Обыкновенные инцинденты - Эдуард Лимонов

Мы выпили водки. За встречу. Студент полинял, усох.

— Ты, наверное, знаешь про Таню? — спросил он.

Я кивнул. Я знал, что жену его нашли мертвой в ванной. Официальная версия гласила, что она захлебнулась, будучи пьяной. Неофициальная сплетня, обегая все страны и континенты, где живут русские, обвиняла Студента в том, что он «помог» Тане захлебнуться. Я в это не верю. Я ловил иногда его взгляд, обращенный на жену, и во взгляде была любовь… Тяжелая, злая, может быть, но любовь…

— Ты говорят, преуспеваешь? Фильм, говорят, кто-то делает? — Он налил мне водки.

Их стол был уставлен неприлично большим количеством закусок: икра, пироги, грузинская маринованная капуста, севрюга…

— Ты, по-моему, тоже, Студент.

— О, — он улыбнулся. — Я делаю кой-какой бизнесишко… Но скажи, немцы тебя напечатали, французы, еще кто?

— Голландцы и вот РЭНДОМ ХАУЗ купил в этом году наконец книгу.

— РЭНДОМ? Здорово! Молодец! Хоть ты их выеби! Выпьем!

Мы проглотили нашу водку, и темноликая красивая дама-лошадь тоже.

— Я предсказал ему успех, — Студент посмотрел на меня с гордостью, как учитель на ученика, который оправдал надежды учителя.

— Денег пока особенных нет, — извинился я.

— Будут, хуйня! Главное — ты прорвался через них.

Он налил еще водки из графина в мой бокал, и так как водки в графине больше не было, махнул пустым графином кавказцам, чтобы принесли.

— Никого не жалей! — сказал он. — Иди по трупам!

Мы опять выпили. Мне нужно было вернуться к моим приятелям, и он записал мне в книжку свой телефон. Мы договорились обязательно встретиться. Я откланялся. Когда я покидал ресторан в компании все тех же двух приятелей, он еще сидел и беседовал с дамой. Я с улицы через стеклянную стену помахал ему рукой. Он ответил мне тем же. В руке его была зажата белая салфетка, как белый флаг.

В октябре я улетел в Калифорнию. В Калифорнии я нагло прочел в нескольких университетах лекции о самом себе, нашел строптивую девушку Наташу, пригласил ее в Париж и вернулся в Нью-Йорк в декабре.

— Ты читал сегодняшнюю «Нью-Йорк Таймс»? — позвонил мне приятель.

— Нет. А что?

— Пойди купи. Брохина убили.

Я пошел и купил газету. На странице ВЗ обнаружил следующий текст:

«Экс-советский писатель найден застреленным.

Бывший советский сценарист и кинорежиссер, который написал две книги после того, как эмигрировал в Соединенные Штаты в 1972 году, был найден застреленным насмерть в понедельник в его манхэттановском апартменте.

Жертва, Юрий Брохин, 48 лет, был застрелен одной пулей в череп над правым ухом. В апартменте было найдено около 15.000 долларов в банковских билетах, сказала полиция. Тело было обнаружено подругой, Тиной Рагедэйл, 26, на кровати в односпальном апартменте в 349 Ист, 49 Стрит, возле Парк-Авеню.

Никакого оружия не было найдено в апартменте и не было обнаружено никаких следов насильственного вторжения, сказала полиция. Они сказали, они не имеют мотивов для убийства.

Первая книга мистера Врохина «Хастлинг на улице Горького» была опубликована в 1975 году ДАЯЛ ПРЕСС. Его вторая книга «Виг Рэд Машин: Возвышение и падение Советских олимпийских чемпионов» была опубликована РЭНДОМ ХАУЗ в 1978. Согласно ДАЯЛ ПРЕСС, мистер Брохин работал над 20 фильмами в Советском Союзе до того, как приехать в эту страну».

Ты зашухарила всю малину нашу,

А теперь маслину получай… —

тихо пропел я.

Эдуард Лимонов

Дети коменданта

После войны ее отец был некоторое время военным комендантом Вены. Узнав о том, что путь всех эмигрантов из Советского Союза неизбежно лежит через Вену, седовласый экс-полковник, а ныне профессор, расчувствовался.

— Вена! Какой прекрасный город! Множество приятных воспоминаний связано у меня с этим городом. Меня очень любило местное население, особенно коммерсанты. Бывало, еду в трофейном «опеле» по городу, кланяются, снимают шляпы: «Гутен таг, герр коммендант!» Я очень дружил с бургомистром. Приятный был австриец!

Елена фыркнула. Супруг толкнул ее под столом ногой. Профессор продолжал.

— Если вам, дети, удастся остаться в Вене на некоторое время, пожалуйста, не поленитесь пройтись по улице Мария-Гилферштрассе. Я там квартировал. Наверняка многие старожилы меня еще помнят. Передавайте им привет.

Елена опять фыркнула.

После обеда они ехали к себе на Ленинский проспект, Елена смеялась так бурно, что пассажиры троллейбуса постоянно оглядывались на заднее сидение, где поместились супруги.

— Привет он им передает! Кланялись они ему! Закланяешься военному коменданту. Оккупант проклятый. Неужели он и вправду верит, что они его любили? — Елена, после развода родителей принявшая сторону матери, отца инстинктивно не любила и долгое время с ним практически не общалась. Разрыв усугублялся еще и тем, что оба, отец и дочь, не одобряли партнеров друг друга. Отец не одобрял первого мужа Елены, лысого художника. Семнадцатилетняя Елена вышла замуж за сорокалетнего Виктора по расчету. Елена не одобряла папочкину женитьбу на аспирантке-молдаванке вдвое младше папочки. В сущности, они были очень похожи — Елена и ее папочка экс-полковник…

Это он, новый супруг, открыл ей глаза на достоинства Сергей Сергеича. Он сумел доказать ей, что вся ее оппозиция отцу покоится на детских воспоминаниях о его якобы негативных и жестоких поступках. Набор воспоминаний оказался небольшим. На даче под Москвой Сергей Сергеич однажды хладнокровно отстрелял из винтовки слишком расплодившееся кошачье население. В другой раз срубил яблоню. Как-то накричал на старшую дочь. В одно из семейных столкновений между красивой, тяжелозадой мамашей и горячим, польских кровей, Сергей Сергеичем он якобы швырнул тарелку с борщом оземь.

— Ты ведь не знаешь, Елена, что именно вызвало его гнев. Может быть, твоя мать ему изменяла. Не суди, да не судима будешь…

30 сентября они прилетели в Вену. Пара настолько отличалась от толпы эмигрантов, снабженных детьми, чемоданами и сумками, несчастных и затравленных, плачущих и кричащих, что в самолете их приняли за советских артистов, летящих на заграничные гастроли. На Елене был парик, к векам были приклеены искусственные ресницы от Елены Рубинштейн. У него под горлом цвела алая бабочка, а на ногах были лаковые туфли.

Их самолет приземлили отдельно и подогнали к особому ангару. Весь базар, перепуганный, но уже повеселевший, охраняемый дюжими австрийскими дядьками с автоматами в руках, повалил в дыру двери. Пошли и они. У нее сумочка, у него — атташе-кейс. Предстоял решительный момент. Нужно было упереться, сопротивляться и не дать отправить себя в Израиль, куда должен был отправиться весь пестрый азиатский коллектив. Они знали, что следует упереться от специалиста, от хитрого еврея, известного им под кличкой Солнцев. Как маклер или адвокат он помогал отъезжающим советами и связями.

— Ни в коем случае не поддавайтесь нажиму. Стойте на своем. Не хотим в Израиль, и точка. Будут физически принуждать — падайте на пол в аэропорту и орите!

Тогда, в 1974 году почти все сто процентов эмигрантов послушно отправлялись в страну обетованную.

Елена — считалось, что она лучше супруга изучила английский, — сказала, что они не желают лететь в Израиль, а хотят в Англию. Эта была единственная связная фраза на английском, которую она выучила. Представитель «Сохнут» — еврейской организации, — встретивший их в аэропорту, понял. Изможденный, очкастый, нервный тик подергивал уголок его рта — возможно, следствие нервной работы, — представитель посмотрел на пару с грустью необыкновенной и сказал на отличном русском:

— Вы, если я не ошибаюсь, не евреи?

— Нет, мы не евреи! — гордо сказала Елена.

— Боже мой! — вздохнул он. — Мы стараемся вытащить оттуда евреев, а приезжают всякие… — Он не закончил фразу. Указал в центр зала. — Отойдите туда!

Они отошли. Всякие. И стали. Она — затянутая в трикотажное короткое платьице до колен, на высоких каблуках, сумочка с текстами иностранных газет, отпечатанными по белой клеенке. Он — в сером итальянском костюме. Красивая пара.

Через пару минут к ним подвели еще одну красивую пару. Вернее, тройку. Маленького белого пуделька держала на поводке тоненькая, такого же типа, как и Елена, девушка. Парень, темноволосый и сильный, мог быть и грузином, и евреем — по выбору.

— Держимся вместе, ребята — сказал он. — Будут тащить — кричите, кусайтесь, но не давайте себя погрузить в автобус. Пусть козлы валят в свой Израиль. Нам там делать нечего. Меня в Штатах уже полгода мои деньги дожидаются. Я туда несколько чемоданов икон переправил.