Зодиак и свастика - Вильгельм Вульф

На фронтах дивизии ваффен-СС сражались дружно, героически и даже фанатично бок о бок с дивизиями регулярной армии. Гиммлер всегда заботился о своих эсэсовцах — по сравнению с войсками вермахта те имели больше привилегий, которые они вполне оправдывали своими потерями и жертвами. Хотя к концу войны различия между ваффен-СС и армией стали менее заметными, армейцы, вне всяких сомнений, чувствовали себя задетыми и уязвленными.

После того как Гиммлер был назначен командующим резервной армией и всех частей и соединений на территории Германии, он, можно сказать, что он, добился осуществления своих честолюбивых планов, хотя, конечно, был кем угодно, только не полководцем.

В новой должности Гиммлер со всей возможной поспешностью наращивал численность ваффен-СС и, формируя фольксгренадерские дивизии, создал новый вид вооруженных сил, позднее переросший в фольксштурм (части гражданской обороны). Однако после этого назначения безотлучно находившийся в ставке Гитлера Мартин Борман стал усиленно плести против него интриги, чего Гиммлер поначалу не заметил. Возглавляемые им войска не сумели добиться зримых успехов и очень скоро стали выдыхаться. В начале 1945 года, когда у Гиммлера случилось нервное расстройство, они находились в упадке.

История Гиммлера мне была хорошо известна, но как личность он для меня оставался загадкой. Незадолго до моей первой встречи с ним я некоторое время провел в Гарцвальде с Керстеном. Меня одолевали мрачные предчувствия, я давно подозревал, что Гиммлер хочет меня видеть и что Шелленберг готовит эту встречу. Как-то прогуливаясь с фрау Керстен, очень умной и милой женщиной, я спросил ее мнение о Гиммлере. Она долго молчала и наконец ответила: «Трудно сказать, что он собой представляет. Кажется, занятный человек». И опять замолчала.

Потом помимо ее воли с уст сорвалось то, что она думала: «Гиммлер свинья, настоящая свинья!» И рассказала мне, как однажды в концлагере Равенсбрюк он велел вывести к нему голых женщин из секты Свидетели Иеговы и как стал избивать их плетью, а после экзекуции ушел, злорадно посмеиваясь.

Итак, первая «аудиенция» завершилась. На встречу с Генрихом Гиммлером в Айген я ехал со смешанным чувством любопытства и страха. Так или иначе, встреча состоялась, я цел и невредим. Опасения Шелленберга, что излишней откровенностью я могу поставить под удар себя, а следовательно, и его, и весь кружок Керстена — эти опасения не подтвердились. У меня складывалось впечатление, что встреча прошла удачно.

Я долго думал, как вести себя с Гиммлером, и в конце концов решился говорить открыто, ничего не скрывая. В тот момент мне казалось, я достиг поставленной задачи: я описал полную безнадежность политической ситуации, а гороскоп Гитлера прокомментировал в сугубо мрачных тонах, я убеждал Гиммлера устроить путч, и несмотря на это мне в какой-то степени удалось заручиться его доверием.

Вернувшись в Берлин, я сразу отправился в штаб-квартиру контрразведки на Беркерштрассе, чтобы обо всем рассказать Шелленбергу. Управление контрразведки размещалось в многоэтажном здании, построенном в 1930-е годы в «утилитарном» стиле. Окружавший его просторный двор пестрел уродливыми бункерами и гаражами. Кабинет Шелленберга находился в центре сложного лабиринта коридоров. Подобно паутине, они тянулись к многочисленным подотделам, ведавшим регионами или отдельными темами.

Молоденькие офицеры СС придирчиво проверяли посетителей, после чего те под эскортом двух охранников препровождались в соответствующие кабинеты. Любая попытка остановиться в коридоре пресекалась грубым окриком, а нарушитель автоматически подозревался в намерении что-то подслушать. Несмотря на такие крайности, меры безопасности были на любительском уровне. Так, напротив входа в здание контрразведки я приметил несколько сараев, откуда с помощью телеобъектива можно было заснять всех входящих и выходящих.

Прежде чем попасть в кабинет Шелленберга, нужно было пройти несколько комнат, где сидели его секретари и адъютанты и еще один особый кабинет его адъютанта, доктора Шмица. Шелленберг восседал за огромным полированным столом, на котором красовалось пресс-папье в виде пушки. Под центральным выдвижным ящиком были устроены специальные отделения для автоматических пистолетов. Шелленберг всегда их держал под рукой. Ему приходилось считаться с возможностью, что подручные Кальтенбруннера или Мюллера в любой момент могут его застрелить. Рядом с письменным столом находился похожий на приемник коммутатор, который контролировал подслушивающие устройства, установленные в различных приемных, конференц-залах и Бог знает где еще. Подслушивающее устройство имелось и в кабинете Шелленберга. Оно стояло в простенке между окнами и было замаскировано под буфет. С помощью этого устройства Шелленберг мог записать любой разговор с посетителем. Меня это очень беспокоило, и позже, когда я стал чаще наведываться к Шелленбергу, я всегда садился в самом дальнем углу кабинета, в небольшом алькове, где, как я полагал, не может быть никаких микрофонов. Контрразведка оснащалась новейшими достижениями техники слежки и сыска. Все эти устройства, такие изощренные и в то же время примитивные, вполне соответствовали представлениям обывателей о разведывательной службе.

Шелленберг был очень рад видеть меня целым и невредимым. Он пожелал услышать малейшие подробности нашего разговора с Гиммлером и прежде всего то, о чем говорил я. Я заверил Шелленберга, что был достаточно сдержан. «Как долго вы говорили с рейхсфюрером?» — спросил Шелленберг. Я ответил, что пробыл с ним с двух часов пополудни до семи вечера. «Это хорошо, очень хорошая примета, — воскликнул Шелленберг. — Обычно он ни с кем не говорит так долго».

Шелленберг был прекрасно осведомлен о положении дел и, зная, что Гиммлер увлекается астрологией, решил через меня оказать на него воздействие. Шелленберг надеялся, что универсальные гороскопы, мною составленные, убедят рейхсфюрера покончить с Гитлером и как можно скорей завершить войну. Шелленберг лично вручил те гороскопы Гиммлеру, а моя поездка в Айген — под благовидным предлогом обсудить издание в пропагандистских целях астрологического журнала в Швейцарии — позволила мне установить контакты с Гиммлером, чтобы затем оказывать на него непосредственное и долговременное влияние.

В ту пору — это был май 1944 года — Шелленберг особенно нервничал. Со дня на день ожидалась высадка союзников. Кроме того, Шелленберг ожидал покушения на Гитлера. Об этом я, конечно, ничего тогда не знал, но сегодня общеизвестно, что Шелленберг был осведомлен о предстоящем покушении и своей разведслужбой, и людьми, имевшими контакты с американцами в Швейцарии. Ему было известно, что Гиммлер при всей его нерешительности склоняется к тому, что Гитлера следует убрать. Ему было также известно, что Кальтенбруннер только ждет предлога, чтобы уничтожить Гиммлера. Чем труднее становилось положение Шелленберга, тем больше он полагался на Керстена, массажиста Гиммлера и его «отца исповедника», делавшего все возможное, чтобы Гиммлер почаще прислушивался к советам Шелленберга. Ежедневные общения Керстена с Гиммлером стали важным каналом связи, по которому Шелленберг мог передавать информацию и предвзято составленные донесения. Вскоре после моего возвращения из Айгена положение еще больше осложнилось. Началась давно ожидавшаяся высадка союзных войск в Нормандии. Керстен пришел ко мне, заламывая руки. «Гиммлер все еще колеблется, — сказал он. — Говорит, не доверяет больше своим высшим офицерам, а следовательно, не может устроить путч».