Миры Филипа Фармера. Т. 6. В тела свои разбросанные вернитесь. Сказочный пароход - Филип Фармер

Он мог бы и этот труп швырнуть в реку, но теперь задумался о том, что из него можно извлечь пользу, и немалую. Он объяснил свое желание остальным, и они спустили тело с гриба и понесли его по равнине. Первыми за дело взялись Фрайгейт и Галеацци, бывший импортер из Триеста. Фрайгейт, конечно, не рвался к этой работе, но, когда Бёртон спросил его, не возьмется ли он, он кивнул. Он подхватил мертвеца за ноги и пошел вперед. Галеацци тащил тело, ухватив его под мышки. Алиса пошла за Бёртоном, держа за руку девочку. Кое-кто из толпы с любопытством смотрел на процессию, а кое-кто комментировал происходящее или задавал вопросы, но Бёртон помалкивал. Когда первые носильщики прошагали около полумили, их сменили Казз и Монат. Девочку, казалось, вовсе не пугал вид мертвеца. И первый труп вызвал любопытство, а не испуг.

— Если она на самом деле из древних кельтов, — сказал Фрайгейт, — она, наверное, привыкла видеть обугленные тела. Если я верно помню, кельты сжигали тела, предназначенные для жертвоприношений, в больших плетеных корзинах на религиозных церемониях. Правда, не припомню, в честь какого бога или богини проводились эти церемонии. Была бы библиотека — можно было бы уточнить. Как думаете, будет у нас тут когда-нибудь библиотека? Думаю, я чокнусь, если у меня не будет книг.

— Посмотрим, — отозвался Бёртон. — Если нас не обеспечат библиотекой, соберем свою. Это возможно. Нет ничего проще.

Он счел вопрос Фрайгейта идиотским, но, с другой стороны, сейчас мало кто пребывал в своем уме.

У подножий холмов Моната и Казза сменили двое мужчин — Рокко и Бронтич. Бёртон пошел впереди, мимо деревьев, сквозь густую, доходившую до пояса траву. Острые листья травы царапали босые ноги… Бёртон ножом срезал один стебель и посмотрел, насколько тот прочен и гибок. Фрайгейт плелся рядом с ним и рта не закрывал. «Наверное, — подумал Бёртон, — он болтает, чтобы отвлечься от мыслей о двух смертях».

— Вы только подумайте, какие исследования можно провести, если здесь воскресли все, кто когда-либо жил! Подумайте о тайнах истории, о любых вопросах, на которые можно найти ответы! Можно поговорить с Джоном Уилксом Бутом[2] и выяснить, действительно ли военный секретарь Стэнтон участвовал в заговоре с целью убийства Линкольна. Можно установить личность Джека-Потрошителя[3]. Узнать, на самом ли деле Жанна д’Арк была ведьмой. Поговорить с наполеоновским маршалом Неем[4] и узнать, правда ли, что он удрал из попавшего под обстрел эскадрона и стал школьным учителем в Америке. Понять, что на самом деле случилось в Перл-Харборе. Посмотреть на лицо «Человека в Железной Маске», если такой когда-либо существовал. Порасспрашивать Лукрецию Борджиа[5] и тех, кто ее знал, и понять, была ли она в действительности такой жуткой отравительницей, какой ее считают. Узнать, кто убил двух малюток-принцев в Тауэре. Может быть, это сделал Ричард III[6]. Да и вы, Ричард Фрэнсис Бёртон, — ваши биографы мечтали бы задать вам множество вопросов о вашей жизни. Правда ли, что у вас была любовница-персиянка, на которой вы собирались жениться и ради которой были готовы отречься от того, кем были, и стать ее сородичем? Правда ли, что она умерла до того, как вы смогли жениться на ней, и действительно ли вас так потрясла ее смерть и вы любили ее до конца своей жизни?

Бёртон зыркнул на Фрайгейта. Он только что познакомился с этим человеком, а тот — это надо же — задавал самые личные и болезненные вопросы. Этому не было прощения.

Фрайгейт отшатнулся, бормоча:

— И… и… и… ну ладно, сейчас не время, я понимаю. Но известно ли вам, что после вашей смерти ваша супруга стала очень набожной и что вас похоронили на католическом кладбище — вас, безбожника?

Лев Руах, глаза которого раскрывались все шире, пока Фрайгейт болтал, воскликнул:

— Вы — Бёртон, путешественник и лингвист? Тот, что открыл озеро Танганьика? Тот, что совершил паломничество в Мекку, одевшись, как мусульманин? Переводчик «Тысячи и одной ночи»?

— Лгать не хочу и незачем. Да, это я.

Лев Руах плюнул на Бёртона, но его слюну отнесло в сторону ветром.

— Сукин вы сын! — прокричал он. — Вшивый нацистский ублюдок! Читал я про вас! Какой выдающийся человек, можно себе представить! Только вы были антисемитом!

Глава 7

Бёртон был потрясен. Он сказал:

— Этот беспочвенный и злобный слух распространяли мои враги. Но всякий, кто был знаком с фактами и со мной, знал, как все обстоит на самом деле. А теперь, я думаю, вам следовало бы…

— А что, не вы написали «Евреи, цыгане и ислам»? — скорчив гримасу, вопросил Руах.

— Я, — ответил Бёртон. Лицо его зарделось, и, опустив голову, он заметил, что все тело покраснело. — А теперь, я думаю, как я собирался сказать, пока вы не прервали меня, вам лучше уйти. Если бы положение дел было обычным, я бы вас уже держал за глотку. Человеку, который так разговаривает со мной, приходится держать ответ за свои слова и защищать их поступками. Но положение необычное, и вы, вероятно, переволновались. Не знаю. Но если вы немедленно не извинитесь или не уйдете, я сейчас же превращу вас в следующий труп.

Руах сжал кулаки и гневно глянул на Бёртона, потом развернулся и зашагал прочь.

— Что такое «нацист»? — спросил Бёртон у Фрайгейта.

Американец постарался объяснить как можно более доходчиво.

— Много мне нужно узнать обо всем, что произошло после того, как я умер, — сказал Бёртон. — Этот человек ошибся на мой счет. Никакой я не нацист. И вы говорите, что Англия стала державой второго сорта? Всего через пятьдесят лет после моей смерти? Верится с трудом.

— С какой стати я бы стал вас обманывать? — возразил Фрайгейт. — Только не стоит так огорчаться. К концу двадцатого века она снова воспрянула, и самым любопытным образом, хотя было уже слишком поздно…

Слушая янки, Бёртон чувствовал гордость за свою родину. Хотя при жизни Англия относилась к нему более чем небрежно и хотя ему всегда хотелось поскорее смыться с родного острова, как только он туда попадал, он стал бы сражаться за родину насмерть. И еще он был предан королеве.

Неожиданно он спросил:

— Если вы догадались, кто я такой, почему молчали?

— Хотел удостовериться. И потом, у нас было не так много времени для светского общения, — пояснил Фрайгейт. — Да и для всякого другого тоже, — добавил он, искоса поглядывая на чудесную фигуру Алисы Харгривз.

— Про нее я тоже знаю, — сказал он. — Если она та женщина, за которую я ее принимаю.

— Я ее совсем не знаю, — отозвался Бёртон и остановился. Они поднялись по склону первого холма и оказались на его вершине. Тело положили на землю под высоченной красной сосной.