Зодиак и свастика - Вильгельм Вульф

Блюда разносили двое слуг в белоснежных ливреях и перчатках. Они внимательно за всем следили, но сами не произносили ни слова.

У Гиммлера это был один из разгрузочных диетических дней. Меня это устраивало, поскольку я вегетарианец. Моя личная философия близка к буддизму и его восприятию космоса. Еще в ранние годы я проникся убеждением, что не следует потреблять в пищу ничего, что хоть как-то связано с трагедией. И я всегда старался по возможности придерживаться этого правила. Но у Гиммлера были иные мотивы. Он перешел на обезжиренную, постную пищу по причине желудочно-кишечных осложнений.

Разговор зашел о вегетарианстве. Гиммлер сказал, что он ненавидит охоту, поскольку не может смотреть на страдания животных. Он расчувствовался и стал нас уверять, что не выносит даже вида крови. Поистине странных субъектов подчас выбирает провидение на роль кровавых палачей. Мне почему-то часто вспоминается это сентиментальное признание Гиммлера. Для близких то был приятный, милый человек. Говорят, был заботливым и любящим отцом. Как и всякая хищная птица.

То, что «сторожевой пес» Гиммлера демонстрировал за столом дурные манеры и вел себя как неотесанный деревенщина, никого не удивляло. Но подобные манеры казались недопустимыми для начальника полиции, министра внутренних дел Третьего рейха, рейхсфюрера СС. В чем-то Гиммлер даже превосходил Киррмайера — ставил локти на стол, вытягивал вперед руки, по-крестьянски звучно хлебал суп. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер не старался скрывать отсутствие хороших манер, как не скрывал того же его верный страж Киррмайер. В сравнении с другими гостями эти двое здесь казались совершенно неуместными. Молодые офицеры СС исподтишка мне улыбались через стол, заметив, что крестьянские манеры их Рейхсхайни привлекли и мое внимание. Затем Гиммлер завел со мной разговор:

«Я вам весьма признателен за то, что вы приехали, и за то, что рассказали Шелленбергу об „Arthasastra“ (сборник наставлений в области политики и фальсификаций). Это поистине бесценная книга, в своем роде совершенно уникальная. Древние индийцы были столь основательны, что не упустили ни один из аспектов управления государством. В самом деле, я очень вам благодарен, господин Вульф. Странно, что никто из моих людей не обратил мое внимание на существование подобной литературы».

На мгновение я лишился дара речи. Гиммлер говорил о том индийском сочинении, которое гестапо конфисковало у меня дома и которое мне так и не вернули.

Придя в себя, я сказал: «Согласен, удивительное произведение. В нем содержится вся мудрость, необходимая правителю». И дальше я пояснил: «Мир Древней Индии, в которой жил Каутилья, нам совершенно чужд. Внутренний порядок в Древней Индии держался на строгой иерархии, на вершине ее стоял царь со своими советниками. Затем шли касты, строго-настрого отделенные друг от друга, а их организация, их архетипы во многом соответствовали представлениям и практике древних индийских астрологов. Каждая из каст в сравнении с другой имела свои особые преимущества. Исполнение своих предопределенных обязанностей для членов касты служило залогом вознесения на небо и слияния с бесконечным (parabrahman). Стоило только нарушить этот порядок вещей, и весь мир обрекался на гибель в последующей неразберихе. Далее, в том индийском сочинении говорилось, что человек должен предаваться удовольствиям (kата), не вступая при этом в конфликт с нравственностью (dharma) и пользой (artha); не должен он быть лишен и радостей жизни. Если человек позволял себе излишество хотя бы в одном из этих трех аспектов, — удовольствие, нравственность, польза, — тем самым он вредит себе и прочим двум аспектам. И все же превыше всего польза, ибо „Артхашастра“ писалась в основном для царя и правящей касты. На вопрос, должны ли учитываться моральные соображения, когда принимается то или иное решение, автор „Артхашастры“ отвечает: что полезно (царю), тому и следует отдавать предпочтение (перед dharma и kama)».

Тут Гиммлер начал длинный монолог на заданную тему и пришел к заключению, прямо противоположному тому, что излагалось в «Артхашастре», чем очень меня удивил. Я знал, что «Артхашастра» не налагает никаких обязательств на царя по отношению к своему народу. Несколько глав в том сочинении посвящались организации и работе тщательно продуманной внутренней шпионской сети. И вот Гиммлер в своих высказываниях о Каутилье, чье сочинение он тщательно изучил, объявил, что использовать подобную шпионскую сеть в отношении германской нации было бы непристойно и недостойно.

Невероятно было такое слышать от человека, создавшего изощреннейшую, бдительную машину слежки, которая работала с фанатичной энергией. Но то были подлинные слова, сказанные шефом секретной полиции, одним из столпов национал-социалистической партии. Хотя сама партия — движение массовое, но состоит она из отдельных клеточек, которые постоянно отмирают и возрождаются. И каждый отдельно взятый член партии становился «важным звеном национал-социалистического сообщества», а это, в свою очередь, означает, что любой член партии шпионит за всяким другим членом партии. Шпионство в национал-социалистическом движении было всеобщим, всеобъемлющим, начиналось оно с какого-нибудь ничтожного чинуши, а замыкалось на главе гестапо, Генрихе Гиммлере. Действуя по поручению Гитлера, Гиммлер разработал методы современного террора, с его помощью построил разветвленную систему, важнейшим фактором которой стало шпионство. За что бы ни брались национал-социалисты, предпочтение отдавалось обману. Ложь и блеф у них были в почете. Процветала безнравственность, ибо она естественна для людей, прибегающих к террору. Иногда безнравственность демонстративно провозглашалась, но чаще служила прикрытием какого-то заговора.

Гиммлер использовал типично нацистский прием, превознося высокие идеалы и ценности, к которым ни он, ни его подручные не имели ни малейшего отношения. Все национал-социалистические акции предпринимались в защиту священных, божественных и, следовательно, высоконравственных предначертаний. В тот день в Бергвальде, в кругу своих последователей, веривших каждому его слову, Гиммлер, расправив грудь, с возмущением осудил уловки и коварство, провозглашенные Каутильей в «Артхашастре».

Этот лицемер, фанатичный приверженец расовых законов и национал-социализма, был воплощением жестокости и звериной сущности гитлеровского режима. Гиммлер считал себя добропорядочным, не имея понятия, что это значит, он считал себя честным, хотя, душой и телом служа национал-социализму, вырос на коварстве. Его эсэсовские методы стали символом тотально аморального правительства нацистов. Эти методы были рассчитаны на худшие человеческие качества: жестокость, мстительность, зависть, алчность, воровство, ложь и обман. Он методично насаждал их в Германии, отчего разложение нации пошло такими темпами, что перенос этой смертельной заразы на самих зачинщиков можно было считать лишь вопросом времени. В своем монологе Гиммлер преподносил беспринципные акции СС как «святые подвиги» во имя «тысячелетнего рейха».