Экобаба и дикарь - Михаил Гиголашвили

Вспоминая прозорливых кёльнцев, я поднялся по лестнице тихо-тихо, чтобы не встретить ее соседей, с каждым из которых она переспала разок, в чем я теперь был уверен, — любознательному всякий опыт полезен. Канистру с бензином я спрятал в стиральной машине, что стояла на лестничной площадке около её двери.

Она была одна и читала. Подарив цветы, я сел на обычное место, к окну. Все вокруг казалось мне грязным и отвратительным. Но ничего, огонь смывает все следы. Я взял себя в руки. Сделал вид, что все забыл и простил, и разжег ее, и мы легли, но я предложил:

«Давай с наручниками!»

«Давай!» — ответила она. Она любила всякие игры.

Я прикрепил ее руки к кровати. Потом и ноги. Это ей не понравилось, но было уже поздно.

«Сними с ног», — попросила она.

«Тебя уже не спрашивают», — ответил я и начал обматывать её лицо клейкой широкой лентой. Оставил только ноздри и глаза. Они кричали, эти глаза, но я был стоек.

Обмотав лицо, я сел рядом и начал перечислять все ее измены, каждый раз проводя кухонным ножом кровавую черту на ее теле. Раз я задел вену, кровь пошла сильно, но я засыпал рану солью, и кровь остановилась.

«Ты понимаешь, за что ты умираешь?» — спрашивал я ее.

Она была в шоке, но глазами что-то показывала, чего я не хотел понимать. О, эти глаза!.. Они говорили так ясно!.. Я читал в них, как в книге, но делал вид, что ничего не понимаю — так делала она, рассказывая об очередном своем любовнике.

Всё это продолжалось долго. Я говорил и резал, она стонала и дергалась. Это

— за негра из Габона. Это — за итальянца с диско. Это — за перса с губами. Это — за химика с ушами. Это — за тех, кого я не знаю… Я специально выбирал такие места на ее теле, которые больше всего любил ласкать. Да, именно эти места и были самыми нежными… Кровь уже была всюду — на полу, на кровати, на мне, на её игрушках…

Потом я взял канистру и вернулся в комнату. Она ворочалась, шевелилась, урчала. Ее ресницы вздрагивали, по изрезанному телу бегали судороги.

«Это твой последний оргазм, больше не будет». Я начал лить из канистры бензин.

Вначале облил ее, отчего она стала корчиться сильнее, потом все углы, бумаги, кассеты, игрушки, одежду, занавеси, ее белье, трусы и лифчики (их я разбросал по комнате, предварительно изрезав). Провел бензиновую дорожку до дверей, вернулся, поймал ее угасающий взгляд. Ненависть, мольба, ужас.

«Пока! Не скучай! Встретимся в другом месте!»

Казалось, она ответила мне глазами. Я долго целовал эти глаза, чувствуя вкус крови и бензина…

У двери надо щелкнуть зажигалкой. Огненная змейка ринулась в комнату. Я запер замок на два оборота, слыша, как в комнате начало гудеть, и вышел на улицу, никого не встретив в подъезде.

Обошел дом. В ее окнах металось что-то красно-оранжевое, вроде её любимой цветомузыки. «Вот и диско, ты это очень любила, потанцуй в последний раз». Потом полопались стекла, а из окна, я это хорошо помню, вылетел черный плотный клуб, взвился над крышами и начал уходить в небо… В доме стали кричать и бегать. Захлопали двери, заголосили дети…

Я не уверен, ваша честь (или, лучше сказать, ваше бесчестье), что все было именно так. Так, во всяком случае, мне так помнится… Я любил ее, но она предала меня, и за это я убил ее. Вы, ваше бесчестье, хоть сейчас и стары, но тоже когда-то были мужчиной — судите меня, если можете… Я знаю, что в ныне просвещенной Германии нет смертной казни, но даже если бы она и была, я не очень сожалел бы об этом… Да, и сделайте, пожалуйста, скидку на разность рас, темпераментов и понятий, а также на то, что я как раз собирался перейти в зороастризм — пророк Заратустра, явившись мне во сне, приказал доказать свою преданность, что я с удовольствием и произвел… И, главное, не забывайте: не судите, да не судимы будете, ваше бесчестье, хотя говорить подобное судье с вашим стажем по меньшей мере глупо. Мне нечего больше сказать. С уважением, или, вернее, с презрением (что, впрочем, для вас одно и то же), примите и прочее…»

7

Я сама первая никогда не звонила зверю, но теперь хотелось его услышать. В то же время опасаюсь разговора с ним. Ведь недавно поссорились из-за губастого перса, а тут еще это, с Куртом…

«Глупая коза! Чего ты мелешь языком?..» — ругала я себя, собирая вещи и готовясь уехать домой на Рождество. (Всегда, когда я недовольна собой, в мыслях называю себя на ты и вижу словно в зеркале: сделала гадость — и сиди там, взаперти…) В себе разберись, а потом болтай!.. Или похвастаться хочешь?.. Или приятно мучать его?.. Наверно, ты просто садистка, потомственная… Ингрид сто раз права: мало ли кто с кем переспал, чего сразу докладывать?.. Как это мачо называет Ингрид по-русски — «проститутка с блядским наклоном»?.. Или «блядь с проститутским поклоном»?.. И слово это — «блядь» — какое страшное, скользкое, мокрое, как грязная тряпка.

Интересно, почему в гимназии я выбрала тогда русский?.. Тоже из упрямства, наверно: все выбрали английский, а я и еще один мальчик — русский!.. И очень хорошо!.. Притом английский я и так знаю с детства, как и французский… Я вообще люблю языки. Русский учитель тоже все на мою грудь смотрел. Такой щуплый, с бородой, моего роста, даже ниже… Вот зверь мне в самый раз… Скучно без него… И зачем мне этот Курт вообще сдался?..

Случилось все это с ним как-то неожиданно. За эти десять дней мы пару раз встретились в городе, посидели в ресторане, сходили на диско. А потом он пригласил к себе, «слайды показать». Хм, известно: один слайды показывает, другой — книги, третий — картины, четвертый — марки в альбомах рассматривать зовет. Смешно!..

Больше всего мне нравилось следить, как эти странные существа делают первые шаги. Одни ищут мимолетных касаний. Другие, волнуясь, принимаются за анекдоты. Кто-то предлагает посмотреть кассеты. Кто-то приглашает танцевать и прижимается под шумок. Кто-то подливает в бокал. Кто-то пытается ногой коснуться под столом и думает, что если я не отвожу ногу, то это о чем-то говорит. Самое трудное для них — первый шаг. А потом уж катится. Пока я к зверю в танце сама не прижалась, он и не делал поползновений. Правда, виделись мы тогда с ним на курсах, когда он был на работе. Трезвые они пугливы, как зайцы, и всегда готовы отпрянуть, если их по-настоящему пугнуть. А пьяные — глупы и показывают себя с худшей стороны, что бывает противно.

Но все-таки приятно знать, что ты можешь сделать все, а можешь ничего не делать — ни поцелуев, ни ласк, ни секса. Или можешь разрешить поцелуи без ласк, или ласки без секса — на все твоя воля. Конечно, к сексу я отношусь очень серьезно, ибо это — не только удовольствие, но и заряд сил, здоровья, энергии. Недаром Ингрид повторяет: «Секс не делает счастливым, но успокаивает».

У нас вообще-то парни долго тянут, на юге быстрее. Иногда это хорошо, а иногда неприятно. Наверно, плохо — думать так. Я вообще рано испортилась… И если Ингрид, по словам зверя, проститутка с блядским уклоном, то кто же я?.. Как это он меня назвал недавно — шлюхская блядь?.. А может, шлюшья?.. Шлюшиная?.. Или шлюхиная?… Или даже шлюховая?.. O, эти славяне нарочно все так запутали, чтобы мы их понять не могли… Вот грузинский язык не только понять, но даже повторить невозможно — кипит, как вода в чайнике. Чуть не захлебнулась тогда, когда зверь учил меня ругаться по-своему!.. Когда он бранится по-своему — от страха тянет шмыгнуть под одеяло и потушить свет. Русская ругань смешит, а грузинская пугает.

Иногда, забываясь в постели, он переходил на свой сказочный язык, и я дрожала от бурливой нежности неистовых слов. Звуки чаровали. Что я знала о его стране?.. Что вообще о ней знают в Германии?.. Сталин и Шеварднадзе. Хребет мира

— Кавказ. Прометей. Аргонавты. Древняя культура. Раннее христианство. И Черное море. Вот про войну какую-то показывали по телевизору: беженцы, зверства, трупы. И про президента с такой странной фамилией: Камдахурсия, кажется, нет, Хурдиамсия. Ну да, у нас ведь по телевизору показывают другие страны, только если там пожары, войны или катастрофы.

Но выучить несколько слов по-грузински никак не удавалось, это было за пределами возможностей — я просто не в состоянии была произнести эти звуки, но физически ощущала их выпуклый объем, вес и силу — их можно было трогать руками, ощупывать. Как это будет по-грузински: «Лягушка квакает в воде»?.. Он меня учил. Уму непостижимо. Ни за что не повторить. И «я тебя люблю» очень как-то красиво звучит — как будто в горячих волнах купаешься или в церкви молишься!

Я тоже иногда читала варвару наши сказки. Ему нравилось. Еще бы!.. Ведь я из Нижней Саксонии, той части Германии, где говорят на самом мелодичном и правильном немецком языке. А жуткие уроды-диалекты вроде швабского и баварского я слышать не могу: ужас какой-то, как будто и не немцы вовсе говорят, а какие-нибудь албанцы.