Кадеточка - Роузи Кукла

— Знаем мы эти операции на одном месте, мама. — Ехидничаю я.

— Да, будет тебе! Инга уже взрослая и сама разберется во всем. Ну, если она Володьку потеряет, то дурой будет самой последней. Можно сказать, что у нее сейчас самый важный в ее жизни период. — А я, ее поправляю и говорю.

— Не период, а момент. Самый важный сексуальный момент, мама.

— Ладно тебе, доченька! Женщина ведь природу свою не обманет. Пусть сама решает. Я мешать ей не буду. И тебе не советую.

Но мама решила с ней все же поговоритье, об этом. Я маму ели отговорила, сказала, что с сестрой сама разберусь.

— Ты, как она придет, дверь закрой, я с ней сама поговорю. Ты все услышишь.

Я не спала, когда сестра притащилась домой. Решила поиграть с нами в пай девочку. Поздно вечером пришла, как ни в чем не бывало. Как со свидания от мальчика. Тихонечко в дверь проскочила и в туалет, а потом на цыпочках прошла в комнату и думала, что мы такие тупые и глупые, и уже спать легли. Ан, нет!

Я свет включила, а она даже шарахнулась от испуга. И я ей.

— Ну, сестричка, рассказывай, что у тебя там за шуры–муры? Скоро ли мне, теткой становиться и кого нянчить? Только ты уж мою просьбу выполни, ладно? Мальчика ты Володей назови, так, в честь чьей–то памяти, а если будет девочка, то в мою честь. Поняла!

Инга стоит полу раздетая, смотрит и хлопает виновато глазами. Глянула на дверь, которую мама впервые в свою комнату закрыла и спрашивает.

— Как, папа?

— Ты, умнее ничего не смогла придумать? Ты! Змея подколодная! Кого ты уже там опутала и кого кольцами своими сжимаешь в объятиях? — Инга встрепенулась на мои слова о змее, губу закусила, молчит. На меня уже смотрит не виновато, а вызывающе!

А я уже не могу остановиться, и меня понесло.

— Что? Зачесалось в одном месте? Да, ты лучше ложись, Володя или я тебе это место почешем. Чего же ты это место под кого–то мужика женатого, подсовываешь? Что молчишь? Нечего носом крутить! Не маленькая уже! Если пиду свою, уже научилась пристраивать, сумей ответ перед нами держать! — Смотрю, а у нее по щекам уже слеза покатилась.

— Нечего тут спектакли устраивать! Потом руки будешь ломать. Без Володьки останешься, с пузом своим. Поняла? А то мне! Танечка, сестричка, пожалуйста, за Володей моим присмотри! Эх, ты! Я‑то присмотрела! За ним, за Володькой твоим! А ты? Мне надо было за тобой, как следует присматривать, да воспитывать! А то, все, Инга, Иннес! Ну, что молчишь? Сказать уже нечего?

— Почему, нечего? Есть! Мы с…

— Ах! Вы уже с ним во множественном числе, ну, ну! Давай, продолжай, сестричка.

Инга села в кресло, ноги под себя подобрала. Отвернулась, молчит. Обиделась. Не хочет мне ничего говорить.

И такая она красивая, такая родная. Мне ее жаль, обидно за нее.

Неужели она сама не видит? Неужели не понимаем, что о ней только Володька будет жалеть, и что только он о ней так позаботится? Кому она еще, кроме него будет нужна, кому, как не ему будет так мила и так дорога?

Я все понимаю. И возраст у нее подошел, и сама она уже настолько выросла, стала женственной, нежной, красивой. Но, зачем же, почему она не с Володькой все это делает? Почему на стороне? Почему решила так? А как же он? Вспомнила, как Володька меня смешил, но все время при этом, вот Инга сказала, вот Инночка! И все о ней и о ней.

Ну, а если по честному? Вот, положа руку на сердце. А как он ко мне? Что, разве не потянулся он, разве не пытался заигрывать?

Нет? Или? Да, было дело. Вспомнила, как танцевали, и как он меня прижимал к себе, чувствовала, что он хочет от меня большего. Или это только мне показалось?

Да? Так, да, или, нет? Вспомнила еще, как он меня разглядывал в моем одеянии экстравагантном. А я, ведь, тоже дура! Взяла и вырядилась!

Значит, я тоже виновата? Я, что? Я его провоцировала, получается. Так, что ли?

— Знаешь, сестричка. — Это она мне. — Ведь ты же всего не знаешь о нас и наших с Володей отношениях.

— Подожди, подожди! Что–то не так! Это что же, чего я не знаю?

— Да, того, что мне Володька рассказал о вас с ним, когда я звонила. Сказал, что ты ему очень понравилась, что он в тебя просто влюбился! Вот что!

— Да, глупости все это! Это он так, что бы тебя подколоть и что бы ты к нему…

— Нет! Я бы почувствовала. Я бы поняла! Что я не отличу, когда так, а когда по серьезному?

Я пробую возразить, но она мне не дает говорить.

— Я же вижу, что тебе с ним было хорошо. Что вы очень хорошо поладили или, хоть ты мне и сказала, что с ним больше не ходила никуда потом, но, сначала то? Ты же с ним, с ним везде и всегда! Мне же о тебе и о нем, все уши уже прожужжали. Я же не придумала это, это люди, сказали!

— Какие такие люди? Бабы, что ли?

— А, что? Бабы, как ты говоришь о девочках, по твоему они, что, не люди?

— Ну, знаешь! Эти твои, как ты говоришь, люди, такое наговорят, ты их только послушай. И как это они тебе не сказали, что я с Володькой твоим чуть ли не сплю?

— Вот, вот! Это именно они мне и сказали! Что? Не правда? Что ты замолчала?

— Я думаю, как тебе так ответить, что бы ты наконец–то поняла! Поняла, что твой Володька мне до одного места! Поняла! Я вообще решила больше ни с кем из курсантов, больше никаких кадеточек. Все! Погуляла и страшно разочаровалась я в них. Думала, что они соколы, орлы, а они просто павлины, пугала огородные и еще, не мужики они. Поняла!

Смотрю на Ингу и вижу, что она в недоумении. Смотрит на меня и не может ничего понять. Соображает. Ну, я подожду, подожду. У нас ведь еще ночь впереди, может и дойдет до нее со временем.

— Так! — Тянет она значительно. — Это почему же они и не мужики? Что, ты уже пробовала? С Вовкой?

— Что ты заладила? С Вовкой, с Вовкой! С морковкой, вот с кем! Я скорее с ней буду, чем с ними, с твоими Вовками, да кадетами. Ты, что? Не слышишь, что я тебе говорю? Я с кадетами, ни до, ни после и впредь не буду и не желаю! Что тут не понятного? Я их просто презираю! Я около них даже находится, рядом не хочу. Они для меня вроде бы, как не настоящие, вроде как солдатики оловянные. Куда им сказали и куда их послали, туда они и пойдут! И потом. Они все безропотно, все унижения и все оскорбления, все терпят. И за меня, не заступились! Поняла? Их унижают, оскорбляют, а они тупо молчат, как бараны! А если я рядом, то и меня унизят вместе с ними. А я не желаю, я не хочу так, не позволю! Это тебе, понятно!

— Ничего не понятно. Что–то произошло? Что–то, чего я не знаю. А ну, рассказывай. По порядку и сначала.

Но сначала я попросила ее, чтобы мы с ней легли, как это было у нас раньше. И договорились, что уляжемся и будем потихонечку говорить, потому, как мама все может услышать. А я маме ничего о том, что со мной приключилось, не рассказывала. Не надо ее волновать лишний раз и пусть она всего не знает.