Новосёлы - Павел Мисько

— Из очков велосипед? — удивился дядя. — Не дам, как же я без них буду газеты и книги читать?

— Я хочу читать! Я хочу читать! — задёргался мальчишка и чуть не соскочил с дядиной руки.

— На, пожалуйста. Только не разбей… — Левон Иванович помог Шурику приставить очки к нарисованным глазам. — Ну, что же ты молчишь?

— Сейчас… Кружо-о-очек… Кривые палочки… А вот жук! Жук нарисован! — замахал ручками, завертел восхищённо головой Шурик.

— Эх ты-ы! «Кружочек»… «Жук»… Это буква «О» и буква «Ж».

— Я и хотел так прочитать, но очки не подходят.

— Болтун ты, Шурик. Очки разве виноваты? Дети вон в школу ходят, стараются, чтоб научиться читать и писать.

— И я пойду в школу! И я хочу в школу! — снова задёргался, запрыгал на руке, запищал во всё горло Шурик.

Левон Иванович сиял куклу. Чудо кончилось!

— Ух ты! — выдохнул Жора. — Неживой, а как живой.

— А… а как он пищит — неживой? — сглотнул слюну Вася.

— Хэ, в нём такая пищалка в животе спрятана! — сказал я.

Серёжа соскочил с дивана, схватил куклу-мальчишку и заглянул под рубаху, даже рукой пощупал. И глаза выпучил:

— Пустой живот!

— Хоцу Сурика… — заныл Генка. Но на него все зашикали, и он смолк.

— Не ищите напрасно, — улыбнулся дядя Левон. — За куклу артист говорит. Так говорят за кукол только тогда, когда артист весь на виду. Когда-нибудь я научу вас так говорить, чтоб никто не догадался, что это вы. Но это ещё не скоро, на самом последнем этапе. А у нас с вами пока и так хватит работы. В следующий раз нарисуем кукол, потом начнём лепить их по рисункам. Приносите побольше пластилина… Будем делать таких, как Шурик, — перчаточных. А вообще кукол разных на свете много. Некоторыми управляют сверху за ниточки. Марионетки называются… Гурвинека видели по телевизору?

— Видели! Как живой всё делает!

— Он смешной очень!

— И Гурвинек, и его папа Спейбл, и все куклы в этом чешском театре — марионетки, — сказал Левон Иванович. — А бывают ещё куклы тростевые, механизированные, мимирующие. «Необыкновенный концерт» видели по телевизору? Это в театре дяди Образцова. А думаете, легко заставить отплясывать куклу-цыгана? Человек пять управляют ею.

Наконец Левон Иванович взял ту куклу, что без рук, без ног — одна сморщенная голова. Набросил ей на голову платочек, завязал. Старушка получилась!

— Мимирующие куклы больше в одиночку любят выступать, например, на концертах, — сказал дядя Левон.

— Правда, шоколик, правда!.. — запищала, зашамкала беззубым ртом бабуся и давай кривляться, как обезьяна перед зеркалом: и бровями шевелить, и подмигивать, и лицо вытягивать, как будто чему-то удивляется, и морщиться презрительно. — Не жалей, жолотой мой, дай орешек попробовать… — просила бабуся. — Жабыла, какие они на шкус…

Дядя Левон вложил ей в рот орех. И началась комедия!

— Не шмейтеша, шупоштаты, и у ваш жубов нету… — кивнула бабка головой на Васю и Серёжу и как куснёт орех! А крючковатый нос как долбанёт в подбородок! Перекинула орех за одну щеку, за другую… Раскусить пытается. Подбородок прыгает вверх-вниз, в стороны — чуть не до ушей. Стонет бедная старушка, наконец: — Чфу! — Орех летит из бабкиного рта, как пуля из ружья. — Не шкусный…

Вася хохотал и дрыгал ногами. Жора запрокидывал голову и давился смехом, кашлял. Павлуша, такой тихоня, подпрыгивал на месте, кидался из стороны в сторону. Серёжа поддавал мне локтем в бок, бил себя по коленкам. А я не мог уже и смеяться, сипел, будто из меня вся сила вылетела вместе со смехом.

Левон Иванович дал нам успокоиться и сказал:

— На сегодня всё, «артековцы». Салют! — и поднял вверх обе руки. — Когда соберёмся снова, скажу. И не забывайте о пластилине!

Мы подняли руки вверх, как будто сдаёмся в плен, — в плен Левону Ивановичу, в плен куклам: «Салют! Салют!»

И так нам не хотелось уходить! Мы оглядывались на Шурика и смешную старуху, на дядю Левона, который слегка кланялся нам, как артист на сцене. Мы толпились, наступая друг дружке на ноги…

Эх, быстрее бы самим научиться выделывать такие штуки!

Левон Иванович вдруг спохватился, побежал на кухню, вынес оттуда ещё немного орехов, всыпал Генке в карманчик.

— Секундочку, граждане! Секундочку! Павел, вернись!

Мы остановились, а Павлуша подошёл к дяде Левону.

— Ты выше всех… — Левон Иванович придвинул его поближе, провёл ладонью ему по макушке, отметил себе на груди. — Ого!

Затем поставил на его место Васю, самого маленького (Генка не в счёт), и тоже отметил ладонью его рост.

Мы смотрели на всё это и ничего не понимали. Зачем ему эти мерки?

— Всё!.. Салют, «артековцы»!

Дверь за нами закрылась.

Мы спускались по лестнице медленно, медленно… Что он ещё задумал? То руки приказывает поднимать и держать, то ростом меряется… Загадка за загадкой!

«Мурашка, тебе не стыдно?»

Спал я в эту ночь крепко. Не слышал даже, как опять лил дождь, шумела гроза.

— Осень, а смотри что делается… — вздыхала утром бабушка.

Что осень, это уже всем ясно. Никто не купается, только один Женя Гаркавый бегает на Неман. «Моржом» хочет стать…

В школу я собрался в одиннадцать часов, уроки начинаются в двенадцать. Это у нас такая вторая смена. Мы учимся в том же классе, что и четвёртый «Б». Они кончают около двенадцати. Есть ещё вторая смена в четырнадцать часов — после шести уроков. На такую вторую ходят восьмые, девятые и десятые классы.

На дорогу в школу и десяти минут хватает. Но я не дурак, чтобы мчаться высунув язык. Идёшь в школу, так иди нормально, как человек. Это ведь не на пожар. Да и школа от тебя никуда не убежит…

Идёшь себе и размышляешь о всякой всячине. Если б часа два идти в школу, и то всего не передумал бы, что в голову приходит, не рассмотрел бы всего…

Сережа-первоклашка и Жора с Павлушей стоят под балконом Жени-девятиклассника. Женя перекрикивается то с ними, то с Галкой. Она тоже вышла на балкон учить уроки. Часто они так «учат»: сидят каждый на своём балконе и чешут языки.

— Ну, каким стилем плавала твоя морская кошка? — вопросом встречает меня Жора.

Вспомнил-таки о кошке… Когда куклы у дяди Левона смотрели, никто не спрашивал, и я радовался — забыли!

— По-всякому! — отмахнулся я. — Кролем и это… Брасом… На спинке…

Не буду же я рассказывать, как она ела нас живьём, рвала когтями на полосы!

— А вот так она может? — Серёжа погрёб ладонями около пупка.

— По-собачьи? По-собачьи у неё лучше всего получается.

Хорошо, что не знают, как она удрала от нас. Интересно, где она ночевала? В нашем доме или унеслась куда?

— Эй, тёзка! — крикнул Женя-большой сверху. Услышал, наверно, о чём мы разговариваем. — Ты на меня за вчерашнее не сердишься?

Я не успел и рта разинуть.

— Ну и молодец… Лови! Насовсем…

Что-то стукнуло мне в ладони и отскочило в сторону. Наклоняюсь… Ух ты! Ослик… Нет, не ослик, а козлик или бычок — есть маленькие рожки. Такой, что собран из кусочков, как бусы. Стоит на круглой коробочке, а из ног нитки в коробку идут. Надавишь на дно — он и выделывает всякие штуки. Умора просто!

Жора и Серёжа сразу пристали: «Дай нажать!» А Павлуша предложил оторвать снизу крышку и посмотреть, что там внутри.

Я дал им надавить по разу, сам даванул раза три и спрятал козлика в карман. Потом будем с ним забавляться…

— Адью, друзья! — помахал нам Женя с балкона.

Не желает, чтоб мы слышали ихние с Галкой разговоры. Ну что ж, пойдём…

К гаражу профессора Дервоеда не подошли. Ничего интересного. Стоит сам в дверях, смотрит, как из досок сооружают крышу гаража, и говорит, говорит. Наверно, всё о вреде, который причиняют бродячие кошки и собаки. И о том, какая польза была бы, если бы их всех переловили. Иван Иванович, видимо, совсем уже на работу не ходит. Когда ни посмотришь, всегда здесь где-нибудь торчит…

Сегодня на гараже не те рабочие, что вчера. Вчера их было трое, и все пожилые. А сегодня два молодых парня. Один худощавый, голый до пояса, в джинсах и пляжной шапочке с синим козырьком. Может, студенты?

Огибаем свой дом, выходим на улицу. Интересно, что там натворил дождь?

У обрыва стоит дядя Левон. Смотрит вниз и кого-то отчитывает:

— Вылезай, тебе говорят! Не спрячешься, я вижу… Не подкапывайся, говорю, рухнет на голову, и капут тебе будет!

Мы подняли правые руки, подошли к дяде Левону. Ого, ну и ровище образовался за ночь! Овраг даже, а не ров: в него можно спрятать и гараж дяди Коли, и половину гаража Дервоеда.

Где кончается склон, начинаются огороды соседней, нижней улицы. Весь картофель на огороде занесло песком — одни верхушки торчат. Как будто растения только-только начали всходить. По картошке расхаживает высокий угрюмый дядька. То затылок почешет, то постоит, подперев руками бока. Интересно, как он будет теперь выкапывать этот картофель? Полуметровые ямы надо рыть.