Афганский гладиатор - Александр Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он повернулся к лейтенанту:
– Пойдем, Шестак! По дороге в столовую поговорим. Заодно провожу тебя за пределы части. Нечего тут пьяным шататься. Неприятности на свою задницу искать!
– Так мне плевать! Видал я эту службу знаешь где?
– Знаю! Все знаю! Но идем! Мне пока не плевать.
– Ну, идем! А вообще, Саня, тебе граммов сто всосать надо! В себя прийти, а то видок по-прежнему такой, будто за тобой черти гонялись.
Тимохин спросил:
– А есть водка?
Лицо Шестакова расплылось в довольной улыбке:
– Обижаешь, начальник! Конечно, есть. И кое-что получше левой водяры, что Мурат-Кули с Чары на своей автолавке привозит.
Лейтенант приподнял рубашку. Под ремнем брюк была вставлена плоская алюминиевая пол-литровая фляжка:
– Спирт, Саня! Чистейший, медицинский!
– Где взял?
– Военная тайна! Не, серьезно! Не спрашивай, не скажу! Человек, что дал, просил не говорить. Я обещал!
– Ну, раз обещал, тогда вопросов нет! А где выпьем? В столовой?
– На хрена? Вон у баков с «колючкой». Там и кружка, и вода, и нет никого!
Под «колючкой» подразумевался отвар из верблюжьей колючки. Военнослужащим в целях профилактики серьезных инфекционных заболеваний, которые в Туркмении было подхватить так же легко, как грипп в России, запрещалось пить воду. Только отвар. Его они носили во фляжках, и командиры строго следили за этим. Что, впрочем, не гарантировало сохранения здоровья. Инфекционное отделение медсанбата никогда не пустовало.
Тимохин согласился:
– У баков, так у баков. Только немного и быстро!
– Как скажешь! В рот лишнего заливать не собираюсь.
– У тебя и не получится.
Офицеры расположились на лавке у баков. Шестаков достал фляжку, разлил спирт по кружкам. Разбавил отваром колючей жидкости. Выпили. Тимохин почувствовал облегчение, груз размышлений давил не так сильно, как прежде. Александр, закурив, спросил:
– Ну, как вчера отдохнул?
Лейтенант махнул рукой:
– Да никак, можно сказать!
– Что такое?
– Не прет мне, Саня! Пошел в клуб как человек. Подзарядился, но в меру. С Пашкой Карчевиным еще пузырь сухого раздавили, за столом его аппаратуры. Гляжу, Катька появилась, с библиотекаршей, Сайфулиной Верой. Танцевать начали. Я попросил Пашу медленную музыку поставить. Карчевин врубил медляк. Подкатываю к Катьке. Все чин по чину, разрешите, мол, на танец пригласить. А она, представляешь, накрашенную свою физиономию в сторону и говорит – с пьяными не танцую. Иди лучше проспись. Я ей – охренела совсем? Какой я тебе пьяный? Нет, действительно, ведь почти трезвым был. Она – от тебя сивухой на километр разит, отстань. Найди другую подружку, вон в углу стоят, из микрорайона прикатили. Ну, тут меня злость и взяла. Спрашиваю – ты чего борзеешь? Чего целку-то из себя строишь? Короче, погнал по полной. А тут замполит наш откуда-то вынырнул. В чем дело, лейтенант? А в чем дело? Да ни в чем. Отвали, говорю. Василенко глаза выпучил – ты в своем уме или пропил его к чертовой матери? Ну, я послал на хер замполита. Тот словно язык проглотил. Смотрит на меня, глазами моргает, а сказать ничего не может. Не ожидал подобного. Я до кучи Катьку вслед за замполитом в том же направлении отправил и – на выход. Автолавка еще стояла, но Марат-Кули уже закрыл ее. Я к нему – дай пузырь. Дал. Из кабины. С пузырем обратно в клуб и прямиком к Карчевину. Тот все вино свое тянул, а я водочки принял. Думал, нажрусь. А тут вдруг к столу бабенка из микрорайона подваливает. Рядом со столом встала и стоит, не танцует. С виду ничего. Я Пашке – объяви, мол, белый танец. Ну, ты Карчевина знаешь, свой мужик. Объявляет. И бабенка ко мне. Приглашает.
Тимохин попросил:
– Короче, Вадик, можно?
– Ну, если короче, то уже через полчаса мы с ней были у тебя на хате. У нее в сумочке еще водка с собой. Выпили. Потом только помню, как платье с нее снял, лифчик оборвал, не мог расстегнуть. И кранты. Память отключилась. Просыпаюсь часов в шесть. Подруга рядом голая. На столе полбанки водки. Встал, похмелился. Голый. И она голая, простыня сползла. Гляжу на нее и думаю, а было ли чего? Ведь не помню ни хрена. А главное, даже не представляю, как зовут-то ее. Она тоже проснулась. Улыбнулась, повернулась ко мне, голову на ладонь положила и спрашивает – ну, как тебе, хорошо со мной было? А я знаю? Но, значит, было. Отвечаю – не то слово. Ты девочка – класс. А она как заржет. Да откуда тебе знать, если я так и не смогла тебя возбудить? И ты уснул. Въезжаешь, Сань? Каково мне было? Но до конца-то погоны опозорить не мог! Наваливаюсь на нее – вчера не было, сейчас будет. И тут понеслось! Ух и страстной баба оказалась. Неизвестно, кто кого поимел. Скорее она меня.
Старший лейтенант спросил:
– Но имя-то ее узнал?
– Потом, конечно! Ленка. Лена Митрофанова. Живет в микрорайоне на своей хате, служит прапором на зоне, в Управлении, разведена, детей нет, а вот желания иметь мужичка стоящего хоть отбавляй. Свои надоели, да и бестолковые они, одно слово тюремщики, захотела с настоящим офицером познакомиться. Поэтому с подругами и приехала в гарнизон.
– Так, значит, ты теперь при даме?
– А чего? Я ее обслужил по всем правилам. Часа три отработал.
– Так ты ее или все же она тебя?
– Да какая разница? Главное, довольна осталась. Сегодня будет ждать у себя. Думала, что хата, где кувыркались, моя, а как узнала, что я в общаге обитаю, позвала к себе.
Александр спросил:
– Поедешь?
– Ясный палец! А чего? Баба она, конечно, тертая, не одного такого кавалера, как я, имела, а мне-то что, жениться на ней, что ли? Погуляем, пока не надоест, да и разбежимся.
– А если любовь взыграет?
– Вот если взыграет, тогда и думать будем.
– Надеюсь, на хате после себя бардак не оставили?
Лейтенант поднял палец вверх:
– Нет! Ленок такой порядок на хате навела, что ты свою берлогу вечером не узнаешь. Чистюлей оказалась. И в этом ее очень большой плюс! Я терпеть грязнуль и неопрятных не могу! А эта чистюля.
– Хорошо! Она старше тебя?
– Наверное! Но разве я мог об этом спросить? Кто ж у женщины возраст спрашивает. Но, думаю, старше. Ненамного. Ей где-то лет двадцать семь, двадцать восемь. Самое то! Еще глотнем?
Старший лейтенант отказался:
– Нет, Вадим! Мне еще обед контролировать, смену готовить, бумаги заполнять.
– Слушай, а чего у тебя с бойцом каким-то ночью произошло? Кто-то что-то из ребят сказал, а что конкретно, не врубился!
Тимохин ответил:
– Ничего особенного! Ерунда!
– Да? Ну и ладно! Пойду к себе в общагу, просплюсь, потом костюмчик новый летний отглажу, душ приму и, с последней маршруткой в поселок! На встречу со страстной Еленой!
– Ты смотри, поаккуратней в микрорайоне. Один по улице не шатайся!
– Да ладно! Кого бояться? Ментов, что ли? Или верблюдов местных? Видал я тех и других. Тем более что Лена ждать меня на остановке будет, а дом ее, как она говорила, рядом. И с остановкой, и с магазином.
– Цветы купи!
– Цветы?
– Да! Сейчас съезди на рынок и купи.
– Чтобы они до вечера в веник превратились? Нет уж, я лучше попозже медсанбатовскую клумбу у КПП разорю. Она как раз напротив круга маршрутки!
– Ну, как хочешь! Ладно! Удачи тебе. Пошел в столовую. Это ты сегодня птица вольная, я же закольцованная по рукам и ногам. Да еще завтра комдив приезжает. Опять на рандеву идти.
Шестаков спросил:
– Тебя тоже к генералу тащат?
– Что значит «тоже»?
– А то, что и мне следует завтра ожидать вызова к комдиву. Опять всех раздолбаев гарнизона собирает. Уму-разуму учить. Вот только тебя за что? Ты вроде последнее время не влетал. Хотя у политруков в записных книжках компромат на всех имеется! И что у них за должность паскудная такая?
– Должность-то нормальная. Нужная. Только кое-кто под собственные интересы ее подстраивает. Тем более что это сделать очень просто!
– Хрен с ними! Чего о плохом думать. Плохое, оно завтра само проявится, а сегодня все ништяк. Давай, Сань! Удачно тебе закончить наряд!
– Давай, Вадик! Не забудь утром в часть вернуться. А то зависнешь у Елены на неделю!
– Не забуду!
Офицеры пожали друг другу руки и разошлись.
Дождавшись 18-00 и сдав наряд, старший лейтенант Тимохин пришел домой и, действительно, с трудом узнал в своей запущенной квартире вполне приличное, уютное помещение, где еще витал запах, видимо, дорогих французских духов новой знакомой лейтенанта Шестакова. Приняв душ и включив кондиционер, Александр упал на кровать и тут же уснул. Крепко, без сновидений.
Глава четвертая
В понедельник 11 июня Тимохин проснулся ровно в 6-00. Так было всегда. Во сколько бы и каким ни ложился Александр спать, в шесть часов он вставал. Настроение по-прежнему было плохое. Старший лейтенант побрился, помылся остатками воды в баке уличной душевой, оделся. На завтрак в офицерскую столовую не пошел. Аппетит отсутствовал напрочь. Решил пойти в казарму. На улице столкнулся с Шестаковым. Тот вышел к дому Тимохина со стороны общежития. Невыспавшийся, что бросалось в глаза, но чисто выбритый, в отглаженной форме и трезвый:
