Конан-варвар. Алая цитадель - Роберт Ирвин Говард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тог — это кто? — осведомился Конан подозрительно.
Стигийка наградила его долгим оценивающим взглядом, который почему-то заставил Наталу густо покраснеть и прикусить губу.
— Садитесь на диван, я вам расскажу, — ответила Талис. — Только прежде скажите мне свои имена.
— Я Конан из Киммерии, а это бритунийка Натала, — ответил Конан. — Наше войско разбили на границах Куша, так что мы с ней нынче в бегах… Знаешь, неохота мне садиться на этот диван. Так и кажется, что сзади тень подползает!
Стигийка мелодично рассмеялась и села, с хорошо заученной небрежностью вытянув стройные ноги.
— Не о чем беспокоиться, — сказала она. — Если Тог захочет, он вас возьмет, где бы вы ни были. Человек, о котором ты говорил — ну тот, что закричал и пустился бежать, — он ведь под конец испустил такой особый страшный крик, верно? И потом стало тихо, так?.. Надо думать, он в своем паническом бегстве напоролся как раз на то, чего тщился избегнуть… Я же говорю — от судьбы не уйдешь!
Конан буркнул нечто невразумительное, но все-таки опустился на краешек дивана. Обнаженный меч лежал у него на коленях, а взгляд продолжал тревожно обшаривать помещение. Натала примостилась рядом, держась за него, и теперь в ее поведении сквозила еще и ревность. Поджав ноги, она поглядывала на стигийку с недоверием и обидой. Рядом с этой великолепной красавицей она чувствовала себя маленькой, тощей и засиженной мухами. И уж конечно, от нее не укрылся взгляд темных глаз, буквально ласкавших все тело бронзовокожего исполина.
— Так что это за место? — осведомился Конан. — И кто тут живет?
— Это очень древний город, имя же ему Kсyтал. Он выстроен над оазисом в пустыне, на который основатели города набрели в своих странствиях. С востока явились они, и было это столь давно, что даже их потомки не помнят когда…
— Немного же их осталось, — заметил киммериец. — Покои большие, а выглядят необитаемыми.
— Людей здесь больше, чем тебе кажется, — возразила стигийка. — Весь город, по сути, является одним сплошным дворцом; все дома, находящиеся внутри стен, соединены между собой. Здесь можно ходить много часов, никого не встречая, но это уж как повезет. Другой раз люди попадаются один за другим, причем сотни и сотни…
— Это как? — спросил Конан. По его мнению, услышанное порядком отдавало колдовством, и ему это не нравилось.
— Здешние люди много времени проводят во сне. Сновидческая жизнь для них важна не меньше, чем явь, и столь же реальна. Ты когда-нибудь слышал о черном лотосе? В городе есть особые места, где его выращивают. За много веков садовники сумели его изменить, и теперь его сок вместо смерти приносит роскошные, ни с чем не сравнимые сновидения. Им-то жители Ксутала и посвящают большую часть своего времени. Зато их бодрствование подобно сну: оно невнятно, бесцельно и беспорядочно. Они спят, пробуждаются, пьют, едят, предаются любви и вновь засыпают… Они редко доводят начатое до конца — чаще все бросают как придется и вновь погружаются в грезы, навеянные соком черного лотоса. Взять хоть пищу на столе, которая утолила ваш голод. Вне сомнения, кто-то, пробудившись, решил перекусить и приготовил себе еды… а потом забыл про нее и ушел спать.
— Ладно, а еду они откуда берут? — перебил Конан. — Что-то я не заметил за стенами ни виноградников, ни полей! У вас как тут, и огороды, и скотные дворы — все внутри?
Она покачала головой.
— Им не нужны стада и посевы, эти люди производят себе пищу из природных веществ. Они ведь прекрасные ученые, и головы у них работают как надо, когда лотос выветривается из мозгов! А предки их вовсе были гигантами разума, ведь они построили этот город посреди пустыни и создали всю роскошь, которой он начинен. И даже теперь, когда здешний народ поработило пристрастие к дурману, частица дивных знаний еще не умерла до конца… Я думаю, ты успел подивиться освещению в покоях? Это драгоценные камни, которые воспламенил радий. Проведи по ним пальцем в одну сторону — и они вспыхивают. В противоположную — и они гаснут… Вот тебе пример того, до чего дошла наука ксутальцев. А сколько всего они позабыли!.. И все из-за того, что живая жизнь интересует их все меньше. Они предпочитают сон, похожий на смерть…
— Ага, — сказал Конан. — Так значит, тот мнимый мертвец возле ворот…
— Вне всякого сомнения, он спал. Лежащего в лотосовом сне легко принять за умершего. Все телесные процессы так замедляются, что трудно бывает распознать признаки жизни. Дух покидает тело и отправляется в странствие по запредельным мирам. Кстати, человек у ворот есть наглядное свидетельство безалаберного отношения этих людей к собственной жизни. Он ведь должен был охранять ворота — там, согласно обычаю, ставят стражника, хотя никакой враг отроду не покушался на город. Таких стражей можно обнаружить и в других местах Ксутала. И тоже — спящих без зазрения совести…
Конан поразмыслил над услышанным и спросил:
— А сейчас где все?
— Разошлись по разным частям города. По кушеткам, шелковым диванам, по заваленным подушками альковам и тюфякам, обтянутым мехом. Причастились лотоса и смотрят несравненные сны.
Конан почувствовал, как мускулы между лопатками продернуло холодком. Его как-то не грела мысль о сотнях людей, что лежали холодными и неподвижными полутрупами в этих просторных, устланных коврами дворцах, лежали, глядя в потолки остекленелыми глазами…
Потом он вспомнил кое-что еще и спросил:
— Ну так что там насчет той штуки, которая тихо скользит из комнаты в комнату и утаскивает людей прямо с ложа?
Прекрасная стигийка содрогнулась всем телом.
— Его имя Тог, он из Древних… Это бог Ксутала, обитающий в затонувшем куполе посреди города… Он жил здесь всегда. Пришел ли он сюда вместе с основателями города или уже обитал здесь? Никто не знает. Здесь его чтят, ему поклоняются… Большей частью он спит в своих подземельях, но порой — и этого нельзя предсказать — его будит голод, и он отправляется в путь по тайным коридорам и сумрачным чертогам в поисках жертвы… И тогда никто не может считать себя в безопасности…
Натала прямо-таки застонала от страха и повисла у Конана на шее, как бы заранее сопротивляясь любой попытке оторвать ее от могучего спутника.
— Кром, — вырвалось у него. — Ты хочешь мне сказать, что они все лежат и спят себе, пока эта нечисть шастает
