Кукловод - Сергей Шхиян

Притом, что у меня весьма условная медицинская подготовка, два курса мединститута и служба санинструктором в армии, и о человеческом организме я знаю именно в этом и не большем объеме, тем не менее, вполне успешно справлялся со многими болезнями. Не знаю, была ли у меня эта способность в прошлой, обычной, жизни. Может быть, и была, только никак не обозначалась и не развивалась. Только перейдя грань времени, оказавшись в экстремальной ситуации, я понял, что могу успешно лечить людей.

Многие считают экстрасенсов обычными шарлатанами. Спорить не буду, но как довод в защиту, могу привести общеизвестные способности многих людей чувствовать спиной дурной взгляд, предощущать приближающуюся опасность или вспоминать о близком человеке, когда ему плохо и требуется помощь. Мы еще так мало о себе знаем, что что-то утверждать или отвергать априори, обычно признак банальной самоуверенной глупости.

Спустя несколько минут после начала процедуры, княжну начала бить дрожь.

Я же чувствовал себя значительно лучше, чем во время первого, ночного сеанса. Кажется, еще тогда мне удалось преодолеть кризисный барьер, и теперь я чувствовал, что лечение идет вполне успешно. Примерно то же должна была ощущать и больная, но Марья лежала с плотно закрытыми глазами и вся дрожала.

— Тебе, плохо? — спросил я, притрагиваясь ладонью к ее груди. Под тонким батистом рубашки уже рельефно обозначились набухшие соски.

Увы, мы с княжной пребывали примерно в одинаково взвешенном состоянии. Разница была только в одном, я точно знал, чего хочу, она чувствовала это скорее интуитивно. Все-таки другая эпоха, разная информированность, едины были только наши «низменные» человеческие устремления…

Короче говоря, нас с ней как бы заклинило. Я не могу заставить себя убрать руку с нежной девичьей груди.

Маша лежала под этой самой рукой с зажмуренными глазами и мелко дрожала. К закрытой двери, само собой, прильнула заинтересованная тем, что у нас здесь происходит, камеристка Даша.

Выручил меня торопливый стук в дверь. Я сразу очнулся от вожделения, взял себя в руки и встал в классическую позу доктора, скрестив на груди руки. И сделал это вовремя. В спальню вошли встревоженные родители.

— Марусенька, дочка, что с тобой, мне сказали тебе опять плохо?! — испугано спросил Николай Николаевич, тревожно глядя на вытянувшуюся на кровати дщерь.

— Нет, папенька, благодарю вас, мне очень помог Алексей Григорьевич, и теперь стало много лучше, — вполне обыденным голосом успокоила отца княжна.

— А мы, как только услышали, что тебе привели с прогулки, сразу сюда, — вступила в разговор княгиня. — Тебе, донюшка, правда, лучше?

— Правда, маменька, я только немного устала, вы зря так волнуетесь. Алексей Григорьевич мне поможет.

— Надеюсь, — с облегчением промолвила Марья Ивановна, — он теперь будет спать с тобой рядышком, если что нехорошее почувствуешь, сразу посылай за ним Дашку, а сама, смотри, сама не вставай!

На счет «спать рядышком» у княгини получилось как-то двусмысленно. Но возможно, это показалось только мне.

— Спасибо тебе, голубчик, — растроганно сказал князь, убедившись, что с дочерью все в порядке. — Ты уж помоги нам, дети у нас с женой самое дорогое, если конечно не считать государя и отечества, — к чему-то добавил он. — Всех остальных Господь забрал, остались нам на радость только двое, Ванюша и Машенька.

— Конечно, помогу, по мере своих скромных сил, — ответил я, отирая со лба испарину.

— Да, чуть не забыл тебе сказать, мой управляющий спрашивает, что делать с твоей лошадкой и козлом? — спросил меня Николай Николаевич.

— С кем? — удивился я. — У меня нет никакой лошади, а уж козла тем более, он, наверное, что-то перепутал, — ответил я.

— Да? Может быть, и перепутал, народ у нас удивительно бестолковый. Хотя за Фабианом Вильгельмовичем такого, раньше не водилось. Ты, голубчик, как освободишься, спроси у него сам. Он что-то приходил ко мне сильно встревоженный.

— Встревоженный? — переспросил я, почему-то сам, начиная испытывать непонятное беспокойство. — А откуда взялись те животные, лошадь с козлом, он не сказал?

— Говорил что-то, да я, признаться, не расслышал. После стрельбы на поле брани, стал туговат на ухо. Ты уж не сочти за труд, сам его обо все расспроси. Он тебя в больших сенях дожидается.

Встревожился не только неведомый мне Фабиан, но я. После моей опрометчивой угрозы возчику, которое слышали Филимон и княжна Марья, единственное, чего мне не хватало для полноты жизни, это крестьянина превращенного в козла!

— Надеюсь, Марья Ивановна и Николай Николаевич, вы ободрите княжну Марью, а я пойду, узнаю, что здесь еще за новый козел появился, — сказал я. — Больная пусть пока лежит, я навещу ее, как только освобожусь.

Оставив княжеское семейство, наслаждаться родственными отношениями, я бросился вниз в вестибюль. Кажется, хохма с козлом уже создала мне определенную репутацию. Дворовые люди, как тараканы по щелям разбегались при моем приближении. Это мне напомнило виденную мной в Зимнем дворце реакцию дворцовых слуг на внезапные появления Павла I.

В роскошно отделанном вестибюле, который князь Урусов из патриотизма назвал «большими сенями», в глубоком кресле сидел худощавый человек средних лет с узкой и длинной лысиной, перечерчивающей пополам его большой не по фигуре череп. Лысины у мужчин в эту эпоху были большой редкостью, как и очки, косо сидящие у него на кончике носа.

— Вы, Фабиан Вильгельмович, управляющий? — спросил я, останавливаясь перед ним. — Князь сказал, что вы хотите со мной переговорить.

Управляющий встал и почтительно поклонился. Мне он понравился серьезным выражением лица и прямым, твердым взглядом. В нем сразу был виден деловой, честный немец. Мы с разной степени интереса рассматривали друг друга и кончили тем, что оба улыбнулись.

— О да, я действительно имею большое желание говорить с вами, господин Крылофф, — сказал он, хорошо выговаривая слова, но не совсем правильно по-русски строя фразу, что сразу выдало в нем иностранца. — Изволите присесть? — указал он на стоящее рядом кресло.

— Изволю, — вздохнул я. — Что там еще за лошадь с козлом, о которых мне сказал Николай Николаевич?

— О, вы уже изволите знать это обстоятельство? Я хотел вас просить распорядится вашим имуществом.

— Это не мое имущество, лошадь принадлежит моему возчику, я его подрядил отвезти меня в Калугу, а о козле я вообще ничего не знаю, откуда он взялся? — объяснил я немцу.

Фабиан Вильгельмович слушая, понимающе кивал головой, и когда я замолчал, объяснил:

— Господин Крылофф, я весьма почитаю, его светлость князя и знаю, как он вас уважает, потому простите за то неудовольствие, которое я вам имею причинить. Уверяю вас, я не верю ни в какие суеверия, но прошу вас понимать меня правильно. Вы говорите тому мужику, что если она от вас убежит, ты вы сделаете ее козлом, — управляющий так разволновался, что перепутал родовые окончания. — Мужик убегает, бросая, как вы сказали, свой лошадь. Я этому имею честь верить. Однако откуда вдруг взялся незнакомый козел? Вы имеете мне это объяснить?

— Я не имею этого вам объяснить! Тьфу, ты черт, просите, запутался. Я не могу вам этого объяснить, уважаемый Фабиан Вильгельмович! Поверьте мне на слово, я никакой не колдун и ничего не знаю ни о каком козле. Это все какое-то недоразумение!

Управляющий выслушал мою сбивчивую тираду, отвел взгляд и вновь спросил:

— Значит, вы не обещали превратить мужика в козел? Это придумал Филимон?

— Обещал, но в шутку! Я не умею превращать людей в животных, и никто на свете не умеет! Вы же разумный человек и сами сказали, что не верите в суеверия!

— Я правильно понимаю, это не вы превратили мужика в козел-а? — кажется, наконец, понял немец.

— Конечно, не превращал! — обрадовался я. — Да и когда бы я это сделал, мы все это время были с княжной Марьей, а того мужика я и в глаза не видел!

Управляющий внимательно меня выслушал и совершенно серьезно спросил:

— Тогда вы знаете и можете сказать, кто это сделал?

В этот момент, я впервые в жизни пожалел наших политиков и дипломатов, работающих с европейскими и американскими коллегами. От такой непробиваемой, добросовестной тупости, можно запросто рехнуться. Говорят, что после общения с прокурором Гаагского трибунала с красивым именем Карла дель Понте, один из подследственных наложил на себя руки, а экс президент Югославии Милошевич умер от инфаркта, и еще несколько бывших сербских руководителей прячутся от нее в горах. Думаю, те, кто видел умное, интеллигентное лицо прокурора дель Понте, вполне их поймут.

Впрочем, я вовсе не хочу сказать, что все европейцы тупые, а мы наоборот острые. Просто у нашей загадочной славянской души нет разгадки, в то время как у их есть, и довольно простая.