Солнце для всех - Марек Лавринович

Они встали в центре студии возле елки.

— Посмотрите в объектив вон той камеры. Представьте себе, что через него на вас смотрит старушка, которую все бросили, и у нее нет никого, кто бы мог пожелать ей всего наилучшего в новом году. Вы хотите ее поздравить?

— Хочу.

— Так сделайте это. По-своему, так, как сумеете. Ян откашлялся и начал:

— Пожалуйста… я…

— Не сейчас, а когда все будет готово и режиссер скажет «снимаем». Сосчитайте про себя: раз, два, три, четыре, пять и начинайте говорить. Представьте, что здесь никого нет, вы поздравляет ту старушку, хорошо?

— Хорошо.

Студию снова осветили софиты. Камеры стали подъезжать к Яну, беспощадно наводя на него свои объективы. Его ослепил свет, так, что он уже ничего не видел. Он хотел сбежать, но сверху раздался спокойный, решительный голос:

— Снимаем.

— Меня зовут Ян. Я потерял память и сейчас нахожусь в психиатрической больнице. У меня нет никого на свете, и я знаю, что много таких людей, как я, одиноких…

Камеры все приближались к нему.

— …очень одиноких. Поэтому я хотел бы пожелать всем… таким, как я, счастливого Рождества и Нового года, такого, какой только можно себе представить. Ведь это и наши праздники, правда?

Ян лучезарно улыбнулся.

— Всего вам самого лучшего в новом году! Лампы стали гаснуть, камеры отъехали в глубь помещения. Ян бросился к своему стулу.

— Минуточку, — раздался голос из-под потолка. — Что вы этим, собственно, хотели сказать?

— Я… не знаю… так… от всего сердца.

— По-моему, это чушь, — категорично заявил голос сверху.

— Но смысл здесь не главное, — поспешила Яну на помощь ведущая Тарчинская. — Сколько в этом чувства!

— Какого еще чувства? — потребовал объяснений голос из-под потолка.

— Человеческого. Экзистенциального.

— На мой взгляд, это бред, — пробормотал голос и умолк.

— Старый кретин, — прошептала на ухо Яну пани Тарчинская. — Не обращайте внимания.

— Но может, я… — оправдывался Ян. — Я ведь не умею… если бы мне кто-нибудь написал, я бы выучил…

— Бросьте, не огорчайтесь. Я считаю, все было супер. А теперь идите в кофейню, что-нибудь закажите и подождите меня. Все действительно было прекрасно.

Ян покинул студию. В кофейне он нашел свободный столик и сел на краешек стула. Так он просидел почти два часа, пока дверь студии не открылась и не показалась улыбающаяся, но заметно уставшая пани ведущая.

— Вы ничего не заказали?! — удивленно воскликнула она. — Как же так?! Что вы хотите? Кофе? Пирожное? А может, что-то более основательное?

— Нет… спасибо… — сказал Ян.

— Как это спасибо? Хотя бы кофе вы со мной выпьете?! — И очаровательная пани побежала к буфету.

Им принесли кофе, но беседа как-то не клеилась. Ян все время думал о том, то ли он сказал в камеру, что должен был. Мысли Тарчинской крутились вокруг следующей программы, в которой Ян не принимал участия, поэтому его судьба стала ей абсолютно безразлична. Работа прекрасной пани основывалась на постоянной погоне за несчастьями людей, ничего удивительного, что ее сердце не могло вместить столько трагедий сразу. Она рассказывала о чужой судьбе (с неподдельным состраданием и драматизмом) — и тут же забывала о ней, поскольку ее внимание уже было приковано к очередному бедолаге Страдающего болезнью Альцгеймера сменял парализованный, затем следовал умирающий от рака, женщина, потерявшая ребенка… Иоанна Тарчинская была в их жизни, если можно так выразиться, скорым поездом, шумно и ярко проезжающим мимо Богом забытых станций. Их драмы умещались в коротенький сюжет, через некоторое время после выпуска программы приходили письма, иногда с предложением помощи, а потом все неотвратимо возвращалось на круги своя. Что ж! Тот, кто считал, что Лазаря могли бы воскресить ведущие телевидения, сильно ошибался.

Пятнадцать минут спустя «Форд-К» снова мчался по ярко освещенным улицам, но Яна больше не радовал их праздничный вид. Он почувствовал усталость, сонливость и — о чудо! — обрадовался, когда машина остановилась перед больницей. Он поцеловал руку телезвезды, и автомобиль растворился в потоке спешащих в центр города транспортных средств.

В отделении 3 «Б» Яна ждал длинный стол. На выщербленных больничных тарелках были со вкусом сервированы рождественские кушанья.

Улыбающаяся пани Зося сидела между особенно элегантно одетыми по случаю праздника паном Яворским и паном Поняком. Профессор еще не присоединился к столу, сначала он задумчиво прохаживался по залу, затем любовался елкой. В праздничном торжестве участвовал и Пианист. К слову сказать, родители всегда приглашали его домой в канун Рождества, но молодой человек уезжал домой лишь после сочельника.

Кроме того, на ужине присутствовали пан доцент собственной персоной и его жена, учительница польского языка в близлежащем лицее. Так повелось, что уже много лет чета Красуцких отмечала Рождество вместе с пациентами. Вокруг стола суетились стройные, как стрекозы, медсестры, приносившие тарелки, вилки, ножи. Пан Поняк вытащил из-под скатерти пучок сена и спрятал в карман. Вероятнее всего, он намеревался отмечать этот праздник в одиночестве, чтобы вспомнить старые, добрые времена нормальной жизни.

Наконец все уселись за стол и, взволнованные, приступили к ужину. Наступили сумерки, в окнах домов, окружающих больницу, загорелись огоньки разноцветных гирлянд, украшающих елки. Потом совсем стемнело. В углу зала зажглось большое око телевизора, неизвестно кем включенного, и на экране возникла пани Тарчинская, рассказывающая о людских бедах. Сидя за столом, все не сводили с нее глаз и внимательно слушали, серьезно кивая головами. Потом появился заметно нервничающий Ян и со слезами на глазах стал говорить. Когда же он произнес «Всего вам самого лучшего в новом году!», больные сорвались с мест, начали обниматься и целоваться, желать друг другу скорейшего выздоровления и удачи. Пациенты пламенно расцеловали главного врача, его супругу, медсестер и санитарок — всех, кто был рядом.

Когда объятия закончились, доцент Красуцкий достал из кармана золотой ключик и протянул Пианисту. Молодой человек взял его дрожащими руками, подошел к инструменту, взмахом руки открыл крышку, сел на стоящий рядом стул и нежно положил пальцы на клавиатуру.

Наступила тишина. Пианист не играл, лишь прикасался к клавишам, словно старался к ним привыкнуть. Он ударил по одной клавише, другой, третьей, и вдруг из-под его пальцев возникла мелодия, но прежде, чем присутствовавшие успели ее узнать, она сменялась другой, третьей. Гениальный музыкант импровизировал, извлекая из инструмента самые неожиданные звуки, перемещаясь из одной эпохи в другую, меняя стиль за стилем, словно за пять минут хотел вспомнить весь свой давний репертуар. Наконец он остановился, на мгновение прервал игру, и тотчас же зал наполнила мелодия, которую подхватили все присутствующие:

Небо и земля, небо и земля ныне торжествуют.Ангелы, люди, Ангелы, люди весело ликуют.Христос родился, Бог воплотился,Ангелы поют, славу воздают.Пастухи играют, Пастыря встречают,Чудо, чудо возвещают.

Пели громко, в унисон, словно и для них появление на небе Вифлеемской звезды было знамением важного события, будто к ним тоже направлялись трое волхвов с миррой, золотыми монетами и ладаном. Пан Яворский обнял пани Зосю, а она его, их головы почти касались друг друга.

Рождество Христово, Ангел прилетел.Он летел по небу, людям песню пел:«Вы, люди, ликуйте, все днесь праздник торжествуйте.Днесь Христово Рождество.Вы, люди, ликуйте, все днесь праздник торжествуйте.Днесь Христово Рождество».

Пан Поняк смотрел на скатерть, на то место, где он рассыпал сахар, когда Ян оглашал с экрана свое новогоднее поздравление. Сейчас, неизвестно почему, эта горка из сахарного песка казалась ему самой важной вещью на свете.

Пастыри в пещеру первые пришлиИ Младенца Бога с Матерью нашли.Стояли, молились, Христу поклонились —Днесь Христово Рождество.Стояли, молились, Христу поклонились —Днесь Христово Рождество.

Супруги Красуцкие подпевали, держась за руки, медсестры закатывали глаза, словно к ним вот-вот спустятся с небес дивной красоты ангелы, толстая санитарка пригорюнилась на другом конце стола.

Все мы согрешили, Спасе, пред Тобой.Все мы люди грешны, Ты один Святой.Прости прегрешения, дай нам оставление.Днесь Христово Рождество.Прости прегрешения, дай нам оставление.Днесь Христово Рождество.

Все умолкли и взволнованно смотрели друг на друга. Кто-то подцепил вилкой серебристый кусок сельди, который, замерев в воздухе, отправился в чей-то рот. Головы пани Зоси и пана Яворского почти прикоснулись друг к другу. Доцент Красуцкий о чем-то задумался. Его супруга деловито укладывала на тарелку пирожки. Пианист повернулся к Профессору. Шекспировед кивнул.