Пристрелочник - В. Бирюк

Там снова завопили. Потом пошло командирское рычание. Литературная часть звучала так:

— На вёсла! Щиты поднять! Уходим!

«Аврал на корабле — это как групповой секс в гареме, где мужик всего один — боцман». Вот они и… авралят.

Мы успели ещё пару раз выстрелить. Они уже не отвечали — резвенько развернулись и стали выгребать от нас.

А мы… мы хода не имеем.

Ощущение… очень сильная досада. Как конфетку у ребёнка отняли. Помахали перед носом, поманили и… Уходят, сволочи! И — не взять!

У противника работала половина вёсел, достать гребцов с такой дистанции мы не могли — их щитами закрыли. Подойдём ближе — их лучники работать начнут. А мне моих людей…

Я ж — не мститель, я — ассенизатор! Зачем мне героический надрыв и патетический взбрык? Напарник, утонувший в выгребной яме… нет, оно того не стоит.

Вот была бы у меня… нейтронная бомба. Я бы прицепил её к стреле, дал стрелу Сухану и он, фиг знает откуда, «из-за горизонта» — попал бы внутрь ушкуя. И там бы все сдохли. А мы бы тихонько подошли и всякое чего там ихнее — забрали.

Это даже значительно лучше игр с тринитротолуолом и прочей взрывчаткой. Обычная боньбочка бабахнет, ушкуй — развалится, всё — утопнет. Одни убытки. А так — майно останется.

«Мальчик нейтронную бомбу нашёлС ней на уроки он в школу пришёлДолго смеялась заврайоно:— Школа стоит, а в ней никого».

Вот бы заелдырить такое новогородцам… чтобы сволоту — уелбантурило, а имущество — оставалось… Я бы тоже посмеялся. Но — нету.

Ой ли?! А — подумать?!

Спокойно. У меня не глюки: нейтронной бомбы — нет и не предвидится. А вот аналог… Думаем-соображаем, вспоминаем-размышляем…

Функционально: неразрушающее уничтожение живой силы противника. Как-то… нет такого в средневековье… Проткнуть, зарезать, раздробить… Обязательное кровопускание. Вроде бы… Что-то я такое слышал… отдельные эпизоды в отдельных боестолкновениях… Да плевать! Я, пожалуй, и сам смогу. Хотя бы попробовать. Идейка-то… хоть и сомнительная, но законам физики не противоречит.

Тут наш ушкуй ткнулся в берег. Туман уже поднялся, и мы довольно чисто «припарковались» в устьеце какого-то ручейка.

— Верёвки к деревам привязать. Мертвяков — ободрать, на берег — покидать. И надо мне ещё…

Процесс — не закончен, эпизод — не завершён. Мне надо «ещё».

ДД — это ж такая сучность, это ж такое въедливое прилипало… Ассенизатор-перфекционист. Это я про себя.

Сухан вопросов не задаёт, Салман — помалкивает. А суть — простая. Я не уверен, что тот «стрый» — мёртв. Это — упущение, недоработка. Ещё у них осталось два моих мужика и кое-какое барахло. Но главное: чудаки, поднявшие оружие на моих людей — жить не должны. Это — не месть, это — осознание целесообразности.

«Преступление должно укомплектовываться наказанием в обязательном порядке, иначе оно перестает быть преступлением и становится частью обыденности».

Здесь, в пограничье — это особенно очевидно. Здесь грабёж, резня — как раз и есть элемент обыденности. Которую я, со своей «звере-лютостью» буду ломать.

Проще: не зарежу удальцов — не выживу.

Мои спутники вытащили ободранные догола тела ушкуйников, оттащили их на кучу плавника в сотне шагов, где и свалили. Баба перестала выть, замыла кровь в лодке, кинула узлы с окровавленным тряпьём в проточную воду.

Оставлять неприбранным нельзя — зверьё набежит, птицы налетят. Вон, вороны уже по песочку погуливают, на нас посматривают. Кушайте, кушайте, птички-зверюшки. Мы эту мерзость ушкуёвую — в пищу не употребляем. А тут и котелок на костерке забурлил — похлебали чайку горяченького.

Ну, Ванюша, отец-командир, какое будет ваше очередное гениальное командирское решение? Насчёт «to be continue».

— Ушкуй оставляем здесь. С бабой. Одна она — лодейку не сдёрнет, по чужому берегу — не утечёт. А от зверья — визгом оборонится. Сами на ботнике идём вдогон. Впереди — Городец. Там власть княжеская, Суздальская. На крайний случай — они помогут. По другому можно: как мокшу на Угре брали. Дождёмся ночёвки ушкуйников и вырежем их на берегу. Ну, и третий способ есть… Стрел у нас в достатке. Сухан, ты с трёхсот шагов навесом… попадёшь? Догоняем и долбаем. Неотрывно и безысходно.

Правда, я здорово придумал? Всё предусмотрел. Планы «А», «Б» и даже «В». На все случаи жизни, для всех вариаций возможного.

Увы…

Как справедливо заметил герр Хельмут фон Мольтке: «Ни один план не переживает встречи с противником». Даже мой трёхслойный.

Зомби просто пожал плечами. Может и «да», а может и «нет». Я уже вспоминал, что самый далёкий, документально подтверждённый выстрел из лука был сделан секретарём турецкого посольства в Англии в 18 веке — 350 метров. А здесь я толкую о куда меньшей дистанции.

Жаль — нет «нейтронной бомбы». Разок-то в лодку он точно попадёт. Но «бомбы» — нет. Ничего — дай бог, не последний такой бой. В смысле — «не дай бог». В смысле… ну вы поняли. На Стрелке жить и лодейных татей не бить… — так не бывает. Как сделать — понятно. Вернусь, дождусь моих из Пердуновки и будет у ребят адекватное оружие. А пока…

— Э… сахиби… Что это?

— Это, Салман, посылка. Весточка моему верному Ивашке. Он же просил прислать, если задерживаться буду. А почты-то нет. Ни телеграфа, ни телефона, ни интернета… подай-ка вон ту палочку… Вот приходится самому, в свободное от основной работы время, напрягая личные мышцы, пальцы и извилины… Всё — один, всё — сам… Надо, понимаешь ли, успокоить слугу верного. Передать ему весть добрую. А как? Пустить ушкуй один по реке — нельзя. К берегу прибьёт, местные углядят, растарабанят. Ищи потом. А вот такой плотик… доплывет, наверное.

Два связанных поленца, между ними вверх торчит короткая палка, на палке привязана поперечина. На ней — ожерелье. Полтора десятка проколотых человеческих ушей на верёвочке. Виноват — на попавшемся на глаза куске витого конского волоса.

Здесь нет ирокезов — скальпы не снимают. Да и муторно это. А так — знак победы — ухо мёртвого врага. Сейчас выгребем на стрежень и отпущу. Плывите, щепочки, к дому моему, скажите там, что жив-здоров Ванька, ходит тут по реке, ворогов режет.

Ожерелье из отрезанных ушей, плывущее на плотике по воле волн, стало моим фирменным знаком. Много раз пришлось мне повторять «спуск на воду» таких посланий. Их растаскивали птицы, прибивало к берегу, кружило в заводях… Но они плыли вниз по рекам. И тысячи жителей по берегам постоянно помнили: ходит там, по верху, «Зверь Лютый», режет супостатов. Взыскивает за вины.