Младенец Фрей - Кир Булычев

- Нет, - сказал Л. - Глаза болят. М.И. не оставил надежды. Я не маленький... надежды нет.

- Но ваш организм...

- У меня не осталось организма, - внятно ответил Л.

В комнате воцарилось молчание. Потом Дмитрий Ильич сказал мне:

- Мы разговаривали с Осиновым. Он откуда-то уже знает о решении обратиться к яду. Но настаивает, чтобы врачи не принимали в этом участия.

- Как всегда - чистенькие руки, - сказал Л. - Скажите, доктор, как лучше принять его? В чае? Я думаю - бульоне. Желудок у меня прочищен. Я готов.

- Но почему?

- Потому что сегодня вечером, - сказал он, - я полностью потеряю возможность двигаться... полный паралич... бессмысленное бревно...

- Володя, - сказал Дмитрий Ильич. - Может быть, Сергей Борисович осмотрит тебя?

- Я не возражаю, - сказал Л.

Я не был готов к осмотру - у меня даже стетоскопа с собой не было. Я измерил пульс, кровяное давление, прослушал сердце... Ничего утешительного я сказать не мог... Во время осмотра Л. дважды впадал в забытье - давление прыгало... пульс был неровным и нитевидным... Странно, что жизнь еще теплилась в этом организме. В то же время я был крайне удивлен некоторыми несообразностями - участками нежной, юношеской кожи, совершенно очевидным возрождением луковиц волос, исчезновением морщин на лице - словно организм, отчаянно пытаясь удержаться на плаву, пробовал, отбрасывал и вновь искал пути, чтобы обмануть смерть...

По моей реакции братья Ульяновы без труда поняли, что диагноз неблагоприятен.

- Не расстраивайтесь, - сказал Л. - Я иного и не ждал. Только не пускайте ко мне врачей...

Вошла Мария Ильинична. Дмитрий Ильич попросил ее согреть бульон.

- Только не очень горячий.

Мария Ильинична без слова покинула комнату.

- Они молодцы, - сказал Л. - Они у меня молодцы...

Он устал и говорить почти не мог...

- Что мы возьмем? - спросил Дмитрий Ильич. - У нас есть выбор.

- Выбор! - Л. попытался засмеяться. Потом сказал: - Только не тот, что привез Сталин. Там может быть дерьмо.

Мне хотелось уйти - от Л. исходил слишком сильный поток не видимых, но обжигающих волн. В бессилии маленького тела, в его капитуляции перед лицом смерти было такое могущество духа, что именно в тот момент я окончательно осознал, как этот человек мог держать в руках партию и громадную империю...

Мария Ильинична принесла поилку с бульоном. Дмитрий Ильич протянул руки, и я покорно отдал ему пакетик с ядом. Л. смотрел на него как зачарованный.

- Господи, спаси и помилуй, - шептали его губы - может быть, лишь я слышал этот шепот, а может быть, мне только казалось, что он шепчет. - За что мне такая мука, господи?

Вошли Н.К. и Анна Ильинична. Анна Ильинична заперла за собой дверь.

Все мы, в первую очередь - родные, и случайно - я, были словно присяжные, которые должны будем перед небом свидетельствовать о происшедшем.

- Я не хочу, - шептал Л. - Освободите меня!

- Милый, - Н.К. заплакала - большие тяжелые слезы скатывались по толстым мягким щекам, - не надо, давай будем жить... Мы же справлялись...

Л. отрицательно двинул головой и протянул руку к поилке.

Н.К. не смогла дать ему поилку и дал ее Дмитрий Ильич.

Л. пил спокойно, сделал несколько глотков и потом вдруг судорожно, отчаянно оттолкнул поилку так, что вышиб ее из руки брата - она упала на пол и раскололась - и все мы смотрели, не отрываясь, как лужица отравленного бульона медленно растекалась по паркету.

Л. откинулся на подушку и закрыл глаза.

Мы смотрели на него. В дверь постучали, но никто не двинулся.

- Ну! - произнес Л. - Скоро?

Н.К. опустилась перед кроватью на колени и положила руку ему на лоб.

- Нет, - прохрипел Л. - Нет, я не позволю! Пустите меня! Я еще живой!

Он начал биться в конвульсиях.

Я кинулся к нему. Почему-то Анна Ильинична протянула мне градусник.

Я не спорил.

Л. бормотал невнятно, выкрикивал тихонько непонятные слова, левая рука махала в воздухе, отбиваясь от невидимых нам злых сил. В дверь стучали. Мария Ильинична подбежала к двери и крикнула - чтобы отстали.

Анна Ильинична вытащила термометр и показала мне - термометр показывал 42,3 - дальше ртути некуда было подниматься.

И вдруг Л. закричал - тонко, прерывисто.

Он мелко трепетал, бился - словно хотел выскочить из жгучей кожи... И я видел, как в дурном сне, и все это видели, как лопалась кожа, обнаруживая внутри под ней - другую, розовую, нежную... нечто куда меньшее, чем Ленин, билось внутри него, распарывая оболочку. Ахнула, зажимая себе рот, Анна Ильинична, кто-то из женщин упал на пол, потеряв от страха сознание...

Голова Л., будто из нее изъяли череп, дергалась, сморщенная - и я сделал растерянный шаг ближе, чтобы помочь - не зная уж кому и чем. И тут сквозь лопнувшую на горле кожу прорвалась младенческая рука. Рука дергалась, разрывал кожу - немного крови появилось на ней - но крови было мало.

Почему-то первой пришла в себя Н.К. Она оттолкнула меня, кинулась к дергающейся кукле и начала рвать кожу своего мужа, стараясь освободить из нее младенца, который выбирался из кокона - я даже слышал, как рвалась, трещала живая кожа, мне стало так плохо, что я отступил назад и натолкнулся на лежавшую на полу Марию Ильиничну.

Младенец, испачканный кровью и лимфой, квакающий беззубым ротиком, бился в руках Н.К.

Анна Ильинична сорвала со стола белую скатерть - посыпались коробочки с лекарствами и шприцы - они с Н.К. положили младенца в ногах мертвого, пустого Л., начали вытирать его, деловито и быстро, словно ждали именно этого исхода.

Дмитрий Ильич подошел к двери.

- Там кто? - спросил он.

- Это я, Алексей, - ответил голос Преображенского.

- Больше никого?

- Осипов в столовой, - сказал он. - Врачи с ним.

- Жди, - сказал Дмитрий Ильич. - Никого не пускай.

Как будто поняв брата без слов, Н.К. и Анна Ильинична завернули младенца, который молчал и лишь постанывал, в скатерть, потом сняли с кровати сбитое к ногам одеяло.

Я ничего не понимал и не хотел ничего понимать - я был в тупом шоке.

- Сергей Борисович, - тихо сказал мне Дмитрий Ильич. - Вы сейчас вместе с Алексеем Андреевичем Преображенским отнесете ребенка во флигель. Света не зажигайте. Вы отвечаете за жизнь ребенка. Ясно?

- Конечно, - сказал я покорно. - Конечно...

Преображенский, не задав больше ни единого вопроса, взял закутанного ребенка.

- Возьми на вешалке шубу, - сказала Анна Ильинична. - Я потом к вам приду. Надя останется здесь.

- А я позвоню в Кремль, - сказал Дмитрий Ильич. - Мне надо сказать, что Володя умер...

Мы просидели во флигеле Преображенского до утра. С нами была Анна Ильинична. Я осмотрел ребенка - он был нормален, физиологически ему было несколько более полугода.