Ислам и мир: восток глазами классиков - Нурали Латыпов

Исмагил Шангареев

Да, вы правы, свехрповесть «Дети Выдры» это взгляд сверху и одновременно изнутри на «паруса» всемирной истории. («Сверхповесть» – термин Хлебникова, введённый им для обозначения новой текстовой реальности, заключающейся в сочетании как бы не сочетающихся друг с другом текстов). Каждый раздел этого произведения-пространства назван «парус», который возникает в определённом времени и привязан к конкретным событиям. Для нас в этом пространстве важна Азия, с которой собственно начинается этот калейдоскоп образов и событий. Как писал Хлебников: «В «Детях Выдры» я взял струны Азии, её смуглое чугунное крыло ‹…› Восток дает чугунность крыл Сына Выдры ‹…› Я задумал построить общеазийское сознание в песнях…».

Нурали Латыпов

Вот он, ключ ко всему, что создавал Хлебников в пространстве «Россия – Азия»! И как удивительно точно и верно выбрано направление действий – построить «общеазийское сознание в песнях».

В книге «Аз и Я» Олжас Сулейменов писал, что «…Показания языка неожиданны. Он свидетельствует, что с дохристианских времен славяне мирно общались с тюрками. Вместе пасли скот и пахали землю, ткали ковры, шили одежду, торговали друг с другом, воевали против общих врагов, писали одними буквами, пели и играли на одних инструментах. Верили в одно. Только во времена мира и дружбы могли войти в славянские языки такие слова тюркские, как – пшено (пшеница, сено), ткань, письмо, бумага, буква, карандаш, слово, язык, уют, явь, сон, друг, товарищ…». И вот что ещё важно: «общеазийское сознание» в понимании Хлебникова это не шаг внутрь, в замкнутость системного единства Азии. Нет! Напротив, так Хлебников начинает конструировать путь на Запад, создавая Евразийское пространство, которое у него не просто открытая, а сверхоткрытая система не только планитарного, но и космического масштаба.

Исмагил Шангареев

Главные смыслы раскрытия «общеазийского сознания» как неотъемлемой части масштаба Всемирной культуры содержаться, на мой взгляд, в 3-ем парусе «Детей Выдры», где в полной мере раскрывается духовный потенциал «Искадер-наме», синтезированный с традициями мировой «Александрии». В третьем парусе мы наблюдаем метаморфозы «общеазийского сознания» расширяющегося до масштабов западно-восточного духовного единства.

По мысли Хлебникова, задача «Детей выдры» заключается в «творении дела», которое выражало бы дух материка. Мозг земли не может быть только великорусским. Лучше, если бы он был «материковым». Хочу уточнить материковым в пространстве и славяно-тюркского исторического времени. Это важно для будущего единства народов России, формирования национальной идеи на основе «общеазийского сознания в песнях», которые, как «Слово о полку Игореве», создано на славянском и тюркском языках.

Диалог V. «Зелёный стяг» Ивана Бунина

Исмагил Шангареев

В нашем четвёртом разговоре речь пойдёт о знаменитом русском писателе, поэте, первом русском лауреате Нобелевской премии по литературе – Иване Алексеевиче Бунине.

Мы с вами знаем, что немало представителей русской и мировой литературной школы обращались к духовным вершинам ислама.

Однако даже среди самых блестящих умов Иван Бунин занимает особое место. И дело тут далеко не в факте частого обращения к исламской тематике, использования им в отдельных произведениях в качестве эпиграфа аятов Откровения, а в его глубочайшем прочтении Корана.

Нурали Латыпов

Путь этого великого русского писателя к духовным смыслам Корана – пожалуй, одна из самых ярких и захватывающих историй, сюжет для целого приключенческого романа. Я бы назвал его «Странствия и откровения».

Исмагил Шангареев

Вот именно – Путь. Без понимания Пути в жизни Бунина вы не получите ответа не на один вопрос о нём, и его творчестве. Поэтому первую часть нашей беседы предлагаю, по сложившейся традиции, назвать «Путь сердца».

Исмагил Шангареев

Не побоюсь вызвать улыбки у маститых литературоведов, исследователей творчества Бунина, но должен сказать, что вся его жизнь – жизнь странника, дервиша, как говорят на Востоке, – в значительной степени предопределила его стремление к углубленному изучению ислама, к обретению духовного опыта, который даётся только «реально идущему».

Недавно, перечитывая воспоминания о писателе, я обратил внимание на фразу, вернее вопрос близко знавшей Ивана Алексеевича поэтессы Галины Кузнецовой: «Как странно, что, путешествуя, вы выбирали все места дикие, окраины мира». Бунина тянуло подальше от всякого быта, но более всего от той реальности, в которой он жил, от социальной несуразности происходящего и до, и после октябрьского переворота в России. Может, поэтому Бунин – это вечный странник, никогда не имевший своего угла. Как ушёл он из родного дома в девятнадцать лет, так и скитался всю жизнь по съемным квартирам, гостиницам и жилищам своих друзей.

Конец ознакомительного фрагмента.