Томирис - Булат Жандарбеков

Новый разговор на интересующую их обоих тему начался некоторое время спустя. Батразд действительно стал более рассудительным. Он первым заговорил о "правах" Спаргаписа на трон, Спаргапис только этого и ждал. Он виновато развел руками и заявил, что, узнав благородного Батразда, он позабыл о каких-то своих "правах" на престол, потому что сакская земля не знала более достойного претендента на царский венец, чем его друг и брат. Сам же он, если любимый брат соблаговолит согласиться, готов стать сардаром при блистательном царе, хотя это слишком самонадеянно и выглядит смешно. Спаргапис сардар, когда существует победоносный Батразд! Если же дорогого друга все же беспокоят какие-то права брата, то есть еще один выход, бескровный, ведь дорогой брат понимает, что надо будет силой заставить этих безмозглых вождей массагетских племен признать Батразда подлинным царем, и он, Спаргапис, готов жизнь отдать за радость видеть любимого брата на троне... Батразд, хмуро слушая Спаргаписа, нетерпеливо спросил:

— А что это за "бескровный" выход?

Спаргапис охотно объяснил, что надо просто поженить детей, слава богам, у него есть дочь, а у Батразда сорок красавцев сыновей...

— Правда, мне надо как можно быстрее умереть, и тогда твой сын станет настоящим царем, — с грустной шутливостью закончил Спаргапис.

Теперь у Батразда все сомнения исчезли — его друг само благородство! У него от избытка чувств повлажнели глаза. Он крепко обнял Спаргаписа и проникновенно сказал:

— Живи долго, брат.

Спаргапис провел очень тревожную ночь, чувствовал, настает решительный момент. Утром, спозаранок, пришел к нему Батразд. Он был еще бледнее Спаргаписа. Он стоял не садясь, торжественный. Когда Спаргапис, удивленный поведением вождя аланов, попытался встать с места, Батразд жестом остановил его.

— Сиди! — сказал он в радостном возбуждении от того, что превзошел в благородстве самого Спаргаписа. — Сиди! — повторил он. — Теперь ты царь! Позволь твоему верному сардару приветствовать тебя первым.

И Батразд, ломая свою гордость, опустился на колени. Спаргапис вскочил с места, как подброшенный. Подбежал к Батразду и силой поднял его с земли. Впрочем Батразд и не противился.Спаргапис обнял Батразда, спрятал лицо на его плече и зарыдал. "От радости",— мелькнуло в голове у Батразда, и он помрачнел. А Спаргапис продолжал бурно рыдать.

— Как ты мог... — сказал он сквозь рыдания.— Как ты мог... брат... встать на колени предо мной! За что такая обида, за что? Не надо мне звания, не надо мне никаких титулов, мне нужна твоя дружба, брат! Не смей, слышишь, никогда не смей так поступать!

Растерянный Батразд стал неловко поглаживать Спаргаписа по спине, утешая.

Великим лицедеем бы хитроумный Спаргапис.

Батразд объявил Спаргаписа царем всех массагетских племен. На этом особенно настаивал хитрец, сказав своему другу, что хочет получить этот титул как дар из рук своего брата Одурманенному Батразду это несказанно польстило. В свою очередь, новоявленный царь демонстративно жаловал всевозможные и невозможные привилегии первому сардару Батразду. В степи с удивлением отмечали, как новый "царь" добровольно, без всякой борьбы урезывает свою власть, по существу становясь лишь тенью своего сардара — верховного военного вождя. "Одурел от звания", — судачили снедаемые черной завистью вожди массагетских племен, — сам же себя и съедает. Разве можно Батразду, обладающему таким могуществом, позволять стать всемогущим! Ведь теперь царь... Батразд, а Спаргапис носит только звание..."

Все шло, как задумал хитроумный интриган. Как он и ожидал, не успел Батразд громогласно объявить Спаргаписа царем, как вожди массагетских племен тут же отказались признать это. Правда, и здесь оказались свои ренегаты: вожди сакараваков и апасиаков, испытывавшие какой-то мистический ужас перед Спаргаписом, дрогнули... и признали. Что ж, и то хлеб. Главное было сделано — он объявлен царем, и не кем-нибудь, а своим самым опасным конкурентом в борьбе за этот титул. Пусть не признают, имея такую дубину в руках, как Батразд, он силой заставит их ползать у своего порога, а шишки пусть сыплются на... Батразда!

Когда Батразд пришел к Спаргапису и властно уселся рядом, Спаргапис ухмыльнулся про себя; чем больше на себя берет его любезный друг и побратим, тем труднее будет ему самому тянуть эту ношу. Батразд сообщил, что выбор его пал на Куджи и женихом Томирис будет этот сын. Спаргапис равнодушно согласился, зная, что этот самый Куджи никогда не будет мужем его любимой дочери. Но когда Батразд, не без некоторого злорадства, сообщил, что большинство вождей массагетов отказываются признать Спаргаписа царем, хитрец внутренне встрепенулся. С самым смиренным видом он сказал своему другу, что ожидал этого, отказывался от трона и уступил, не желая огорчать друга. И был прав! Даже Батразду отказались повиноваться своевольные вожди. Даже слово Батразда для них пустой звук. А теперь вся степь будет смеяться над ними... Батразд начинал закипать, у него раздулись ноздри и лицо пошло багровыми пятнами. А Спаргапис все подливал масла в огонь и подливал..

Батразд стал силой приводить вождей к повиновению. Карательные походы на аулы непокорных племен отличались особой жестокостью. После этих налетов оставались одни остовы сгоревших юрт и пепелища. Вседозволенность разлагала и воинов-аланов, они грабили, жгли, убивали и насиловали. Вкусив всю сладость власти, непомерно властолюбивый и надменный Батразд стал просто невыносимым в обращении с другими вождями массагетских, племен, подвергая их всяческим оскорблениям и унижениям. Из-за безысходности, от отчаяния вожди иногда обращались к Спаргапису с жалобами и просьбами оградить от произвола его друга, все-таки как-никак он носил титул царя. И Спаргапис умело отделял себя от злодеяний Батразда. Своими поддакиваниями, легкостью и покорностью он добился того, что Батразд все меньше и меньше стал считаться с мнением своего закадычного друга, поступая, как ему самому заблагорассудится. И когда Спаргапис, обязательно прилюдно, обращался с заступничеством и при этом явно заискивал, самодур Батразд, закусив удила и желая показать всем, кто является подлинным господином, продолжал ломать горшки направо и налево, вызывая к себе все большую и большую ненависть.

Спаргапис зря времени не терял. Батразда можно было обвинить во всем, только не в скупости, и Спаргапис черпал богатства аланского вождя, не гнушаясь обогащаться и награбленным во время карательных походов добром. По всей степи разнеслись слухи, что милосердный царь собирает по всем кочевьям сирот — детей массагетов, погибших во время джута или войны, и даже детей, попавших в плен к кочевникам. За такое чадолюбие было многое прощено Спаргапису. А Спарга-нис создавал ядро своей в будущем знаменитой гвардии. Детей кормили и одевали, но воспитывали в строгости, внушая в то же время любовь к отцу и благодетелю — царю Спаргапису. Далеко смотрел царь-батюшка!

Жестокость Батразда выгодно оттеняла милосердие и доброту Спаргаписа. Тем более что Батразд распоясывался все больше и больше. Такое положение становилось все более не терпимым, и вожди массагетских племен стали пересылаться гонцами.

Вскоре собрался тайный совет вождей.

Когда был решен главный вопрос — скинуть Батразда и Спаргаписа, внезапно заявился.. Спаргапис! Его появление как гром с неба поразило вождей. Наивные люди! Спаргапис всегда знал то, что ему хотелось бы знать. Об этом совете ему услужливо сообщил вождь сакараваков Гуркис.

При гробовом молчании онемевших разом вождей Спаргапис начал речь. Он был само красноречие — решалась его судьба! Описав самыми черными словами злодеяния Батразда, растравив вождей унижениями, которым они подвергались, подчеркнув свои попытки заступиться, усовестить, он с сожалением признал, что они оказались тщетными. Чаша переполнилась, возвестил он, всякому терпению есть предел! Спаргапис не хочет больше разделять ответственность за черные дела зазнавшегося вождя аланов, он целиком и полностью на стороне правого дела и предлагает благородным вождям свой меч.

— Крепко подумайте, высокородные вожди, полагаюсь на разум отцов моего народа. А я ухожу, чтобы не мешать высокому совету по справедливости решить мою судьбу, — и с этими словами Спаргапис ушел так же внезапно, как и появился.

Вожди продолжали молчать и после ухода Спаргаписа. Конечно, они ни на йоту не поверили в искренность великого хитреца, но их особенно поразила такая осведомленность Спаргаписа. Они стали потихоньку коситься друг на друга с подозрением. Казалось, что покров тайны совета был тщательно соблюден — гонцы были верными, как кинжал, а каждый вождь своей тамгой скрепил обет молчания, и на тебе! Что теперь делать? Поднялся вождь апасиаков Хазарасп: