Вкус жизни (сборник) - Владимир Гой

Офис этого друга находился в пятнадцати минутах езды от центра, но Генри преодолел это расстояние вдвое быстрее. И когда он поднялся на второй этаж, секретарша даже не успела поставить чашки на стол в приемной. Радостная улыбка на лице Рода сразу отмела даже возможность его причастности к этому делу. Они сидели, пили чай, баловались коньячком и просто болтали о всякой всячине. Генри надо было переходить к волновавшей его теме, но не очень хотелось.

Когда к ним в очередной раз зашла секретарша, чтобы что-то спросить, Генри как бы невзначай спросил:

– Род, а какой у тебя базовый номер Интернета?

И вдруг увидел, как лицо секретарши в одно мгновение стало пунцовым, и ему сразу стало ясно, от кого идут послания. Но почему?

Не поднимая глаз, она добавила чая в чашки и быстро скрылась за дверью. Генри пропустил ответ Рода мимо ушей и спросил:

– И давно она у тебя работает? – кивнув в сторону закрывшейся двери.

Род довольно ухмыльнулся:

– Да с тех пор, как иногда подменяет мою жену.

Они рассмеялись, и Род продолжил:

– Ты знаешь, в последнее время она мне поднадоела – требует к себе больше внимания по вечерам, так я ей все время вру, что провожу время с тобой в клубе или еще где-нибудь: сам знаешь, мне же и дома бывать тоже надо.

Генри понимающе кивнул, но говорить ничего не стал.

Они еще немного посидели, и Генри стал прощаться. У дверей он остановил хозяина жестом, мол, далеко провожать не надо, и так скоро встретимся.

Через приоткрытую дверь он увидел сидящую за столом секретаршу, которая что-то старательно писала на листке бумаги. Генри вошел:

– Вы знаете, кто я такой, и несомненно догадываетесь о цели моего визита. А я знаю, кто вы, по вашему посланию.

Пока он все это говорил, она даже не подняла головы, выводя каракули на листке дрожащей рукой. Генри вырвал у нее исписанный лист и предупредил:

– Думаю, вы наигрались предостаточно.

Уже на улице, у машины, он полез в карман за ключами, наткнулся на скомканный исписанный лист и из любопытства развернул его. На нем мелким неровным почерком повторялось одно и то же слово: «сука». Но он был полностью спокоен, так как знал: оно было адресовано совсем не ему.

Петля

Он долго натирал куском хозяйственного мыла тонкую бельевую веревку. Если бы вчера ему кто-нибудь сказал, что он повесится, он просто рассмеялся бы в ответ. Но сейчас ему было не до смеха.

С первой же попытки конец веревки перелетел через сук, попав ему точно в руки. «Ну и дела, как будто сам нечистый подсобляет в этом деле», – удивился он. Ему никогда не приходилось видеть, даже по телевизору, как происходит подготовка к этому невеселому мероприятию, но узел он завязал так, будто занимался этим всю жизнь. Продев через петлю свободный конец, потянул за него, и веревка мгновенно затянулась на высоком суку. Ему стало как-то не по себе, такая сноровка начинала пугать. И мысли о неудачах, заполнявшие его в последнее время, сменились удивлением и испугом. Но руки сами по себе уже вязали петлю для шеи, и он не мог ничего с ними поделать: руки не подчинялись его воле, ими управлял кто-то другой. Пальцы поправили петлю, примерили ее – проходит ли голова. Примерка удалась на славу, и глаза уже начали искать какую-нибудь подставочку для выполнения задуманного.

Но уже хотелось жить. Он пытался бороться с этим непонятным состоянием, напрягаясь, говорил вслух: «Нет, нет!» А глаза уже присмотрели метрах в тридцати небольшую чурку, и ноги направились к ней.

Птицы в лесу устроили настоящий гвалт, который бил по ушам. А жить хотелось все больше и больше. Руки подняли чурку и понесли ее к роковому месту. Он лихорадочно соображал, что делать, и случайно, никогда до этого не вспоминая о нем, произнес про себя: «Господи, Господи…» Почувствовал небольшое облегчение. «Вот оно что!» Попытался вспомнить хоть какие-то молитвы, но он их не знал, стал молиться как мог. И руки-ноги стали его слушаться. Отбросив от себя чурку, стремглав бросился из лесу.

Он выбежал на шоссе и медленно побрел в сторону города, понемногу приходя в себя. Уже через полчаса он подумал: «Вот дурак, от страха даже Господа вспомнил».

…А еще через полчаса его сбила машина, которую занесло на крутом повороте.

Повышение квалификации

Когда босс предложил ей пойти на курсы повышения квалификации за счет фирмы, вначале она очень обрадовалась, но потом в голову стали приходить разные мысли: ну почему именно ее, может быть, у него есть на ее счет какие-то виды в плане не только работы, а чего-то еще? В том, что она хороша, ей сомневаться не приходилось, первое место на конкурсе красоты она получила еще в школе, потом было такое же заслуженное признание в колледже, нескромные взгляды мужчин на улице, поэтому надо было быть начеку. Она стала исподтишка наблюдать за ним, не посылает ли он ей каких-то сигналов, чтобы вовремя их пресечь и на корню предотвратить любые попытки неслужебного характера. Он оставался с ней таким же любезным, как и ко всем служащим фирмы.

Изо дня в день он приходил в офис, приветливо общался со своими работниками, интересуясь их проблемами, и, конечно, не забывал и о ней, справляясь, как ее успехи на курсах. Она охотно рассказывала о новых разработках, предлагаемых в отрасли, незаметно наблюдая за ним, не выкажет ли он хотя бы каким-нибудь жестом своего особенного расположения к ней. Но он, только рассказывал ей о своих детях, о жене и других вещах, связанных с его семьей, а потом поднимался и отправлялся в кабинет к другому сотруднику, беседуя со всеми примерно об одном и том же. Это начинало ее раздражать, и даже появилась какая-то дурацкая ревность – почему он уделяет ей столько же времени, сколько и всем остальным.

На занятиях она пыталась вникнуть в каждую мелочь, чтобы потом заслужить похвалу своего босса, и даже сделала несколько предложений по введению новых технологий. Шеф ее внимательно выслушивал и просил разобраться во всем как можно глубже. Она корпела над бумагами до позднего вечера, высчитывая каждую мелочь; ей хотелось стать незаменимой.

Через три месяца курсы закончились, ей подняли зарплату на тридцать процентов и перевели в другой кабинет, более просторный, с окнами, выходящими на городской парк, с люстрой стиля модерн под высоким потолком и очень удобным рабочим столом с не менее удобным креслом. Но самое главное было то, что стены, разделявшие ее с сослуживцами, были не из прозрачного стекла, а из оштукатуренного кирпича, оклеенного белыми обоями в синюю полоску; тут можно было и зевнуть, и накрасить ресницы без опасения, что за тобой кто-то наблюдает, и даже просто съесть бутерброд.

Она сидела на своем рабочем месте или уткнувшись в бумаги, или ведя по телефону длинные, утомительные переговоры с клиентами. Босс стал заходить к ней не так часто, как раньше. Но когда раздавался предупредительный стук в двери, у нее внутри все сжималось. Она продолжала чего-то ждать. Он заходил, интересовался ходом дел и снова уходил. Вечером, лежа в постели, она размышляла о своем непонятном страхе и этом томительном ожидании какой-то развязки. что-то ей подсказывало, что не все так просто, но ничего не менялось.

Весь коллектив собрался в загородной резиденции фирмы, чтобы отметить двадцатилетие со дня ее создания. Море охлажденного французского шампанского разгорячило головы присутствующим, кто-то танцевал, кто-то гулял по парку, или удобно разместившись возле стола для фуршета, поглощал постоянно сменяющие друг друга изысканные закуски. Она пила шампанское и чего-то ждала, ища взглядом кого-то среди гостей.

Тот, кого она искала, стоял с бокалом возле бассейна, что-то рассматривая на дне. Изобретение французских монахов вскружило ей голову, она подошла к нему вплотную и выдохнула:

– Ну что ты от меня хочешь, скажи!

Он посмотрел на нее своими голубыми глазами и тихо произнес:

– Чтобы ты меня об этом спросила.

Воин

Когда ему исполнилось двадцать, ему казалось: все, жизнь уже прошла, скоро конец; в тридцать пять он чувствовал себе немного лучше, успокаиваясь тем, что до сорока еще далеко; в сорок пять он заявил, что этот возраст является промежутком между началом полового созревания и импотенцией, и впервые почувствовал, что жизнь только начинается.

Он не мазал лицо кремом, не ходил к косметологу – в общем, не старался казаться моложе, чем был на самом деле. Каждую морщинку на лице он считал шрамом, который ему нанесла соперница-судьба, и не пытался от них избавиться.

Каждый год он отправлялся в какое-нибудь путешествие: если были деньги, его можно было искать на другом конце света, если денег не было, то в радиусе сорока километров от дома.

За этот отрезок жизни его друзья уже по нескольку раз поменяли дома, машины, жен, лошадей, он же оставался верен старинным традициям и обязательствам, данным перед богом в церкви, спокойно жил с одной и той же женой и исправно плодил детей.