Жизнь моя - Мишель Пейвер

— Вот что тебе скажу, — начал Майлз, барабаня пальцами по рулю. — Вы с Толстушкой Моджи сейчас вылезаете, идете и со всеми знакомитесь, а я доставляю твой багаж домой.

Патрик открыл рот, чтобы возразить, но Майлз отрезал:

— Нет другого времени, кроме настоящего, Патрокл. Выходи… пожалуйста.

Патрик стрельнул в него взглядом. Глаза его друга были налиты кровью и выражали беспокойство, а на его верхней губе были капельки пота. Ему нужна была доза.

Патрик гадал, было ли это остаточным явлением, или он принял кокс совсем недавно. С Майлзом могло произойти все, что угодно. Пока рядом не было его маленькой сестры, которая могла увидеть, как он принимает наркотики. Майлз, не испытывая раскаяния, сквернословил перед Моджи, мог даже мертвецки напиться, но насчет наркотиков у него было четкое правило: она ничего не должна знать.

Патрик живо кивнул и открыл дверь.

— Мы захватим вас потом. Пошли, Имоджин.

У доктора Ханта, как оказалось, были серые глаза и обсыпанная табаком борода, которая привлекала внимание к жесткому рту. Он не поприветствовал Патрика, не представил его другим, а просто удостоил его самым кратким из рукопожатий и велел идти и найти его дочь, которая даст ему план участка и список «можно — нельзя».

— Это доктор Хант-младший? — спросил Патрик.

Тонкие губы стали еще более тонкими. Ясно, на этом раскопе есть только один доктор Хант.

«Ладно, черт с тобой», — думал Патрик, глядя, как он уходит, и чувствуя, как остатки его доброжелательности быстро испаряются. Вслух он сказал блондинке, подошедшей, чтобы посмотреть на него:

— Догадываюсь, я только что оскорбил профессора, да?

— О, не обращайте внимания, — ответила она. — Он закусил удила, потому что у него была стычка с Тони. И между прочим, — она сняла шляпу и одарила его прохладной улыбкой, — он не профессор. Я знаю, вы, американцы, каждого называете профессором, но здесь получить это звание не так просто, как в Штатах.

Патрик мрачно кивнул.

Она была необыкновенно хороша — на кошачий манер, с большими зеленовато-серыми глазами и безупречным цветом лица, покрытым медово-золотистым загаром. Она носила широкую соломенную шляпу и короткое легкое платье в цветочек, которое казалось совершенно неуместным на раскопках, но очень подчеркивало ее миниатюрность и женственность.

Судя по тому, как она спокойно оценивала его, она, вероятно, была доступна, если бы он захотел. Но он не хотел. Если бы они переспали, она никогда не дала бы ему забыть, кто кому оказал милость. Кроме того, она спала с Майлзом, так что этот момент не подлежал обсуждению.

Высокий рыжий парень болтался рядом. Не говорил ли Майлз, что он — бой-френд Нериссы? А может, только хотел бы быть им. Как бы там ни было, она была рада ему, поэтому он мог бы и не ходить с таким видом, словно лимон проглотил.

— Так, вы, значит, американец, — сказал Саймон Тойнби. — Значит ли это, что вы не говорите по-французски?

— Ну, я не уверен насчет этого определения, но, пожалуй, нет, не говорю.

Саймон старался не показать удовольствия.

— Это будет вам несколько мешать.

— Не беспокойтесь, — сказала Нерисса, — мы позаботимся о вас.

— Спасибо, ваша сестрица уже довольно хорошо поработала над, этим.

— Единокровная сестрица, — заметила Нерисса, кинув взгляд на Моджи. — Один отец, разные матери.

Стоящая рядом с Патриком девочка вспыхнула.

Патрик сдержал свое раздражение.

— Знаете, становится поздно. Почему бы нам не оставить вас заканчивать здесь и…

— Да, почему бы, — сказал Саймон. — Тони, вероятно, внизу, на мельнице, вы можете отметиться у нее.

Моджи робко взяла его за руку.

— Пойдем, я покажу тебе дорогу.

Они оставили Саймона с Нериссой и пошли к мосту. Патрик услышал, как Нерисса говорит Саймону:

— Так это друг Майлза по университету? Не то, что я ожидала. Совсем не то. Порция грамматической школы для Майлза, тебе не кажется?

— Точно, — поддержал ее Саймон.

— Хотя, хорошие плечи, — заметила Нерисса.

Они были уже слишком далеко, чтобы уловить ответ Саймона.

— Патрик, что такое грамматическая школа?

— Полная противоположность Майлзу, — ответил Патрик мрачно.

— О, так это, должно быть, хорошо.

Патрик засмеялся, и дернул ее за ленты.

Сразу перед мостом Моджи свернула налево, на проселочную дорогу, которую Патрик не заметил раньше, поскольку она тянулась ниже уровня парапета. Они спустились вниз через сосны, дубы и кипарисы и наконец добрались до темной, увитой плющом развалины у самой воды. В Мулен-де-Сарак когда-то, видимо жил довольно богатый мельник. На просторный внутренний двор можно было пройти через внушительных размеров каменную арку. Четыре столетия назад это выглядело великолепно, но с тех пор мельница заметно обветшала.

Крыша представляла собой мозаику мха и разбитой черепицы, половина внешней стены исчезла под ворохом плюща, а другая половина сползала в реку. Маленькие окна, закрытые ставнями, и общий дух распада напомнили Патрику братьев Гримм.

Местоположение тоже не улучшало дело. Постройки ютились под вздымающейся восточной опорой ущелья, про которую Моджи сказала ему, что она называется Рок де Сен-Пасту, словно это компенсировало тот факт, что скала выглядела так, словно она вот-вот раздавит мельницу.

С растущей неохотой он последовал за девочкой в арку. У него не было желания встречаться с Антонией Хант. На сегодняшний день ему было достаточно снисходительных английских девушек.

Горже-де-Сарак, решил он, действительно ужасное место. Над его головой заслоняла солнце черно-полосатая скала. Берега реки были забиты валунами и топляком, от которого поднимался сильный кислый запах сырости. Если здесь и были птицы, то Патрик ни одной не увидел. И не услышал. Он и не мог услышать ничего за шумом реки, отдававшимся в ущелье. Тебя могут убивать здесь, внизу, и никто не услышит твоего крика.

— Эй, Моджи, — сказал он неожиданно, — спорим, что Антония хочет побыть одна сейчас, после этой стычки с отцом. Что скажешь, если мы проскочим мельницу, и ты покажешь мне этот Серс, который ты так обожаешь?

Черт с ней, с доктором Хант-младшей. Она была не единственной, кому хотелось побыть наедине с собой.

* * *

Они пошли грязной дорогой, ответвлявшейся от мельничной и круто змеившейся вдоль скал, обнимая склоны, поросшие обесцвеченным солнцем чертополохом, на которых боролись за жизнь искривленные оливы. Это был крутой подъем, но через десять минут они обогнули опору и оставили позади Ля Бастид.

Внезапно Патрик обнаружил себя в другом мире — более суровом, более диком и удивительно отдаленном от цивилизации.

Он всегда думал о Европе как о перенаселенном месте, но, оглядываясь вокруг, он не мог видеть ни единого знака человеческого присутствия. Не было ничего, что свидетельствовало бы, что эта