Земля изначальная. Начало пути - Игорь Пиляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Черт, что же все-таки произошло? – Стас задал вопрос вслух или ему так показалось, но, конечно, не рассчитывая получить ответ.
– Хорош уже чертей поминать, накличешь, – раздался рядом хриплый старческий голос. Челюсть у Стаса отвисла. На соседнем метеорите, закинув ногу на ногу, сидела сгорбленная старушка с морщинистым крючковатым носом, на голове платок совершенно немыслимой раскраски.
– А ступа с метлой где? – ничего умнее Стасу в голову не пришло.
– Туповат ты, путник. И где вас таких делают? Вот, к примеру, Баба Яга, которую ты имел в виду, вообще-то была богиней материнства и выглядела чуток покраше меня.
– А ты-то кто?
– Я-то? Одна из твоих многочисленных прабабок. Далекая очень, ты не помнишь. С метлой, правда, ты почти угадал. Было дело. Но так далеко не залетала.
– А сейчас как? И зачем тут?
– На твои глупые вопросы отвечать, вот зачем! Так что задавай побыстрее, пока не осерчала вконец. Да и некогда мне на таких вот особей время свое тратить.
– Что произошло с Землей?
– Знаешь, правнучек, я в вашей терминологии не сильна, а вот картинку показать могу.
Стаса швырнуло куда-то назад и очень далеко. Мир в очередной раз изменился и, похоже, значительно ускорился. Картинка действительно была другой, правда, не менее захватывающей. Далеко внизу плыла знакомая до боли Земля с привычными очертаниями материков. Вокруг нее вращалась такая же привычная и еще совершенно целая Луна. Был и третий участник этой космической идиллии, правильнее было бы сказать участница. Комета, распушив свой яркий павлиний хвост на многие сотни километров, гордо и непринужденно пролетала мимо планеты со своим спутником. Картина, достойная Ван Гога[30], подумалось наблюдателю.
Но что-то начало меняться. Солнце, еще секунду назад спокойно светившее далеко внизу, вдруг выкинуло из своей термоядерной утробы ослепительную иглу. Длина ее в несколько раз превышала диаметр самого Солнца и была направлена острием в сторону Земли. Игла вскоре погасла, но сгусток раскаленной материи с огромной скоростью двигался в сторону планеты. Стас ощущал его материально по меняющемуся и колеблющемуся вакууму. Что именно могло колебаться в вакууме, он не представлял.
Расфуфыренная красавица комета оказалась на пути раскаленного энергетического потока и приняла на себя первый удар. Внешне это выглядело не особенно эффектно: ядро кометы покрылось мерцающей рябью, только хвост начал выгибаться в сторону Земли. Штормовая солнечная волна, имевшая уже форму вытянутого эллипса, чуть приторможенная и, возможно, погашенная ударом о комету, продолжила свой путь к Земле. Куда и врезалась весьма успешно в районе западного побережья Атлантики. Вот это выглядело эффектно. Атмосфера Земли загорелась в сумасшедшем танце огней.
Тем временем события начали развиваться в ускоренном темпе. Оглушенная комета, видимо, совсем потеряв ориентацию, чуть изменила свою траекторию и направилась в сторону Земли. Наверное, почувствовала непреодолимое желание насладиться световыми эффектами с более близкого расстояния. Но даже в этом случае, Стас это чувствовал, она проходила в опасной близости от планеты, но никак не могла с ней встретиться. Она и не встретилась, потому что на сцену вышел третий игрок. Луна, так же завороженная необычайным зрелищем, совсем не смотрела себе под ноги.
Звуков не было. Было безмолвие или беззвучие. Оттого картина глобальной космической катастрофы казалась просто нереальной. Две небесных красавицы столкнулись лбами. Маленькая вспыхнула и растворилась в фейерверке разлетающихся осколков. Большая, чуть подумав, тоже содрогнулась и, окутывая себя искрами разлетающихся частей своего тела, ощутимо ускорила вращение вокруг оси. Затем медленно, как бы нехотя, начала ломаться. Трещина расширялась на глазах, и через несколько секунд над Землей плыло уже ДВЕ ЛУНЫ.
Тем временем атмосфера Земли, и без того пылающая от полученной Солнцем пощечины, приняла на себя очередной удар, теперь уже от своей беспечной вечной спутницы и далекой космической гостьи.
Стас завороженно наблюдал за происходящим. Если Ван Гог в своих абсентовых[31] галлюцинациях видел хоть толику подобного – удивительно, что отрезал себе только ухо, а не голову целиком. Картинка поплыла, рядом опять ехидно ухмылялась вредная старушка.
– Доволен, родственничек?
– Это все было? Это мне не снится?
– Что сон, а что явь в нашей жизни, многие так до смерти и не поняли. А что было, то было, я ведь тебе не кинематограф показываю, а быль натуральную.
– А что будет дальше?
– Прошлое быльем поросло, и то иногда меняется. А что будет, неведомо ни мне, ни тебе. Не написанное оно еще – будущее это. Может, и тебе судьбой уготовано свой росчерк пера на этом холсте оставить.
– Как я попал в этот мир? И зачем?
– Зачем – не знаю, неведомо это мне. Не моя квалификация, так сказать. А вот как, знаю.
– И как же?
– Знаешь, родственничек, ты уж извини, но надо меньше срать где попало. Вы для чего там унитазов понапридумывали?
– Бабушка…
– Марфой меня кличут.
– Хорошо, Марфа. А если попроще, без эмоций?
– На рыбалке под дубом кучу наложил?
– Ну, было. Приспичило, что тут такого? Лес, удобрения…
– Обниматься с дубом полез?
– Да я ствол хотел промерять в обхвате. А потом молния ударила.
– Вот я и говорю: туповат ты, правнучек. Молния – это так, спецэффект, а с дубом ты побратался и, что самое странное, он тебя принял. Редко такое бывает, очень редко. Я не припомню, только слышала о таком.
– Как это побратался? Дуб – это же дерево!
– Сам ты дерево, причем сдается, что ни на есть хвойное. Дубы, особенно старые и мощные – носители и хранители эгрегора[32] Земли. Существует древний обычай: чтобы получить покровительство и силу невероятную, нужно такому дубу отдать часть себя и, прижавшись, попросить о покровительстве. Если примет, то ты избранный.
– Что такое эгрегор?
– Беда с тобой. Кто из нас в XXI веке-то живет? Эгрегор – энергоинформационное поле планеты. Фу ты, еле выговорила. Память предков тебе досталась, дурень. Родовая память! Дар великий. Да только не по Ваньке шапка, похоже.
– Злая ты, баба Марфа, а скажи…
– Все, утомил. Как это, по-вашему? Исчерпал лимит доверия. Достал, одним словом.
Стас сидел в кресле, на столе догорала свеча. Была середина ночи. Вокруг дома собиралось живое кольцо. Сторожевая система трезвонила об этом давно. Искорок жизни было много, больше сотни, но это были не люди – собаки.
Глава 3
«Жить, чтобы выжить»
Стас стоял во дворе на давно не кошеной пепельной траве газона и смотрел в глаза Зверю. Именно так! Не собаке, даже не одичавшей собаке, а – Зверю. Это был не старый знакомый, добродушный великан-мастифф, который, кстати, тоже находился где-то поблизости, – это был молодой кобель, помесь кавказской овчарки с кем-то диким. Машина, генетически модифицированная человеком. Машина, предназначенная для убийства себе подобных. Это был Зверь – боец и убийца. Об этом однозначно говорили порванные уши, многочисленные шрамы и рубцы на теле, а главное – глаза, желтые глаза палача, познавшего вкус крови, привыкшего побеждать и повелевать. Это был хозяин здешних мест, чувствовавший опасность, которая исходила от двуногого соперника, посмевшего посягнуть на его территорию, но привыкший к опасности и привыкший идти наперекор ей в многочисленных схватках, проведенных за свою недолгую, но яркую жизнь.
Стас попробовал войти в сознание Зверя, попытаться подчинить его своей воле. Это стало ошибкой, едва не стоившей ему если и не жизни, то здравого рассудка точно. Он вторгся в чужой разум, не человеческий. Здесь присутствовали совершенно иные эмоции, первозданные в своей простоте и жестокости, но их мощь поразила его. Он вошел достаточно глубоко, и хотя напряжением всех своих внутренних сил ему удалось вырваться из бордово-алой глубины, пропитанной кровью и болью – он увидел достаточно.
Щенячью радость от первых лучей солнца, от шершавого языка матери, первые неуверенные шаги в большом, светлом и красивом мире. Безграничную преданность хозяину, руки которого он радостно вылизывал и готов был ради него на все. Потом тренировки, которые поначалу он воспринимал как игру и радостно им отдавался, но постепенно игра становилась все более жестокой. Первая кровь и ее сладковато-соленый вкус, постоянные побои, и опять кровь, теперь уже себе подобного. И первый бой, и торжество победы, сопровождаемое все тем же вкусом крови. Бои следовали один за другим – он побеждал, и это стало смыслом жизни. И даже оставшись без хозяина и привычного вольера, он смысл жизни не утратил, тот только приобрел более яркую окраску и форму. Бой, кровь, победа – но теперь еще и добыча, которая безраздельно принадлежала ему.
