Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на все злоключения участников путятинской миссии, уже в конце января 1855 года был подписан Симодский трактат – первый договор о дружбе и торговле между Россией и Японией. Для русских судов открывались порты Хакодате, Нагасаки и Симода; назначался первый российский консул в Японии – участник экспедиции Осип Гошкевич; было решено, что часть Курильских островов (Кунашир, Итуруп, Шикотан, гряда Хабомаи) отходит к Японии, все острова, лежащие к северу от Итурупа, – к России, Сахалин же пока объявлялся неразграниченной землёй, находящейся в совместном владении обеих стран.
Для пути домой участники похода решили построить новое судно в бухте Хэда. Уже в апреле здесь была спущена на воду первая в Японии шхуна европейского образца – «Хэда». Её построили по чертежам шхуны «Опыт», оказавшимся в спасённом с «Дианы» журнале «Морской сборник» за 1849 год. Потом на этой верфи японцы по образцу «Хэды» построили целую серию судов.
На шхуне «Хэда» Евфимий Путятин с частью экспедиции (другие участники похода возвращались в Россию на американских торговых судах) вернулся к устью Амура, чудом ускользнув от английского корабля. Отряд двинулся вверх по Амуру на паровом катере «Надежда». Вот как писал об этом путешествии со слов его участников Иван Гончаров: «Когда не было леса по берегам, плаватели углублялись в стороны для добывания дров. Матросы рубили дрова, офицеры таскали их на пароход. Адмирал (Путятин. – В. А.) порывался разделять их заботы, но этому все энергически воспротивились, предоставив ему более лёгкую и почётную работу, как то: накрывать на стол, мыть тарелки и чашки. В последние недели плавания все средства истощились: по три раза в день пили чай и ели по горсти пшена – и только. Достали было однажды кусок сушёного оленьего мяса, но несвежего, с червями. Сначала поусумнились есть, но потом подумали хорошенько, вычистили его, вымыли и… “стали кушать”, “для примера, между прочим, матросам”, – прибавил К. Н. Посьет, рассказывавший мне об этом странствии… Так кончилась эта экспедиция, в которую укладываются вся “Одиссея” и “Энеида” – и ни Эней, с отцом на плечах, ни Одиссей не претерпели и десятой доли тех злоключений, какие претерпели наши аргонавты, из которых “иных уж нет, а те далече!”».
Что касается самого Ивана Гончарова, то он на шхуне «Восток» добрался в Аян, где наконец сошёл на берег. Классик ещё не знал, что ему предстоит самый экстремальный этап путешествия.
«Свет мал, а Россия велика»
Последние главы книги, в которых описывается путь Ивана Гончарова с охотоморского побережья через Якутск и Иркутск домой в Санкт-Петербург («Обратный путь через Сибирь», «Из Якутска», «До Иркутска»), попадают как бы в тень путешествия на борту фрегата. Но они чрезвычайно интересны сами по себе и даже могут рассматриваться как отдельное произведение.
Это не просто «ещё один травелог» – это первое произведение большого русского писателя о Дальнем Востоке. До этого мы имели записки офицеров, моряков, естествоиспытателей… Следующим классиком первого ряда, добравшимся до восточных пределов империи и написавшим об этом книгу, станет Антон Чехов. Только Гончаров сначала ехал морем, а потом сушей по Сибири – обратно, Чехов же – ровно наоборот. Но Чехова ещё нет на свете, как нет на «крайнем Востоке» ни Хабаровска, ни Владивостока.
В начале похода Иван Гончаров, впервые испытав морскую качку, писал: «Как улыбаются мне теперь картины сухопутного путешествия… А здесь что такое? одной рукой пишу, другой держусь за переборку; бюро лезет на меня, я лезу на стену». Но всё-таки условия на «Палладе» были относительно комфортными: своя каюта, заботливый денщик Фаддеев… Разве что ночью фрегат сменит галс, и Гончаров проснётся от скрипа такелажа. Да и морской болезнью писатель – неожиданно для себя и окружающих – не страдал совершенно, хотя морские ноги приобрёл не сразу.
Теперь он наконец на твёрдой земле, притом российской. Но, замечает Иван Гончаров, «какая огромная Итака и каково нашим Улиссам добираться до своих Пенелоп!». Ему предстояла долгая дорога по местам, которые даже сегодня остаются глухими и труднодоступными. Век спустя их опишет путешественник и писатель Григорий Федосеев. Уже из того факта, что Федосеев работал в этих районах геодезистом, ясно, что и в середине ХХ века местность оставалась, мягко говоря, слабоизученной.
Ивану Гончарову пришлось начинать путь по горно-таёжному бездорожью. Причём не в «качке», как он думал вначале, – люльке, размещённой между двумя лошадьми, – а верхом. К черкесскому седлу приспособили для удобства «Обломова» подушку – вот и всё. Ничего подобного писатель не испытывал ни до, ни после. Писал Евгении Петровне Майковой[179] (матери Аполлона): «Вы в письме своём называете меня героем, но что за геройство совершать прекрасное плавание на большом судне… Нет, вот геройство – проехать 10 500 вёрст берегом, вдоль целой части света, где нет дорог, где почти нет почвы под ногами, всё болота; где нет людей, откуда и звери бегут прочь».
Путь начался в Аяне – основанной в 1843 году на охотоморском побережье фактории. Вот гончаровское описание Аяна: «Беспорядочно расставленные, с десяток более нежели скромных домиков, стоящих друг к другу, как известная изба на курьих ножках, – по очереди появлялись из-за зелени; скромно за ними возникал зелёный купол церкви с золотым крестом. На песке у самого берега поставлена батарея, направо от неё верфь, ещё младенец, с остовом нового судна, дальше целый лагерь палаток, две-три юрты, и между ними кочки болот. Вот и весь Аян. Это не город, не село, не посад, а фактория Американской компании[180]. Она возникла лет десять назад для замены Охотского порта, который неудобен ни с морской, ни с сухопутной стороны. С моря он гораздо открытее Аяна, а с сухого пути дорога от него к Якутску представляет множество неудобств, между прочим так называемые Семь хребтов, отраслей Станового хребта, через которые очень трудно пробираться. Трудами преосвященного Иннокентия, архиепископа Камчатского и Курильского[181], и бывшего губернатора Камчатского, г-на Завойки, отыскан нынешний путь к Охотскому морю и положено основание Аянского порта». Ещё: «Это скромный, маленький уголок России, в десяти тысячах пятистах верстах от Петербурга, с двумястами жителей, состоящих, кроме командира порта и некоторых служащих при конторе лиц с семействами, из нижних чинов, командированных сюда на службу казаков и, наконец, якутов. Чиновники компании помещаются в домах, казаки в палатках, а якуты в юртах. Казаки исправляют здесь военную службу, а якуты статскую. Первые содержат караул и смотрят за благочинием; одного из
