Ее город - Чи Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сестрица Ми выпускала кольца дыма. Она редко ощущала себя беспомощной. Собрав волю в кулак, она решила игнорировать Фэн Чунь. А потому твердо ступила на пешеходный переход и широким шагом пересекла дорогу в направлении Гэнсиньли. У ворот своего дома она обернулась. Фэн Чунь снова села. Она сидела прямо на тротуаре перед лавкой сестрицы Ми повесив голову и сжимая в руке недопитую бутылку воды. На улице стояла глухая ночь. Редкие прохожие были либо пьянчугами, либо наркоманами. Разве можно оставить Фэн Чунь посреди улицы в такое время?! Посыл сестрицы Ми был ясен: уже поздно, иди домой и ложись спать. Они обе жили в квартале Гэнсиньли. Сестрица Ми пошла первой, предполагая, что Фэн Чунь последует за ней. Но Фэн Чунь заартачилась и не двигалась с места. Сестрица Ми застыла в дверях, глядя на Фэн Чунь, сидящую на противоположной стороне улицы, не зная, что делать: вроде бы и стоило ее окликнуть, а вроде бы и нет. Хотя окликать ее бесполезно, судя по виду, Фэн Чунь домой не собиралась. Сестрица Ми дико злилась. Она пристально смотрела на Фэн Чунь, пока окурок не обжег ей пальцы. Сердито отбросив окурок, она растерла его ногой так, что разлетелись искры, затем перешла дорогу и вернулась к лавке. Она не могла позволить упрямой девчонке сидеть у ворот лавки в одиночестве!
Сестрица Ми подскочила и схватила Фэн Чунь за рукав, заставив подняться. Затем снова открыла дверь лавки и втолкнула девушку внутрь. Она щелкнула выключателем, и вспыхнувший свет показался им слишком ярким и слепящим. Обе женщины прикрыли глаза, и сестрица Ми поспешила выключить его. Сейчас она испытывала раздражение. Войдя в подсобку, она налила себе стакан воды из термоса и выпила залпом, запрокинув голову. Затем поднялась на несколько ступенек по лестнице, но вспомнила, что наверху спит свекровь, и застыла на месте. Наконец, повернувшись, села, обхватила колени и воскликнула:
— Черт побери! Ты что тут так поздно делаешь?
Фэн Чунь пошевелила губами, но тысячи слов застряли у нее в горле и она не в силах была их произнести. Слезы опередили слова. Фэн Чунь с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать, но плечи яростно задергались.
Сестрица Ми осадила ее:
— Ну хватит, хватит! Я вспомнила! Вспомнила! Я забыла отдать тебе деньги!
Она достала из кошелька сотенную купюру и сунула ее Фэн Чунь. Это были чаевые, которые оставил Ло Лянцзи.
Фэн Чунь отшатнулась и, всхлипывая, забормотала:
— Я не за этим пришла… мне не нужны эти деньги…
— Ошибаешься! — Сестрица Ми комкала банкноту. — Если ты непременно хочешь, чтобы я тебе сегодня что-то сказала, то могу дать один совет: эта купюра невинна, как младенец, так что не отказывайся!
Она снова принялась совать деньги Фэн Чунь и строго велела:
— Бери! Ты их заработала. Или ты и впрямь хочешь, чтобы я с твоим ребенком пошла в «Макдоналдс»? Где б еще время на это взять? Ну-ка бери!
Фэн Чунь долго колебалась, но все же взяла купюру. Когда сто юаней оказались у нее, она умоляюще воскликнула: «Сестрица Ми!» — и горько разрыдалась.
(11)
Ну же! У сестрицы Ми не было пути к отступлению. Следовало довести начатое до конца. Сестрица Ми подумала: что ж, значит, придется не спать и решить эту проблему! А то еще неизвестно, куда заведет Фэн Чунь ее глупое упрямство. Соседи знали не только сестрицу Ми и ее мужа, но и их родителей, и сына; они всегда безоговорочно доверяли их семейству и обычно не перемывали им кости. Если бы эта девица Фэн Чунь не рванула в лавку к сестрице Ми устраиваться на работу, то на улице Шуйтацзе царила бы тишь да гладь. В этих кварталах за прошедшие сто лет не происходило ничего такого, что потрясло бы небо и всколыхнуло бы землю. Однако тишина не означала, будто все расслабились, просто соседи уверены: те, на кого они полагались, все контролировали. Они понимали: никто не станет с пренебрежением относиться к чужой жизни, при этом всё — начиная от еды и одежды и заканчивая отношениями между полами — будет вписываться в рамки этических норм. Сегодня сестрица Ми уже предупреждала Фэн Чунь, а та все равно делает глупости — разве можно это так оставить? В конце концов, Фэн Чунь молодая и бестолковая. Если сказать ей все в лоб, то она испугается.
Откуда взялся маслобойный комбинат, на котором трудились родители Фэн Чунь? Он появился благодаря семье сестрицы Ми. В начале двадцатого века ее предки занимались в Ханькоу производством тунгового масла. В тот период они вели дела со многими иностранными компаниями из Великобритании, Штатов, Франции и Японии — сплошь серьезными и старыми фирмами. После победы в антияпонской войне[16] родители сестрицы Ми продолжили дело и перенесли производство на Люхэлу. Все знали тогдашнего директора ханькоуского маслобойного завода Ми Цзинвэня! После образования КНР были организованы государственно-частные партнерства, правительство внедряло собственные кадры, компании продолжали реструктуризировать и даже постепенно ликвидировать, а те, что остались, становились государственными. Однако маслобойная промышленность — это высокотехнологичное производство, и обойтись без семьи сестрицы Ми по-прежнему не получалось. Шутки шутками, но ведь несколько поколений учились рафинировать масло и занимались только этим — кем же их заменишь?! Лишь после начала «Культурной революции» ее семью вытеснили с масложирового комбината цзаофани[17]. Повстанцы поклялись свергнуть власть имущих — тех, кто шел по капиталистическому пути. Отец сестрицы Ми подвергся критике со стороны хунвэйбинов; ему перебили позвоночник, кровь хлестала изо рта и носа, и он больше не мог встать. Сестрице Ми было тогда всего два года. Но что с того? Что десятилетие «Культурной революции»
