Без иллюзий - Андрей Мартьянов

«Мерседес» неторопливо проехал по пригородам, вырулил на шоссе Прага — Карлсбад, и двадцать минут спустя мы оказались в центре древней столицы.

На автомобиль Гейдриха с приметным номером «SS-3» никто не обращал и малейшего внимания, разве что редкие патрули да полицейские в темно-зеленых чешских кителях и смешных старомодных галифе козыряли вслед. Прага выглядела мирным городом. Магазины работают, хорошо одетые прохожие, в парке Летна, разбитом еще при Франце-Иосифе, играет духовой оркестр. Сущая идиллия.

— Вам решительно не о чем беспокоиться, господин Шпеер, — неторопливо объяснял обергруппенфюрер. — Звучит странно, но в свое время чехи ухитрились развязать «первую мировую войну», пятнадцатый век, гуситы. Подумать только, полтысячелетия назад эта полусонная нация поколебала устои всей Европы, разгромила несколько крестовых походов против гусовой ереси, чешские отряды разбойничали на пространстве от Литвы до Рейна и от Балтики до Венгрии!

— О нынешних богемцах такого не скажешь, — отозвался я. Машина затормозила у поворота на набережную. В уличном кафе под бежевыми тентами расположились представительные усатые господа с развернутыми газетами в руках и женщины с детскими колясками. Теплый весенний ветерок доносил запах кофе и свежей выпечки. — Сплошная умиротворенность.

— На том и надорвались, — сказал Гейдрих. — Помните университетский курс истории? Разоренная и наполовину вымершая страна, «бескоролевье», трон от последнего чешского Ягеллона, короля Людвига, переходит к Габсбургам. Которые, собственно, за несколько столетий накрепко вколотили в головы богемцев очевидную аксиому, гласящую, что германец — существо высшего порядка.

— Неужели эта уверенность крепка в них до сих пор? После гибели Австро-Венгрии и двадцати лет республики?

— Менталитет нации есть вещь неизменная, доктор Шпеер. Знаете, как они почитают императрицу Марию-Терезию? Мать отечества, не больше и не меньше — при этом чистокровная немка, Марию-Терезию сейчас запросто приняли бы в женское подразделение СС-хельферин, не проверяя родословную на предмет предков-евреев!

Я мельком отметил, что обергруппенфюрер не чурается черного юморка, и это хорошо: люди, принципиально лишенные чувства юмора, мне несимпатичны, да и работать с ними трудно.

Гейдрих непринужденно продолжал:

— Уверяю, у моей администрации нет никаких проблем с богемцами — из семи с половиной миллионов населения протектората больше восьмисот тысяч вступили в организованные нами профсоюзы, местная полиция лояльна, люди законопослушны и трудолюбивы. Гражданское правительство Эмиля Гахи и премьера Крейчи полностью следует в русле политики Рейха, сын министра просвещения Моравеца поступил на службу в СС… Больше нам от Богемии ничего не требуется, ведь верно?

Я только головой покачал. Успехи Рейнхарда Гейдриха на протекторском поприще были общеизвестны и вызывали жгучую зависть у отдельных руководителей оккупированных областей.

Упомянутый Ганс Франк так и не сумел навести порядок в Польше, куда хуже дела обстояли у Вильгельма Кубе в Генеральном комиссариате Вайсрутения, несколько поспокойнее было на Украине, управляемой Эрихом Кохом. Но в любом случае все новоприобретенные земли к востоку от Одера не шли ни в какое сравнение с благоденствующим протекторатом.

И я не думаю, что в этом процветании заслуга «менталитета чешской нации», о котором Гейдрих упомянул не без оттенка пренебрежения, — обергруппенфюрер построил тут маленький «частный Рейх». Для себя. Личное благоустроенное поместье размером с целую страну.

К моему удивлению мы не поехали к холму Прагербург, над которым главенствовали готические башни собора Святого Вита, а свернули на Карлов мост и оказались на восточном берегу Влтавы. Позади остались площадь Крестоносцев и собор Святого Франциска, «Мерседес» направился вверх по Роханьской набережной.

Обергруппенфюрер решил показать гостю Прагу? Но я бывал тут раньше, в тридцатых!

— Я живу за городом, — пояснил Гейдрих в ответ на мой вопрос. — В Паненских Бржежанах… Кошмарный язык, я научился верно произносить это название только через два месяца. Поместье совсем недалеко, по Дрезденскому шоссе на север.

Мы с ветерком промчались по асфальтированной дороге, на обочинах сохранились довоенные черно-белые указатели «Drazd’any-Dresden-Dresno. 145 km». Поворот направо, к небольшой чистенькой деревеньке.

— Это было монастырское владение, еще с XIII века, — не уставал просвещать меня Гейдрих. — Поселок крошечный, меньше пятисот жителей, из них около трети судетские немцы. Сразу за ним частное владение, в прошлом веке принадлежавшее графу Матиасу фон Ризе-Шталльбургу, он и построил тут замок примерно сто лет назад…

— Неужели? — я вздернул бровь, ожидая увидеть именно «замок» в классическом понимании. Мы подъезжали к двухэтажному дому в стиле позднего барокко с двускатной черепичной крышей. Неподалеку виднелся купол часовни, выстроенной в аналогичной манере. Парк, мраморные чаши на квадратных постаментах, английские клумбы. Видно, что за усадьбой ухаживают. Охраны я снова не заметил.

— Считайте это слово метафорой, — обергруппенфюрер распахнул дверцу автомобиля. — Если заинтересуетесь, после обеда я провожу вас на холм, там находится «Верхний замок» начала тысяча семисотых годов, в виде форта, а перед вами — обычный жилой дом не самого богатого австро-венгерского аристократа. Вернее, разорившегося аристократа: перед Великой войной поместье за долги конфисковал банк и перепродал еврейскому коммерсанту Блоху, сбежавшему в Америку после аншлюса Судет и перехода Богемии под протекторат. Усадьбу конфисковали, сначала тут поселился фон Нейрат, а по его уходу с должности в Бржежаны перевез семью я… Будьте как дома, господин Шпеер, никаких китайских церемоний.

В гостях у четы Гейдрих я действительно чувствовал себя уютно. Во-первых, в семье тоже были дети, два мальчика и девочка, чинно поприветствовавшие «досточтимого господина министра», когда обергруппенфюрер представлял меня домашним.

Во-вторых, госпожа Лина Гейдрих фон Остен, как и моя Маргарет, этой весной ждала ребенка — малыш должен родиться в следующем месяце. Тем не менее устраняться от обязанностей гостеприимной хозяйки Лина не собиралась и тотчас пригласила меня и мужа к столу.

В-третьих, фактический протектор Богемии и Моравии (при его-то почти неограниченной власти!) держал очень скромный штат прислуги — богемец-лакей, воспитательница из Ганновера для взрослеющих мальчиков и две пожилые женщины из Бржежанов, помогавшие хозяйке на кухне. Лина предпочитала готовить сама.

Попомнишь тут Каринхалл Германа Геринга и его вызывающую оторопь роскошь, более напоминающую венский двор кайзера времен упадка Габсбургов! Фюрер считал поместье рейхсмаршала «ужасной пошлостью» и предпочитал избегать приглашений в Каринхалл, но запретить Герингу такое немыслимое расточительство или не решался, или удовольствовался тем, что дворец формально находился «в собственности германского народа».

Беседовать за обедом о делах не принято, поэтому мы ограничились обсуждением чешской национальной кухни (по мнению госпожи Лины, слишком жирной и тяжелой) да новостями кинематографа — наряду с Берлином и Мюнхеном Богемия в последние годы стала одним из крупнейших европейских центров киносъемок, студии «Баррандов» и «Люцерна» снимали фильмы по заказам рейхсминистерства пропаганды, а Йозеф Геббельс питал далеко не всегда целомудренную страсть к чешским актрисам — история его давнего романа с Лидой Бааровой была общеизвестна.

— Пойдемте в курительную комнату, — предложил Гейдрих после десерта. — Я сам не курю, но для гостей держу неплохой выбор сигар и трубочного табака. Заодно постараюсь осветить некоторые подробности нашего здешнего бытия — уверяю, таких сведений от промышленников или министерских сотрудников вы не получите. Они вряд ли способны видеть картину цельно, объемно, а мои возможности более широки.

В этом вопросе я абсолютно согласен с обергруппенфюрером — несмотря на «почетную ссылку» в Прагу, Рейнхард Гейдрих оставил за собой пост руководителя РСХА. Подозреваю, что повелитель Богемии является самым осведомленным человеком в империи.

Нет, не Гитлер, а именно он — фюрер зачастую предпочитал устраняться от расстраивающей его информации, а ближайшее окружение этим охотно пользовалось, поддерживая пагубную тенденцию и не желая огорчать главу государства. В результате «цельности картины», о которой только что говорил Гейдрих, в ставке не наблюдалось, что вело к множеству неприятных коллизий…

Курительная была выдержана в классическом «габсбургском» стиле — деревянная обшивка стен, охотничьи трофеи, несколько выцветших гобеленов, серебряные подсвечники, камин. Обергруппенфюрер извлек из бара бутылку «Шато де Триак» двадцать девятого года, я набил трубку и расположился в кресле.