Уха в Пицунде - Алесь Кожедуб

За рекой громыхало, не понять, то ли собиралась гроза, то ли доносилась артиллерийская канонада.

Дядька Василь умер на пятьдесят восьмом году жизни, похоронили его на Чижевском кладбище в Минске. За год до смерти он ездил в станицу Алексеевская, где сфотографировался возле обелиска, на котором выбиты фамилии погибших десантников, в том числе его и испанца Хуана.

Кильдым

— Все, поехали завтра в Костюковку! — мама швырнула на пол только что отжатую тряпку. — Не могу больше…

Я с тревогой посмотрел на отца, который лежал на диване и читал «Правду». Мамину родню в Костюковке он недолюбливал, и особенно дядю Колю, мужа маминой сестры Нины.

— Договорюсь завтра с Сабиной, чтоб покормила кур, и поедам. На Вишенском уже сады отцвели…

В поселке Вишенский мама родилась, и всякий раз, приезжая в Костюковку, они с тетей Ниной шли туда пешком проведывать дядьев, теток и племянников.

Год назад мы с дядей Колей договорились ехать на рыбалку в карьеры, и я всю зиму и весну ждал этого. Карьеры меня манили так же, как и противоположный берег Днепра, густо поросший лозняками. Ребята рассказывали, что в пойменных озерах на том берегу ловились лещи по пять килограммов. Я не знал, какая рыба водилась в карьерах, но уж точно не сибильки или густерки.

— Брехло твой Коля, — сказал отец. — Не помнишь, как он к нам в Ганцевичи приезжал?

Мама, не отвечая, снова принялась тереть пол.

— Одолжил деньги и смылся. До сих пор не отдал. Посадят твоего Колю — и правильно сделают.

— Он не вор, — попыталась защитить дядю Колю мама. — А пить — все вы пьете.

Отец хмыкнул, но промолчал.

Назавтра в Костюковку мы с мамой поехали вдвоем. От Речицы до Гомеля пятьдесят километров, до Костюковки еще двадцать, а на дорогу уходит полдня, не меньше. Но вот давка в поезде и в автобусе позади, мы подходим к Кильдыму, в котором живет тетя Нина.

— Хоть бы дома была, — вглядывается в бесчисленные окна огромного красного дома мама.

По лестнице, в которой зияют большие дыры, мы поднимаемся на четвертый этаж. Кильдым — общежитие для малосемейных рабочих стеклозавода, но люди здесь рождаются, вырастают, женятся и умирают. В одном конце длинного коридора туалет, в другом кухня, и тяжелые запахи, клубящиеся в коридоре, у непривычного человека вышибают слезу.

Мама стучит в дверь, та распахивается — и мы в гостях.

— А мне с утра голос был, что приедешь, — смеется тетя Нина.

— Шурик, завтра едам на рыбу! — кричит из-за ширмы дядя Коля. — А Костя приехал?

— Нужен ты Косте! — громко говорит тетя Нина. — Только водку жрать да брехать, больше ничего не умеешь.

Дядя Коля выходит из-за ширмы босиком, но в штанах и майке.

— Шурик, ты баб не слухай, — таращится он на меня черными глазами навыкате. — На Днепре рыба клюет?

— Клюет, — киваю я. — Дядька Шатрович сома на четыре пуда поймал.

У дяди Коли едва не вылезли из орбит глаза, на длинной шее дернулся острый кадык.

— Завтра айда на карьеры, — сипит он, — а потом я к тебе на Днепро… Идет?

— Идет, — соглашаюсь я. — А где Петя?

— Болтается где-то, — отвечает тетя Нина.

— Возле туалета в карты играет, — подал голос из-за шкафа маленький Витька.

— Во, в карты играет! — подбоченилась тетя Нина. — Что сын, что батька, как драные коты, по заугольям таскаются. Мне уже соседям стыдно в глаза глядеть.

— В школу ходит? — спросила мама.

— Вон, под ларьком его школа. А на танцы в клуб дак уже не пускают, обязательно с кем-нибудь побьется. И в милиции его знают, и за милицией…

— Ты это брось! — погрозил ей пальцем дядя Коля. — За приезд выпить надо или не надо?

— У тебя одно на уме, — махнула рукой тетка. — Чуешь, Лида, опять на заработки наладился!

— Хочешь, чтоб заработал гроши — отпускай, — подмигнул мне дядя Коля.

— Ехай, — приложила руку к глазам тетя Нина, — ехай, чтоб ты уже назад не приехал! От тебя грошей, как с козла молока…

Я подался за дверь. Петя и вправду сидел на подоконнике в конце коридора и тасовал колоду замусоленных карт. Его напарник пересчитывал кучку мелочи.

— Привет! — покосился на меня Петя. — Двадцать копеек есть?

Я достал из кармана монету.

— Держи! — Петя щелчком подбросил ее в воздух.

Парень поймал ее на лету и сказал:

— Еще рубль гони.

— Чего-чего?! — соскочил с подоконника Петя.

— А того! — встал напротив него парень.

Петя размахнулся и стукнул его по уху. Парень ответил тычком в зубы. Они вцепились друг в друга и покатились по полу. Когда они вскочили на ноги, у обоих лица были в крови. Брат снова коршуном налетел на врага — и тот не выдержал, бросился наутек вниз по лестнице.

— Рубашку порвал, гад… — сказал, тяжело дыша, Петя. — Скажи Витьке, чтоб вынес иголку с ниткой, а я соберу копейки…

Он стал ползать на коленях по полу, я побежал к Витьке. Тот, ни слова не говоря, достал из тумбочки иголку с белой ниткой, и мы пошли к Пете.

— Мать не знает? — спросил он нас.

Витька помотал головой.

Петя сноровисто зашил крупными стежками рубашку.

— Заметно? — повернулся он ко мне.

— Не очень… — сказал я.

— Ладно, сойдет. В Кошкин дом со мной пойдешь?

Кошкиным домом называлось женское общежитие, стоящее рядом с Кильдымом.

— Я с дядей Колей на рыбу…

— Не дорос еще? — ухмыльнулся Петя, звеня в кармане мелочью. — Айда в ларек за вином.

— Не, я тут…

Петя, посвистывая, поскакал вниз по лестнице, мы с Витькой пошли домой.

Тетя Нина накрывала на стол, дядя Коля собирался в магазин за бутылкой.

— Значит, завтра на рыбу? — посмотрел он на меня. — Вчера канистру бензина за гаражами нашел. Как знал, что пригодится.

— Нашел! — передразнила его тетя Нина. — Украл где-то — так и скажи.

— А ты меня поймала? Шурик, ты баб не слухай, встаем завтра и едам.

— Лида, ты чуешь? — повернулась тетя Нина к маме. — Мопед себе купил! У детей ни пальто, ни ботинок, а этот на мопеде разъезжает! Выгоню завтра, и нехай едет, куда хочет…

Дядя Коля исчез за дверью

— Сходи на кухню за сковородкой, — сказала тетя Нина маме. — На плите возле двери, там покажут.

— Ой, я лучше помогу на стол накрыть… — испугалась мама.

— Деликатная, как панская моська, — пожала плечами тетя.

За обедом тетя Нина рассказывала маме про родню, дядя Коля разливал по рюмкам.

— Слухай, — посмотрел он на пустую бутылку, — а поехали на рыбу прямо сейчас!

— Поехали! — подскочил я.

Мы выбрались из-за стола.

— Куда? — повернула в нашу сторону голову тетя Нина, но мы уже были за дверью.

Из одного из сарайчиков, тесно лепившихся за Кильдымом, дядя Коля вывел мопед с привязанным к раме толстым пуком бамбуковых колен и принялся заводить мотор. Тот чихал, но не заводился.

— Сейчас разгонимся — и заведется, — успокоил он меня.

Я кивнул головой.

Дядя пробежал десяток метров с мопедом, тот выстрелил, затрещал, и мне показалось, что слышно его не только в Костюковке, но и в Вишенском.

— Садись! — дядин плащ едва не доставал до земли, из-под него хвостом торчали удилища.

Я влез на багажник, к которому было прикреплено самодельное сиденье, уцепился за плащ, и мы поехали. Мопед ревел, как самолет, у меня сразу заложило уши.

Через полчаса мы свернули с асфальта и затряслись по проселочной дороге. Мопед пару раз шел юзом, но дядя Коля, отталкиваясь ногами, удерживал его от падения.

Наконец мы остановились.

— Вот тут один карьер, — как сквозь вату донеслось до меня, — а там второй. Сейчас мопед в кустах спрячу.

Я прошелся на негнущихся ногах.

— Что озираешься, как сова белым днем? — вылез из кустов дядя Коля. — Пошли за мной.

Мы продрались сквозь кусты и остановились на обрывистом берегу.

— Ну, бляха-муха! — швырнул кепку себе под ноги дядя Коля. — Карьеры высохли!

Карьер перед нами лежал тихий, глубокий, на дне его плавал легкий туман, кое-где блестела вода. Я поежился — и замер. В грязи что-то шевелилось.

— Это что, лягушки? — показал я рукой.

Дядя Коля присел, опершись руками на колени, и замер.

— Не, Шурик, — шепотом сказал он, присвистывая, — это не зябы. Караси, Шурик, да какие здоровенные!..

Теперь и я увидел, что на дне карьера кишит рыба.

Дядя Коля сиганул в кусты, потрещал в них и вернулся с длинной палкой в руках.

— Давай дно померим…

Он ткнул палкой под обрывом — и та глубоко ушла в грязь. Куда ни тыкал, палка нигде не доставала дна.

— А что в этих карьерах было? — спросил я.

— Торф, Шурик, торф тут брали…

Дядя Коля чуть не заплакал, отшвырнул палку в сторону, скинул плащ и прошелся по нему грязными сапогами.

— У вас мешок есть? — присел я на корточки.