Дельфиний мыс - Анатолий Мошковский

Вверху между тем послышались негромкие голоса - Лилькин и Карпова. Вдруг Катран почувствовал духоту и липкий жар. На него накатывало. В этом стоянии в дверях и ожидании было что-то унизительное. Молчать больше не мог.

"Ну, как живем?" - развязно спросил он.

"Да так… - Виталик хмуро посмотрел на него. - А ты?"

"А я прекрасно!" - чуть не крикнул Катран.

В глубине его что-то стало твориться. Шириться. Лезть наружу. Он смотрел на аккуратненько причесанную головенку Виталика, на его серьезненькие глазки, и в душе вдруг тяжело заворочалось подозрение: Карпов вызвал Виталика не просто так, не для того, чтобы "занять гостя" какой он гость! - а для того… Да, да, для того, чтобы он, Катран, не упер чего у них…

Гады! Надо уйти, убежать отсюда.

Но Катран, сжав в карманах кулаки, стоял и ждал, только стоял уже не на пороге, а в коридоре, у самых дверей. Ненависть с каждой секундой росла, тяжелела, царапала его, скрипела в нем.

Наконец сверху раздались шаги, и вниз спустились Лилька и Карпов.

Она приветливо, по-родственному - это она умеет - улыбнулась ему.

"Привет, Жора… Что ж ты не раздеваешься?"

"Я на минуту", - выдавил Катран и уставился в книги на стене.

"А ты донесешь машинку? - спросила Лилька. - Может, мама у нас пошьет?"

"Донесу".

"Ну конечно, донесет, - поддержал его Карпов. - Чтобы такой молодец да не донес! Небось мускулатурка - во! Дай-ка пощупать".

Катран и с места не сдвинулся.

"Не хочет, чтоб мамка заходила, - понял он. - Карпов ведь терпеть не может нас за то, что мы простые, и еще за то, что нас слишком много".

"Даете или нет?" - спросил он, готовый рвануться с места.

Лилька побежала в другую комнату, а Катран тяжело молчал в дверях.

"Как будто самим купить нельзя, - сказал вдруг Виталик. - Пить меньше надо…"

У Катрана сорвались сжатые челюсти, но он тут же подобрал их и водворил на место - сжал.

Лилька поставила перед ним на стул машинку в полированном футляре и опять посокрушалась:

"Ну как же это так: раз в год придешь, а и не разденешься? Хоть чаю попей… А?" Катран поднял и поудобней обхватил руками машинку.

"У нас и торт остался "Подарочный". Поешь? Ну тогда маме хоть снеси кусок. Я заверну…"

И здесь у Катрана сорвались и запрыгали челюсти.

"Нам не нужны ваши объедки! - Он плечом двинул дверь и быстро пошел по коридору. - Сволочи! Крабы!"

Через день мамка вернула им машинку (Катран донес ее до калитки дальше несла сама) и, конечно же, извинялась за его невыдержанность. Нашла перед кем! Как будто их чем-нибудь прошибешь. Ведь только месяц назад их дедушка встретил Лильку в гастрономе, подошел, как человек, про здоровье спросил, про сына ее, Виталика. И ничего не просил. Дедушка у них старенький и по дряхлости лет может иногда попросить, а здесь - ничего. Так она, сестра, сама стала жаловаться ему, что с деньгами у них туговато, что забор не чинен и подохло два индюка, а эта ихняя Пелагея только объедает их. Дедушка - на что уж негордый человек! - махнул рукой и ушел. А ведь мамка говорила, когда Лилька кончала десятый класс, добрая была, простая, улыбка с лица не сходила, и все вокруг говорили мамке: "Счастливая ты, Евфросинья, какая девочка у тебя!" Такой красивой, как Лилька, не было на их улице. Другие поступали в школу медицинских сестер, или шли в официантки, или на кондукторшу автобуса учились - это проще всего! А Лилька решила в МГУ подать, и не на какой-нибудь там биологический или юридический, а на мехмат - механико-математический факультет! И уехала в Москву, и провалилась там: каких-то два балла недобрала - вот же не повезло. Вернувшись в Скалистый, устроилась в киоске по продаже сувениров; и когда возле нее не толклись покупатели, а толклись они почти всегда, когда и товара-то нового не было, она зубрила физику на будущий год готовилась поступить. Иногда она жаловалась мамке: "Ох, как бы снова не срезаться… Что тогда делать буду? Кем устроюсь? Не билетики же мне отрывать в автобусе, не бегать по больным с уколами", - и тонкие губы ее высокомерно кривились. "И это дело, - утешала ее мамка, - не всем же быть профессоршами…" - "Нет, мама, нет, - твердила Лилька, - не по мне это, не хочу…" И здесь ее крабья клешня - рраз! - точно напополам перерезала…

И сегодня мамка погнала его к ней за деньгами, и он хлопнул эту обезьянку - замечательного зверька с умными глазами - об стену! Как будто она была в чем-то виновата… И когда спало напряжение дня - ныряние и дорога по стене, он вспомнил обо всем. Все свои унижения… Но разве могли понять это мальчишки?!

- Лилька была хорошая, - сказал Катран, - и оставалась бы хорошей, если бы не Краб.

- Возможно, - заметил Костя, - наш Володька с ней в школе учился, тоже говорит, девочка была - во! Гимнастка и плавунья.

- Пловчиха, - сказал Толян.

- Ну пловчиха… Только с соревнований по плаванью сбегала, если соседние школы выставляли сильный состав…

- Враки! - резанул Катран. - Сильней ее пловчих не было! И красивей… Теперь тебе ясно, мечтатель, - крикнул он на Мишу, - почему я хочу привлечь к этому делу того пузатого с сестренкой? Они помогут мне отомстить Крабу! Они будут нашими разведчиками в его штаб-квартире! По их знаку мы нападем на Краба…

- И нанесем некоторый ущерб его богатству? - иронически спросил Миша.

- Да! - Катран кричал в такт словам и махал своими черными кулаками.

- Свернешь головы индюкам?

- Сверну!

- Айву с абрикосами оборвешь?

- Оборву!

- Клубнику вытопчешь?

- Вытопчу! - Катран рубил кулаком воздух.

- Ты уже, кажется, пробовал?

- Теперь мы лучше подготовимся! Краб очень хитер и осторожен, у него везде спрятаны лампочки, и при малейшем шуме в саду он включает свет, но мы ликвидируем эту систему…

- Ребята, пора назад. - Миша встал, размял замлевшие от сидения ноги и поправил треугольник красных плавок. И когда они шли по пляжу, сказал: Ты только напортишь всем, надо не так. Сейчас не пещерный век…

- А как надо?

Миша промолчал.

А когда они вошли в городок, сказал:

- Для охраны Федора Михайловича, если чуть что - выставим посты.

Глава 9

В БУХТЕ АМФОР

Утром следующего дня плотик качался на старом месте, в бухте Амфор (так прозвали они безымянную бухту у Дельфиньего мыса), качался возле маленького, для приметы, буйка - литровой бутылки на рыбацкой жилке, прикрепленной к камню на дне.

Первым погрузился Миша.

Глотнув как можно больше воздуха, плотно сжав в зубах резиновый загубник трубки, он ринулся вниз, и узкое, длинное, сильное тело его обжала со всех сторон прохладная вода. И чем глубже, тем прохладней. Она ласково касалась нагретой солнцем кожи, охотно пуская его в свою глубину.

В одной руке Миша держал ломик, другой усиленно греб. Утро было безоблачное, и дно хорошо просматривалось - все в голубых пятнах и зыбких солнечных бликах. А до него было немало - метров семь.

Миша всегда любил море, но сейчас - особенно, сейчас, когда они обнаружили эту амфору. Зеленухи, ерши, лобанчики, медузы - это давно приелось. Сейчас, бросаясь в море, в его глубину, он словно дорывался до какой-то тайны. Того и гляди, где-то рядом, среди замшелых камней и шевелящихся водорослей, в зеленоватом мраке вдруг замерцает длинный, чудом уцелевший корпус того самого греческого судна, весь мохнатый - в ракушках, в траве, в толстой холодной слизи.

Стало сильней давить на уши, в маске начала собираться вода. Миша по привычке выдул носом воздух в маску - давить стало меньше. Он не замечал ни вертлявых рыбок, ни притаившихся крабов, ни леса водорослей - не до них было.

Вдруг его сердце радостно толкнулось внутри. Вон, вон она - глубоко вросшая в дно, полукруглая, грязно-рыжая, с приплюснутой к туловищу ручкой, слепленная и обожженная, может, в самих античных Афинах!

В который уже раз видит ее, а все не может привыкнуть.

Коснувшись пальцами дна, Миша сразу зажал обеими ступнями большой гладкий камень - специально опустили его сюда, чтобы вода не выталкивала. Пригнувшись, провел ладонью по скользкому плавному телу амфоры. И, подымая со дна муть, стал долбить ломиком грунт - прочно спекшийся массив гальки. Точными ударами он рубил ее, выворачивал, сдвигал. И был очень осторожен.

За эти дни они аккуратно окопали ее вокруг, но амфора точно намертво вросла в грунт. "Дурни мы, видно, - на мгновение мелькнуло у Мишки, - не надо было фасонить и скрывать от Федора Михайловича, он бы советом помог, а то и сам снырял бы с нами: он не молод, но грудная клетка у него и запас кислорода - будь здоров!" Но мысли, даже о Федоре Михайловиче, отвлекали и мешали сейчас. Уже невмоготу было работать - все сильней жало на уши, слегка подташнивало и воздуха в легких оставалось скудная капля. А вот Катран бы еще терпел. Он всех пересиживает секунд на десять - пятнадцать.

Миша еще ударил два раза, положил ломик рядом с амфорой и отпустил камень, за который держался ногами. Чтобы не выскочить быстро - от резкой смены давлений может заболеть голова, - он, всплывая, притормаживал руками и ластами. Вот и верх, и тень плотика, и зыбкие ребячьи головы на нем. Миша сильно дунул в трубку и вытолкнул струю воды. Глубоко вздохнул - в грудь полился одуряюще свежий воздух.