Сборник рассказов - Олеся Ермакова

Женщина сейчас напоминала обыкновенного уставшего человека, а не грозную богиню. Взгляд отстраненный, почти потухший, морщинки в уголках опущенных губ.

«Ты победила, но не рада своей победе», — вдруг поняла Мей.

— Я мечтала, чтобы он любил меня вечно. Сейчас это кажется глупым, но тогда я верила.

— Это не глупо.

— Боги порой буквально понимают наши мечты. Он все еще меня любит.

— Да какая это любовь, если он обращается с тобой, как с вещью? — возразила Чжан Мей.

Ее учили, что любовь — это преклонение, сложный ритуал, желание заботиться и защищать, приносить радость. Любовь — чудо более хрупкое, чем капля росы, упавшая на тонкие лепестки цветка. Разве, причиняя боль, можно сберечь?

— Это тоже любовь, Мей. Любовь как потребность, желание обладать, зависимость. Такой она тоже бывает, пожалуй, чаще. Скажу тебе вещь еще более чудовищную, после которой ты можешь от меня отвернуться и оказаться правой. Я все это время, купаясь в вашем внимании, любви и заботе, мечтала, чтобы он за мной вернулся. В один прекрасный день просто вломился в дверь. Если бы он пришел вчера, я бы кинулась к нему на шею, предала вас и пошла, куда он захочет. Чтобы просто быть с ним рядом.

— Почему же ты сказала ему уйти? — неуверенно спросила Мей. — Это ведь была твоя мечта.

— Он опоздал. Иногда это случается даже с самыми мудрыми и сильными. Я осталась, потому что решила его забыть, не могла так просто разрушить все то, что вы мне дали. Вы были так заботливы со мной. Так странно. Я ведь, кажется, ничем подобное не заслужила.

— Ты любишь Хэлавира? — спросила Чжан Мей. Запоздалый ужас и чувство вины стали горьким ядом. Она построила для богини счастье и ни разу не поинтересовалась, нравится ли оно ей. Посадила птицу в золоченную клетку. Даже не спросила, чего она хочет. Как она могла быть такой эгоисткой?

Богиня, словно прочитав ее мысли, рассмеялась. Смех вышел живым, почти настоящим.

— Глупая, — как ребенка ее погладили по голове. — Неужели ты решила, что в чем-то виновата? Нет, Мей, это ты — божество посланное мне из другого мира, сколько бы ни говорила обратное… Если бы не ты, я бы тогда умерла, и неизвестно, что случилось бы с Шанарэ. Ты показала мне, что всегда есть ради чего жить. А мой муж… Я люблю его улыбку, люблю его мудрость и доброту и хочу подарить ему ребенка. Только любовь это другая. Знаешь, когда пламя прогорает, остаются угли, которые все равно могут согреть. Я счастлива, Мей, если это для тебя так важно.

«Я никогда не смогу понять ее до конца».

Глаза женщины лучились тем же мягким светом, что и в момент их встречи, но Чжан Мей научилась чувствовать затаенную на дне грусть.

— Если ты счастлива, то почему грустишь?

— Людям свойственно грустить, когда разбиваются их мечты, становится ясно, что были они недостижимыми и глупыми. Это больно: осознавать, что добровольно отказалась от того, чего всегда хотела. Что выросла из этого и не дождалась. Так странно. Ведь оно же рядом — счастье полное радости и покоя, стоит только протянуть руку. А тебе жаль другого — несбывшегося, разбитого.

Чжан Мей молчала. Ее мечты были близки и далеки одновременно, подобны птицам. Она хотела сделать богиню счастливой, обрести дом и танцевать. Вторая мечта была недостижима, оставалась лишь мечтой о доме, которого никогда не будет. Но, чтобы она делала, если бы все мечты исполнялись? Тогда не о чем стало бы мечтать. Поэтому девушка могла только разделять чужую грусть.

— У меня есть одна просьба. Можешь меня за нее презирать. Она глупа и эгоистична. Будь я такой сильной, какой ты меня считаешь, то не стала бы просить. Ты столько для меня сделала… Если сможешь, больше не приходи.

«Когда отказываешься от мечты, самое страшное — каждый день видеть человека, который это понял, и смотреть ему в глаза», — донеслось непроизнесенное вслух.

— Я сделаю все, как ты захочешь, — сказала Чжан Мей и закрыла за собой дверь.

Мейталь танцевала. Как не танцевала, наверное, никогда прежде и не сможет танцевать потом. Память возрождалась и сгорала в стремительном вихре, погребальным костром догорала в глазах. Сегодня, не на церемонии похорон, а глядя в глаза ее родных, она навсегда прощалась с прошлым.

Богиня ушла. Только не в туманную бездну, а прямиком на Небеса и грустить по ней не стоит. Ее жизнь была исполнена добра и света, смерть ничего не смогла изменить.

Хэлавир стал теперь старше и еще мудрее, в рыжих волосах можно найти серебристые нити седины. Много забот у главы великого дома.

Шанарэ, некогда смеявшаяся и хлопавшая в ладоши, теперь выглядит серьезной и не по годам ответственной. Ведь она старшая, а о младшей надо заботиться и защищать. Она до невозможности похожа на отца и совсем немного на мать. Синие глаза лучатся спокойным светом — ей, несомненно, перешел дар утешать и исцелять. Принесет ли он ей счастье? Да и саму Мейталь сможет ли она вспомнить?

У второй дочери богини, которую она так мечтала подарить мужу, с серьезной сестрой на первый взгляд ничего общего. Смуглая кожа, фамильная хэлавировская рыжина и огонь танцовщицы в карих глазах. Если Шанэ — луна и звездное небо, то Дина — солнце и ветер.

«Я не стану делать из тебя танцовщицу», — решила Мейталь, глава храмовых танцовщиц, позабывшая отчий дом. — «Ты ее дочь и не обретешь от этого счастья. Ради одной мечты тебе придется разбить другие. Я не повторю прошлых ошибок».

— Как тебя зовут? — спросила Мейталь, заранее зная ответ.

— Динара Хэлавир, — гордо ответила девочка и тут же обернулась к сестре и отцу. Вдруг она чем-то оскорбила сиятельную госпожу.

— Ты не станешь танцовщицей, Динара Хэлавир, — ровным голосом сказала Мейталь. — Я просто буду учить тебя танцевать.

Охотник и ведьма

Охотник не может иметь ни души, ни сердца, ни чувств…А иначе он навсегда перестает быть Охотником

Охотник шел по следу, как королевская гончая, загоняющая лисицу. Он почувствовал чужую Силу и тихо выругался сквозь стиснутые зубы. Яркая зелень следов, оставленных сильной, запоминающейся, зачаровывающей колдовской аурой. Ведьма! Еще одно богопротивное создание на его пути. Что ж, ей не долго осталось совершать свои мерзости. Скоро он придет за ней, и лес, спасавший ее от расплаты, не уже сможет ее укрыть. Никто еще не уходил от его возмездия, и эта проклятая ведьма не станет исключением!

Охотник не верил ни в языческих богов, ни в единого бога, служители которого дали ему благословенье «на борьбу с богопротивными тварями, оскверняющими этот мир». Он доверял лишь себе, острому стальному клинку, ни разу не подводившему его, и ненависти, живущей в его сердце и душе. Еще он верил в удачу, без которой была бы немыслима Охота на гнусных порождений мрака, от которых он очистит этот мир раз и навсегда.