Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

Клара ничего не отвечала. Она смотрела в окно на синиц, слетевших на карниз, где висела кормушка с хлебными корками. На ковре и стенах лежали лимонно-желтые лужицы солнца. Было слышно, как где-то на улице верещат дети, которых вывели погулять. Рядом на полу валялась коробка из-под куклы – длинная и узкая, как будто в ней хранилась не кукла, а реактивный снаряд.

Клара молчала, пока они одевались и выходили во двор. Пока прощались с высыпавшими на крыльцо детьми, которые потом долго еще смотрели им вслед и махали руками. «Возвращайся, тетя! Забери меня тоже в Испанию», – нагло орал Нине вдогонку лопоухий мальчишка, показывая черные дырки вместо передних зубов. Шапки на нем не было, бритую голову покрывали замазанные зеленкой глубокие шрамы, и Нина в ответ смеялась и махала мальчишке рукой, прижавшись лбом к запотевшему боковому стеклу, пока микроавтобус разворачивался перед крыльцом и выезжал за ворота. Потом они осторожно, чтобы не завязнуть, пробирались через заснеженное село, плутали по лабиринту белых дорог, отыскивая путь на московскую трассу. Клара молчала, и Нина боялась заговорить первой.

Суд состоялся через два с половиной месяца – пока Клара собирала недостающие бумажки, пока Свету возили в Рогожин на обязательную перед судом медкомиссию. Потом все по очереди болели – чиновница из опеки, директор детского дома. Без них назначать было нельзя.

В зале суда Света показалась Нине совсем не такой, как в детдоме. На нее заранее надели привезенные из Испании джинсы, яркий свитер, белые кроссовки, и перед Ниной сидел обыкновенный домашний ребенок. Девочка-первоклассница, мамина дочь.

На суде возникла заминка: Света отказалась говорить. Терла веснушчатый нос, хлопала глазами и молчала.

– Поедешь с мамой в Испанию? Вдруг начнешь по России скучать…

Повисла неловкая пауза. Судья растерянно смотрела на Нину. Было слышно, как в коридоре кто-то ходит, ухает дверь, будто снаружи толкнули плечом. Еще немного, и тишина станет невыносимой. Без согласия ребенка признать усыновление законным не имеют права.

– Это она стесняется, – нашлась чиновница из роно, и зал суда вздохнул с облегчением. – Ничего-ничего. Она маму все время вспоминала, вы не думайте. И в Испанию каждый день собиралась. Все спрашивала, когда да когда. Я по дороге ей говорю: полетишь в самолете, а там – море, куклы, бананы. И она так обрадовалась, вы не поверите.

В Москве, прощаясь в лобби отеля, Нина погладила притихшую Свету по тонким, цвета сухой травы, волосам.

– Веди себя хорошо, – сказала она строго. – Маму слушайся, договорились?

Света смотрела на нее пристально и как будто сердито.

– Ты что, уходишь? – Она крепко схватила Нину за руку. – Не уходи.

– Ну как же, – испугалась Нина. – Поздно, мне домой пора. Мама твоя теперь вот – Клара. Слушайся ее, не груби. Скоро сядешь в самолет и полетишь в Испанию к куклам. Поняла?

– Не бросай меня, пожа-алуйста, – неожиданно заголосила Светлана на весь лобби. – Моя мама – ты, а не эта тетка противная. Ты моя мама, я к тебе хочу. Я тебя ждала, я в Испанию с тобой поеду. Не броса-ай!

– Тише, тише, – в ужасе шептала Нина. – Ну пожалуйста, замолчи.

Она в самом деле испугалась. Рецепция и охранники смотрели на них вопросительно. Стайка пожилых итальянских туристов у стойки стихла и разом повернула к ним головы. Всем было любопытно. Немая сцена.

– Послушай, – обратилась Нина к Светлане, – ты цифры знаешь?

– Знаю.

– Смотри: пишу на бумажке… Это мой мобильный, он все время со мной – здесь, в кармане. Ты всегда – слышишь, всегда, в любое время дня и ночи – можешь мне звонить. И пока здесь будешь, и когда в Испанию прилетишь… Не потеряй его, поняла?

– Поняла, – вздохнула Светлана, все еще не отпуская Нинину руку. – А ты ко мне приедешь?

– Конечно, – ответила Нина. – Вот лето настанет – и приеду обязательно. Ну давай, иди. Пока, Светка.

Нина наклонилась и чмокнула Свету в мокрую от слез щеку.

Девочка побежала к лифту вслед за Кларой. Нина вышла на улицу и побрела к метро.

Света не позвонила ни разу – ни из отеля, ни из Испании. Нина с самого начала догадывалась, что так оно и будет, но все равно беспокоилась. Собиралась позвонить сама, но все никак не получалось: сначала не хотелось отвлекать Свету от семейной жизни, а потом она все время намечала день, но каждый раз отвлекалась на посторонние дела и спохватывалась уже ночью, когда звонить было поздно.

Испанский номер Клары она набрала только в конце лета.

– О, Нина! Здорово, что ты позвонила, – обрадовалась Клара.

– Как Света?

– Отлично, – заклокотала толстуха. – По-испански трещит без умолку. Весь июль жили на море, осенью в школу. Да ты погоди, я сейчас ее позову, и она сама все тебе расскажет.

Нина услышала детский голосок. Надо же, и правда болтает по-испански.

– Привет! – сказала она, когда Света взяла трубку. – Как поживаешь?

Трубка молчала, через секунду раздались короткие гудки. Нина торопливо нажала на редайл.

– Разъединили, – объяснила она Кларе.

Где-то в глубине дома раздавался отчаянный Светин рев.

– Услышала русскую речь, бросила трубку и убежала, – ответила Клара извиняющимся голосом. – Спряталась в свою комнату и рыдает там, ты подумай.

– Она что, чего-то испугалась?

– Представь себе. Боится, что ты ее обратно в Россию заберешь. Для нее теперь русский язык – это все, что раньше с ней было. Прости, Ниночка, не могу с тобой разговаривать. Пойду утешать. Ты нам потом как-нибудь позвони, в другой раз, ладно?

Больше Нина не звонила.

Как показало ближайшее будущее, Кирилл, старый знакомый Ксении, был человек в высшей степени неординарный. Он на самом деле захотел познакомиться с Ниной лично. С Ниной, нищей толмачкой без опыта работы, от которой не зависело ровным счетом ничего. Это случилось между двумя приездами толстухи Клары – первым на знакомство со Светой и вторым на суд.

В назначенный день Нина поднималась по лестнице на третий этаж с таким чувством, будто шла на кастинг. Ей казалось, что ее сейчас никуда не возьмут – как абитуриентку в театральное училище или актрису на роль. Зачем Кириллу понадобилось это личное знакомство, даже Ксения толком объяснить не могла.

По ее словам, Кирилл был одержим манией преследования: никому не доверял, проверял и перепроверял всех знакомых, а заодно контакты и связи этих знакомых между собой. Никого не приглашал к себе в гости – в квартиру с охраной, камином, кондиционерами и несгораемым шкафом, Ксения там была всего раз на правах подруги юности.

Москвы Кирилл боялся. На улице менял головные уборы, которые специально таскал с собой в сумке – чтобы запутать след и затеряться в уличной толпе, если за ним вдруг следят. «А что, правда следят?» – с сомнением спрашивала Нина. Ксения пожимала плечами: кто и зачем мог преследовать Кирилла, она не представляла.

Кирилл был патологически брезглив. В общественном транспорте, которым изредка по разным причинам приходилось пользоваться, никогда не садился. По возможности избегал кафе и ресторанов. Если же ему все-таки случалось перекусить в городе, тщательно протирал вилки и ложки – сперва салфеткой, затем носовым платком. Стирал в режиме кипячения новые вещи, им же самим купленные в дорогих магазинах.

Встреча была назначена у Ксении дома.

Был канун Восьмого марта. Нина потихоньку ушла пораньше с кафедрального банкета, воткнув подаренные нарциссы в общественную вазу, из которой торчали разноцветные букеты.

На каждом углу продавалась мятая мимоза, которую охапками выгружали из картонных коробок, в магазинах и ларьках наперебой хватали недорогие духи и конфеты. Прохожие улыбались, румяные и словно навеселе. День был зимний, как будто на календаре не март, а конец декабря. На окошках трамвая цвели кудрявые тропические узоры, посреди тротуара раскатали целый каток; неожиданно для себя Нина разбежалась и, раскинув руки, полетела до самого конца черной ледяной дорожки, весело соскочила на притоптанный снег.

Весной не пахло. Краснели и мерзли без перчаток руки, и только вечер опускался по-весеннему поздно.

Кирилл явился ровно в назначенный час. Обычный мужчина лет сорока. Серые глаза, темно-русые коротко остриженные волосы, костюм муниципального служащего, длинный бежевый плащ и фланелевый шарф. Одни лишь часы на запястье выдавали истинное положение вещей – часы были дорогие, тяжелые, на широком золотом браслете. Иначе говоря, внешне это был типичный бизнесмен, каких в Москве встречалось немало, и Нина никак не могла связать его неброский деловой облик со странными Ксениными рассказами. Звонок в дверь тоже прозвучал по-деловому – коротко, отрывисто.

По случаю праздника Кирилл принес большой букет роз и протянул его Ксении. Букет был всего один, хотя женщин – он это отлично знал – было две.