Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России - Уильям Фуллер

Принятию этого решения способствовал и внутренний разлад, в котором пребывала Российская империя. Неудачная война в Маньчжурии опасным эхом отдавалась в домашних делах, усиливая проникнувшее во все слои общества недовольство самодержавным правлением. После расстрела 9 января 1905 года (Кровавое воскресенье) мирной демонстрации в Петербурге, протесты вылились в яростные революционные выступления: волны забастовок охватили заводы, фабрики и шахты; империю сотрясали крестьянские восстания; счет террористическим актам шел на тысячи; а националистические организации готовили вооруженные восстания в целом ряде приграничных областей. В октябре Николай II издал манифест, обещавший проведение широких реформ, включая учреждение выборного законодательного органа, Думы — император явно надеялся примирить этой уступкой своих поданных. Однако Манифест 17 октября не только не охладил революционные страсти, но, напротив, мгновенно их воспламенил. Антиправительственные акты участились многократно.

Киев и его окрестности не остались в стороне от революционных волнений 1905 года. В январе в знак солидарности с жертвами Кровавого воскресенья забастовали рабочие нескольких основных городских заводов. Стачки продолжились и в феврале, когда к заводским рабочим присоединились разнообразные непролетарские группы трудящихся (пекари, парикмахеры и пр.), а также студенты высших учебных заведений. Весной разразились бунты в сельскохозяйственных районах Киевской губернии и бушевали все лето7.

К октябрю центр тяжести революционных событий вновь сместился из деревни в город. Рассадником волнений стал Киевский университет, здесь каждый вечер устраивались антиправительственные акции, собиравшие тысячи участников. 18 октября, в день обнародования Манифеста 17 октября, на площади рядом с Киевской городской думой собралась огромная толпа студентов и рабочих, к которым с горячей речью обратился большевистский агитатор А.Г. Шлихтер8. Между демонстрантами и полицией вспыхнула перестрелка, для разгона толпы были вызваны войска — в результате столкновений погибло по меньшей мере 7 человек и было ранено 110.

Революционные события 1905 года в российских городах спровоцировали массовую политическую активность не только слева, но и справа. Разгром революционерами городской думы 18 октября вызвал на улицы толпу иного рода — монархистов, реакционеров, антисемитов и обычных бандитов. Считая (или делая вид), что во всех российских несчастьях повинны евреи и социалисты, эти люди горели желанием наказать «виновных». Так произошел ужасный киевский погром 18–20 октября, настоящая оргия грабежей, насилий и убийств, обращенных прежде всего против евреев — принадлежащих им фабрик, магазинов, домов, просто против прохожих. Погром унес жизни множества людей (данные разнятся — от 47 до 100 человек), было ранено по меньшей мере 300 человек, стоимость уничтоженного имущества оценивалась от 10 до 40 млн рублей9. Погромы в Киеве и других южных городах России были столь разрушительными, что Семен Дубнов уподобил их Варфоломеевской ночи10.

Одной из причин чудовищного разгула антисемитских выступлений в Киеве была полная бездеятельность городской администрации. Генерал-губернатор Киевской, Подольской и Волынской губерний Н.В. Клигельс, известный более как знаток лошадей, чем как волевой руководитель, от страха совершенно растерялся. Малодушно стремясь снять с себя ответственность, осенью 1905 года он попытался передать всю гражданскую власть в руки военных. Поскольку Сухомлинов по обыкновению проводил осень на Ривьере, Клигельс обратился к заместителю командующего округом генералу Ивану Карасу. Карас было согласился, но вскоре усомнился в законности такой нетрадиционной передачи власти. Таким образом, неясность, кто же на самом деле является легитимным генерал-губернатором или выполняет его функции, привела к фатальному промедлению в принятии решительных мер против погромщиков. Только после того, как Карас телеграфировал в Петербург, прося инструкций, и получил прямой приказ применить силу для восстановления порядка, в город были введены войска.

Катастрофические последствия дурного руководства немедленно повлекли за собой административные перестановки. Понимая, что ситуация чревата взрывом, центральные власти решили сосредоточить все гражданское и военное управление регионом в руках одного человека — В.А. Сухомлинова. 19 октября министр внутренних дел телеграммой вызвал Сухомлинова из Биаррица, приказав немедленно по прибытии вступить в должность генерал-губернатора Киевской, Подольской и Волынской губерний. Сухомлинов приобретал полную власть над всем чиновничеством и всеми военными силами самой сложной приграничной области Российской империи. Он также стал одним из самых высокооплачиваемых чиновников в стране — в сумме его жалованье на обоих постах составляло 51 тыс. руб.11

Прибыв в Киев в ноябре 1905 года, Сухомлинов энергично принялся восстанавливать веру населения в надежность и компетентность государственной власти. По всему городу немедленно были расклеены листовки, объявлявшие, что новый генерал-губернатор не потерпит никаких беспорядков12. Он также уволил ряд наиболее непопулярных местных чиновников, включая коррумпированного шефа киевской полиции В. Цихотского; принял меры для обуздания реакционной и антисемитской прессы (поскольку понимал, какую важную роль сыграла бульварная пресса в раздувании ненависти, вылившейся в погромы)13.

Подобные действия не способствовали симпатии к нему сторонников правых взглядов в провинции и в городе. Поговаривали, что Сухомлинов слишком печется о благополучии евреев и, более того, сам предпочитает их общество, поскольку среди его друзей были люди с фамилиями Марголин, Фурман, Фишман и Фальцер14. Эти слухи оживились летом 1906 года, когда киевским губернатором был назначен А.П. Веретенников. Сухомлинов терпеть не мог Веретенникова, не в последнюю очередь из-за активной вовлеченности последнего в политику правого толка. Ярый антисемит, Веретенников состоял в массовой организации с протофашистской программой — «Союзе русского народа», знаки этой организации он открыто носил и поддерживал пожертвованиями ее деятельность. Попытавшись использовать свое положение для инспирирования новой антиеврейской кампании, Веретенников обнаружил, что Сухомлинов на каждом шагу вставляет ему палки в колеса: Сухомлинов отменял его приказы, запрещал обыскивать евреев на предмет поддельных разрешении на проживание и проч. Отношения между двумя высокопоставленными чиновниками испортились окончательно, каждый желал дискредитировать соперника.

В результате проиграл Веретенников. У него была дурная привычка не читая подписывать всякую положенную на стол бумагу. В декабре 1905 года кто-то из подчиненных подсунул в папку, предназначенную ему на подпись, признание в некомпетентности. Когда текст «заявления» Веретенникова (я «никуда не гожусь и для управления вверенной мне губернией неспособен») был опубликован сначала в российских газетах, а потом в лондонской «Таймс», опозоренному правительству не оставалось ничего иного, как убрать Веретенникова с глаз долой15. 15 декабря 1906 года приказом министра внутренних дел Столыпина Веретенников был внезапно переведен в Кострому. П.Г. Курлов, занявший его место в Киеве, пришелся Сухомлинову гораздо больше по душе, они были знакомы еще по Николаевской кавалерийской школе, где Курлов был учеником Сухомлинова16.

К концу 1906 года за Сухомлиновым прочно закрепилась репутация юдофила и в своем роде либерала, что вызывало ненависть к нему крайне правых17. Многие его врага в Киеве подозревали, что за розыгрышем, стоившим Веретенникову поста, стоял именно Сухомлинов. Впоследствии он нажил себе врагов во всем политическом спектре. В послереволюционных воспоминаниях трудно найти положительные оценки Сухомлинова. Впрочем, отец Георгий Шавельский, служивший протопресвитером российской армии во время Первой мировой войны, запомнил Владимира Александровича как человека «умного, простого, сердечного и отзывчивого» — но это мнение является исключением18. В описаниях мемуаристов Сухомлинов традиционно предстает в двух образах — либо как чудовищный злодей, либо как чиновная серость. Дипломат Андрей Калмыков, например, назвал Сухомлинова «злым гением России»19. В.Н. Коковцов, позже его коллега по Совету министров, пренебрежительно аттестовал Сухомлинова «человеком крайне легкомысленным, поверхностным, хотя и не без дарований. Он совершенно не способен был ни на какой усидчивый труд, анализ, работу по обдуманному плану»20.

Характеристика личности Сухомлинова, данная Коковцовым, при всей ее очевидной одномерности, содержит долю правды. Мы располагаем множеством свидетельств того, что Сухомлинов, особенно после отставки Драгомирова, не слишком усердствовал в исполнении своих служебных обязанностей. Киевские сослуживцы замечали, что большую часть своей рутинной работы по военному округу он передал генералу А.А. Маврину, своему начальнику штаба, а повседневные генерал-губернаторские административные заботы — начальнику канцелярии А.Н. Неверову21. Один из его подчиненных, дивизионный командир Н.А. Епанчин, позднее вспоминал, что был просто ошарашен тем, в какой манере Сухомлинов летом 1907 года «инспектировал» 167-й Острожский пехотный полк — не покидая борта своего днепровского парохода: в этой поездке им руководила страсть к рыбалке, а не военная забота22.