Военно-морские рассказы - Константин Изварин

Быстову же до желанной цифры осталось всего ничего. «Дембель» звал, манил, щекотал ноздри вкусными запахами. И Быстов размечтался. Он важно прохаживался, оставляя свежие царапины на недавно окрашенной палубе второго мостика, размахивал руками, что-то показывал, что-то, что, по его мнению, совершенно необходимо для поездки домой и говорил, говорил.

Он говорил о том как сядет на торпеду, к которой уже приделано сиденье и руль, как поднимет флаг (как же это — домой и без флага... сигнальщику-то?), как закрутит педали, которые к его торпеде присобачил я, как...

А я, в который уже раз, убеждался, что исконно русские — широкие и бескорыстные души — сохранились только на окраинах великой Империи, ибо так искренне, по-детски радоваться завтрашнему дню, абсолютно не задумываясь о том, что он нам готовит, могут только очень счастливые люди. Честное слово, если бы я работал Дьяволом, я бы эти души скупал просто так, лично для себя. И никому бы не показывал...

Ну вот, я тоже замечтался. А зря.

— Эй, орлы?! — шустренький, маленький — метр пятьдесят в холке — наш командир высунул головенку в огромной фуражке, делавшей его выше в собственных глазах, из-под левого «крыла». — Вам что, делать нечего?

От этих грубых и несвоевременных слов Быстов сник и потух. Из его глаз исчез блеск, а руки сами начали развинчивать какую-то железку.

Наш командир личность настолько приземленная, что может, походя, опошлить даже самую светлую мечту.

Юному романтику

Море зовет. Многих. Вот так, шепнет среди ночи, плеснет волной в самую душу: «Слышишь? Здесь я, здесь». И пропал человек. Заразился, заболел.

И хочет он служить. И рвется на Флот, где синь безбрежная, где боевые корабли и романтика дальних странствий.

Неведомо ему, юному, что вся эта синь, корабли и романтика на самом деле не что иное как повышенная влажность, ржавое «железо» да мат соленый. В твой адрес преимущественно. А ты как думал? Море — но ого попало к себе не допускает. Если сложен ты изящно, если воспитан — Рахманинова знаешь, Глинку, а Толстого — так цитируешь, походя, если, как не тужься, а более двух неприличных слов между собой не свяжешь...

Извини, конечно, но нечего тебе на Флоте делать. И не надо пальцем очки поправлять, становиться в третью позицию и, выпятив петушиную грудь, угрожать нам всем.

Ну и что с того, что оно тебя позвало? Подумаешь, море. Ведь не баба же. Вот кабы баба, тогда да. Тогда беги, родимый. А мы тебя еще и подтолкнем. А море? Да зачем оно тебе вообще надо? Или, если, ты, думаешь, что здесь все как в газетах?...

Так вам, юноша, не очки нужны. А телескопы. Чтоб видеть мир, каким он есть.

Нет, ну что ты с ним будешь делать? Да ты меня вообще слышишь? Пойми, дурачок, единицам, ты понимаешь, единицам удается уволиться в звании старшего лейтенанта. А таким умникам как ты в их число никогда не попасть. Тебе же служить придется. Служить, работать. Тяжело работать, носом землю рыть, а не дышать соленым ветром бескрайних просторов. Что? Тьфу, дурак! Взрослый он уже. Знает, что делает. Иди! Иди, служи. В море.

А до моря-то долгих пять лет. В училище, где юному романтику, помимо овладения военно-морской специальностью, предстоит научиться: ходить строевым шагом, воровать, что плохо лежит (что лежит хорошо не воруют, а достают), выработать командирский голос и научиться разговаривать матом, что, в сущности, одно и то же, а также с умным видом поддакивать тому у кого звезд больше.

И бедный романтик, выросший в интеллигентной семье, воспитанный на рыцарских романах, с идеалистическими представлениями о чести, совести, верности долгу как-то теряется среди всего этого обилия новых впечатлений. Доходит до него. А, только, поздно. Поздно, товарищ курсант, капкан захлопнулся. И нечего тут слезы по щекам размазывать. Вас сюда никто не тянул. Сами службу выбрали. Так что «Смирно! Шагом марш!».

Хорошо если весь романтизм за пять лет из башки выдует. Тем самым соленым ветром. Хорошо, если, пусть через силу, пусть корячась и сопротивляясь, превратится наш романтик в офицера. В настоящего командира, умеющего и рявкнуть, и прогнуться когда надо, и лизнуть где положено.

А если нет? Если, вдруг, не смог романтик деградировать?

Тогда все. Тогда туши свет. Потому как, если его в училище не перевоспитали, то Флот его доконает. Командир и старпом, в промежутках — зам и пом, а более всего — любимый личный состав, набранный, на первый взгляд, исключительно из ублюдков. На второй взгляд оказывается, что ублюдки по сравнению с ними — ангелы небесные; но если у тебя будут служить только ублюдки, куда же девать этих, ядрена корень?

— Поздно, лейтенант, — говорит командир. — Раньше надо было. Думать! А здесь служить надо! Служить! Родину защищать! А не расписываться в собственном бессилии. — При этом, в усталых и обращенных куда-то внутрь себя, командирских глазах так ясно читается в каком именно месте он видел эту самую Родину... которая его... в условиях крайнего Севера... вечного безмолвия..., что бедный лейтенант совершенно самостоятельно делает «Налево кругом» и становится абсолютно неразличим среди окрашенных бледной «слоновкой» переборок.

Старпом вообще смотрит круглыми глазами какающего филина и цедит слова, тщательно следя, чтобы паузы были одинаковыми:

— Не знаю. Что вы, вообще, ко мне пришли? Вы офицер? — лейтенант-романтик машинально кивает, хотя сам в этом уже сомневается. — Воспитатель. Действуйте, лейтенант, действуйте. Фантазируйте. Офицер без фантазии — как рыба без велосипеда. — И выдержав более театральную паузу, подводит итог: — Свободны, лейтенант.

Пробираясь в родную БЧ, лейтенант почему-то представляет рыбу на велосипеде.

А еще он думает, что офицер и личный состав — это как дрессировщик и тигры. Показал слабину — сожрут к чертовой матери. Будь ты хоть золотым, хоть бриллиантовым медалистом — все равно три матроса третьего года службы тебя превзойдут. По всем статьям. И если не сломался ты в училище, ломаться придется уже здесь. На глазах матросов и собратьев-офицеров. Идя по службе через пьянки, самовольные отлучки и прочие дисциплинарные проступки.

Юный романтик, услышавший зов моря, прежде чем решиться и сделать море своей судьбой, подумай: а готов ли ты лишить себя всего остального?

А потом протри очки и прочитай этот рассказ еще раз.

Об этот угол бились...

Старая пословица гласит: Корабль до тех пор считается металлической коробкой, пока на нем экипажа нет.

Согласен, правильная пословица. Однако, в наш век высоких технологий и одноразовых кораблей, коробка не получит высокое звание военно-морского корабля до тех пор, пока не пройдет испытаний. Ибо, как гласит еще одна старая пословица: Раньше были деревянные корабли и железные матросы, а сейчас — железные корабли и деревянные матросы.

Ну это вы зря. Зря пословицам верите. Не все матросы у нас деревянные. Не все. Хотя... но в основном... да. А, впрочем, оно и неплохо. Пусть деревянные, пусть в основном. Лишь бы пальцем мимо кнопки не промахнулись... когда время придет. А деревянные, уж поверьте моему опыту, мимо кнопки не промахиваются.

Быть может, он и шмальнет неведомо куда, но это уже не его вина.

А чья? — спросите вы.

А того — чудом затесавшегося в стройные и пахнущие свежим лесом ряды защитников Родины, железного — умного и опасного как бледная спирохета.

Именно так его воспринимают опытные офицеры — суровые морские волки с Макаровкой за плечами и задницей в ракушках. Неопытные же попросту боятся. Потому что афоризм великого и низкорослого узурпатора: Лучше армия баранов под предводительством льва..., теряет всякий смысл, если в бараньих рядах неожиданно появляется козел. А если таких козлов два? А если три?

Впрочем, что это я? Я ж об испытаниях писать собрался. Да-а, вот так соберешься написать нечто героическое, а рука сама выводит черти что.

Так вот, испытания. На испытаниях, обычно, обнаруживается масса всяческих недоделок, ошибок, просчетов, дефектов, а также множество разнообразной ерунды. Вплоть до саботажа.

Но, не будем отнимать хлеб у особого отдела. Саботаж — это по их части. Рассмотрим просчеты, дефекты и ошибки. Нам это ближе.

Хочется спросить: А откуда они вообще берутся, дефекты?

А оттуда: Раньше были деревянные корабли и железные кораблестроители, а теперь — железные корабли и деревянные кораблестроители. А чего там? В одной стране ведь живем. Так что новейшую электронику паяют небритые мужики в замасленных спецовках, используя вместо канифоли перегар, а сложную систему труб, клапанов и вентилей — те же мужики состыкуют так, что она в два счета заполнит топливные цистерны забортной водой... вместо, чтобы оросить орудийные погреба.

Однако, по большому счету, все это и не очень страшно. Парочка тех самых, железных (вот где они просто необходимы), которые будут ходить, наблюдать и контролировать... каждого строителя...