятся к своим домам, землям, арендаторам и состояниям, как к огромной массе, которую не исчислишь. И поэтому – раз уж так они считают – они и не пытаются сосчитать свое богатство. Они наследуют и передают его дальше оптом, без ревизии. Теряют и приобретают, не ведя записей. Они понятия не имеют, что надо сдавать по более высокой цене – дом в городе или пшеничное поле. При начислении налогов они наугад говорят, что у них есть, занимая деньги, не могут подсчитать свое состояние. Когда они получают огромные суммы за участие в войне или берут в приданое, они просто бросают все в сокровищницу и даже не описывают. А мы, новые люди, поднявшиеся недавно, следим за каждым полем, каждой сделкой, каждым кораблем – и следим, чтобы они окупались.

Понемногу, когда мы с Кавендишем добавляли к своему состоянию новую собственность и дома, отрубленные от тела умирающей старой церкви, я заводила новые книги, новую на каждое новое поместье, и в каждой отражался славный баланс доходов от аренды, или продажи шерсти, или сена, или пшеницы, или ржи, или железной руды – любых товаров, которые могла дать нам земля. Понемногу я выучила цену деревьев, стоящих в лесу, и цену древесины, когда деревья повалены. Научилась оценивать шерсть на спине овцы или прибыль, которую можно получить за стадо гусей к Рождеству. Мой муж Кавендиш нанимал хороших, надежных людей, которые прежде служили монахам в аббатствах и монахиням в монастырях и знали, как сделать так, чтобы земля приносила высокую арендную плату и доходы. Я начала учиться у них. Вскоре моей задачей стала проверка отчетов, которые доставляли мне управляющие нашими растущими поместьями, я стала смотрительницей, а не только домоправительницей. Вскоре именно я до последнего пенни знала, как хорошо управляют нашей собственностью, как растет наше богатство.

Все это случилось не в одночасье, разумеется. Мы были женаты десять лет, у нас рождались дети – восемь, благослови их бог и благослови моего доброго супруга, который подарил мне их и дал состояние, чтобы их обеспечить. Он попал в большую милость при дворе. Сперва служил Томасу Кромвелю, а потом и самому королю. Он состоял в Суде приобретений, занимал высокую должность, ездил по стране, оценивая церковное имущество и передавая его короне по мере того, как один за другим монастыри были признаны негодными к служению Господу и было сочтено, что их лучше закрыть.

И если случилось так, что богатейшие и самые прибыльные владения первыми привлекли внимание богоугодных реформаторов, не нам было задаваться вопросами о неисповедимых путях Провидения. Будь они добрыми людьми, они бы были добрыми управляющими господними богатствами, а не проматывали бы состояние церкви: не поощряли бы праздность бедных, не строили бы церкви и больницы чрезмерно красивыми. Господу же лучше, если никудышных управляющих заменят те, кто знает цену деньгам и готов заставить их работать.

Муж мой, разумеется, покупал для себя. Видит бог, все в Англии покупали землю для себя, и по самым отчаянным ценам. Словно рыболовецкая флотилия пришла с уловом селедки – вся сразу. Мы были как жены рыбаков на стене в гавани, ликующие при виде изобилия. Нам не терпелось наложить руку на свою часть старых церковных земель. Шел настоящий пир с разделом и захватом земель. Никто не задавал Уильяму вопросов, когда он оценивал для короны, а покупал и продавал для себя. Все и предполагали, что он станет прибавлять к своему жалованью, торгуя для себя, к тому же он брал не больше, чем было принято.

Как он все это проделывал? Оценивал землю невысоко, иногда в чью-то пользу. Иногда принимал подарки, а иногда – тайные взятки. Разумеется! Почему бы и нет? Он работал для короля и продвигал церковную реформу. Выполнял работу во имя Господа, изгоняя развращенных папистов. Почему бы ему не получать щедрую награду? Мы меняли прогнившую церковь на ту, что была истинным домом Сына Божия. То был славный труд. Разве муж мой не был на службе у самого Господа, разрушая прежние дурные обычаи папистской церкви? Разве не был он совершенно прав, разве не сам Господь направлял его, когда он забирал богатство у развращенной церкви Папы и передавал его в наши руки, ведь мы бы распорядились им куда лучше! Разве не в этом смысл священной притчи о талантах?[14]

И все это время я была ему не только женой, но и ученицей. Я пришла к нему девчонкой, которую сжигала жажда обладать своей собственностью и обезопасить себя в этом мире. Я больше никогда не хотела оказаться бедной родственницей в доме богатой кузины. Он научил меня, как этого добиться. Господь его благослови.

Потом я сказала ему, что продают поместье Чатсуорт, рядом с моим прежним домом, Хардвиком в Дербишире. Сказала, что поместье это я прекрасно знаю, земля там хорошая, а хозяином изначально был мой кузен, но ему пришлось продать поместье, чтобы насолить семье, а новый владелец, испугавшись оспаривания права собственности, отчаянно хочет продать Чатсуорт, и мы можем получить немалую прибыль, если не будем слишком щепетильны, чтобы нажиться на дураке, попавшем в беду. Уильям со мной согласился по поводу выгоды, купил поместье для меня по бросовой цене и поклялся, что сделает из него лучший дом на севере Англии – наш новый дом.

Когда на престол взошла новая королева, Мария Тюдор (кто бы мог подумать, что она одолеет добрую протестантскую претендентку, мою подругу Джейн Грей?), моего бедного Кавендиша обвинили в том, что он мошенничал на службе, брал взятки, крал земли у Святой Римской католической церкви, которая снова поднялась из мертвых, как сам Иисус. Постыдные обвинения и страшные времена: наши друзья сидят в Тауэре за измену, милой маленькой Джейн Грей угрожает смерть за претензию на трон, реформация остановлена и развернута в обратную сторону, мир снова перевернулся с ног на голову, кардиналы возвращаются, идет инквизиция. Но в одном я была уверена, одно утешало меня в невзгодах: я знала, что ему точно известно, сколько он украл – до последнего пенни. Пусть говорили, что расходные книги, хранившиеся во дворце, не объясняли, откуда у него такое богатство, я знала, что уж ему-то это известно; где-то должны были быть книги, в которых все было отражено, четко и ясно, кража и прибыль. Когда мой бедный супруг Кавендиш умер, все еще под подозрением в воровстве, взятках и бесчестном ведении отчетности, я знала, что он отчитается за все на небесах и святой Петр (которого, как я думала, тоже восстановят в должности) признает эти отчеты точными до последнего пенни.